России готовят «Нюрнберг-2»?

В Праге во время встречи премьер-министров стран Вышеградской группы (V4 — Венгрии, Польши, Словакии, Чехии) создана так называемая «Платформа европейской памяти и совести». Главы 19 учреждений, специализирующихся на исследовании истории тоталитаризма из 13 государств Евросоюза подписали документ об основании этой организации. Церемония прошла в присутствии премьер-министра Чехии Петра Нечаса и вице-председателя Европарламента трансильванца Ласло Токеша.

«Платформа европейской памяти и совести» намерена соединить работу правительственных и неправительственных организаций по активному изучению истории тоталитарных режимов, исследованию документальной базы, создания образовательных программ. «Платформа» собирается организовывать встречи и конференции, издавать и поддерживать публикации по теме, награждать специальными наградами и премиями участников сопротивления тоталитарным режимам. Первым проектом организации станет подготовка и издание совместного учебника по истории тоталитаризма в Европе.

В принципе, изучать тоталитаризм — дело благое. Но есть сомнения, что «Платформа» подойдет к делу чисто академически. Проблема в том, у Евросоюза имеется огромная внутренняя потребность в осуждении СССР. Поэтому не исключено, что истинная цель «Платформы» — сбор материалов для «второго Нюрнберга» над СССР и его правопреемницей — Россией.

Почему такая версия имеет основания, внятно объяснил, в частности, сотрудник Института славяноведения РАН Олег Неменский в одном из своих интервью. По его мнению, основная причина — в современной европейской идентичности. Послевоенная Европа построена на отрицании нацизма и коммунизма как зла. Между тем, политические режимы в межвоенной Центральной и Восточной Европе были близки к Германии. Для многих из европейских народов победа СССР означала национальную катастрофу. Эти народы больны ностальгией по своим межвоенным государственностям, по геополитическим проектам, которые они тогда строили. А все эти проекты имели стыковки с Германией. Задача и Гитлера, и «западных демократий» была во многом общая — борьба с коммунизмом и уничтожение Советской России.

Как следствие, у Запада огромная потребность в осуждении действий СССР во Второй Мировой войне. Без осуждения России Запад не может быть уверен в положительной самооценке. Массовое восприятие крупных исторических событий всегда строится по простой модели борьбы добра со злом. Признать Россию чем-то иным, кроме Зла, Запад не может по глубоким культурным причинам. Значит, надо представить дело так, что сама война была результатом сговора этих двух Зол — Сталина и Гитлера. Любые различия между коммунистическим и нацистским режимами в такой схеме должны быть стёрты, и это делается с помощью теории тоталитаризма. Идея «нового Нюрнберга» над СССР и его «государством-продолжателем» здесь оказывается очень кстати. Для политической элиты Польши и стран Прибалтики, например, она превратилась в идею-фикс, в важнейшую политическую мечту.

Между тем, считает Олег Неменский, нельзя ставить на одну доску ответственность немцев за нацистский режим и ответственность русских — за коммунистический. Нацисты основывались на утверждении власти конкретной нации — немецкого народа. Сталинский режим был интернационалистский, принципиально наднациональный, и основывался на сильнейшем ущемлении народа русского.

Почему Россия и Запад по-разному смотрят на историю, рассуждает первый вице-президент Центра политических технологий Алексей Макаркин.

«СП»: — Алексей Владимирович, нам действительно грозит новый Нюрнберг?

— Думаю, Нюрнбергский процесс над СССР невозможен. Нюрнбергский процесс был судом над организациями и конкретными людьми, которые совершали преступления. Для нас вопрос осуждения конкретных людей неактуален. Те, кому можно было бы предъявить обвинения, давно умерли. Если говорить об организациях, их тоже нет. КПСС распустили в 1991 году. Партии, которые были связаны с ней в Центральной Европе, прекратили свое существование примерно тогда же, либо отреклись от тоталитаризма и своего прошлого.

Здесь можно о другом. В Евросоюзе есть стремление закрепить версию истории, которая сейчас доминирует в Европе — закрепить на будущее. Сейчас поколения, которые жили при социализме, уходят. Их сменяют новые поколения, для которых социализм и фашизм — это очень далекое прошлое, примерно как наполеоновские войны. Они воспринимают новейшую историю отстраненно, и в Европе опасаются забвения этой истории.

«СП»: — В России историю помнят лучше?

— У нас есть молодые люди, которые искренне считают, что при Брежневе граждане пользовались почти теми же свободами, что и сейчас, зато получали больший набор социальных благ. А значит, жить в СССР было лучше.

Для этих ребят невозможно представить, что в советские времена, например, нельзя было свободно пользоваться ксероксами и факсами, которые только появлялись, и стояли в госучреждениях. Что люди, которые хотели издать свою книгу (если книга не проходила цензуру), тиражировали ее на обычных пишущих машинках, закладывая через копировальную бумагу по четыре листа. Причем последняя, четвертая копия, была практически «слепой». Сейчас растет поколение, которое подсознательно считает, что интернет был всегда. При этом советский опыт воспринимается ими искаженно.

«СП»: — То есть, со сходными проблемами сталкиваются люди и в Европе?

— Нынешняя европейская элита опасается, что самоочевидные для них вещи, выстраданные, то, к чему они не хотят возвращаться, окажутся утраченными. Ведь постсоветское поколение пошло на большие жертвы. В конце 1980-х — начале 1990-х были проведены крайне непопулярные реформы, которые коммунистам провести никогда бы не позволили.

Например, когда в Польше было коммунистическое правление, рабочие поднимались на массовые акции протеста после очередного повышения цен. Когда же к власти пришло первое посткоммунистическое правительство, и цены отпустили в свободное плавание, эти цены раскрутились до невероятных пределов, инфляция была колоссальной. Но люди это выдержали, в Европе не было бунтов. Европейцы были готовы терпеть, чтобы не вернуться в «светлое» прошлое. Отсюда понятно, каким было неприятие этого прошлого.

«СП»: — Зачем все же Евросоюзу понадобилась «Платформа»?

— Думаю, в создании «Платформы» европейцы ориентируются не на противостояние с Россией — мы иногда склонны преувеличивать собственный фактор. На деле, первоочередная задача Европы — проблемы собственных обществ. Они не хотят ревизии тоталитарных ценностей, против которых боролись.

Что касается России, «Платформа» бьет по историческим представлениям, которые вновь получили популярность у нас в середине 1990-х. У нас был примерно тот же исторический период, те же представления, что и у народов Центральной Европы в конце 1980-х — начале 1990-х — коммунизм тоже был у нас крайне непопулярен. С Запада к нам пришла концепция тоталитаризма, которая прежде считалась искажением действительности и фальсификацией. Но дальше наши пути с Западом разошлись.

«СП»: — Почему так получилось?

— У европейцев было гораздо больше желания уйти от тоталитаризма, преодолеть советский опыт. Они ощущали свою зависимость от СССР, и для них это была еще и борьба за независимость. А когда эмоции схлынули, появилась новая цель — европейская интеграция. У нас же возобладали противоположные тенденции — ощущения ностальгии, потери великой страны, национального унижения. Эти тенденции, очень серьезно проявлявшиеся с середины 1990-х, стали потом доминирующими.

Нам обидно, что страны, которые когда-то входили в сферу нашего геополитического влияния, окончательно ушли. Что они выстраивают свою идентичность, не оглядываюсь на Россию. Но главная наша проблема в том, что мы сами не можем определиться: кто мы, и как относимся к собственной истории. Страны Европы выстраивают версию истории для себя, а мы и для себя выстроить не можем.

«СП»: — О чем мы спорим?

— Мы, например, до сих пор не можем прийти к консенсусу о роли Сталина, не можем выработать единую оценку ключевых моментов советской истории. Когда наша власть критикует Сталина — это возобновилось при президенте Медведеве, — значительная часть людей, поддерживающих эту власть, с ней не соглашаются. Они считают, что наша история — священна.

Повторюсь: проблема не в том, что Европа хочет против нас ополчиться и устроить нам Нюрнберг. Проблема в том, что мы не можем в себе разобраться. С одной стороны, мы осуждаем сталинские преступления, с другой — стремимся при случае его оправдать. С одной стороны говорим, что тоталитаризм — это часть нашей истории, которую мы уже прошли, с другой — постоянно на него оглядываемся.

«СП»: — Европа со спорами на исторические темы покончила?

— В Европе взгляды на историю, которые в рамках «Платформы» хотят закрепить в учебниках и пропагандировать, имеют консенсус в обществе. Там тоже есть проблемы — в странах, где велико количество русскоязычного населения. Но и там позиции меняются. В Латвии, например, в ходе переговоров по формированию нового коалиционного правительства, партия Центр согласия, которая представляет интересы русскоязычного населения, фактически согласилась с термином «оккупация». Это говорит о том, что и эта часть элиты подстраивается под общеевропейские процессы, и согласна играть по правилам большинства. На деле, за пределами европейского консенсуса находятся малочисленные силы — в основном, наследники европейских коммунистов, которые сожалеют о том, что произошло в начале 1990-х. Но это — явное меньшинство.

«СП»: — А что у нас?

— Мы тоже продвинулись на пути создания непротиворечивой версии истории. Есть определенный консенсус в оценке ряда фигур из истории царской России. Но тем ближе мы к нашему времени, тем консенсуса меньше.

Поэтому когда мы говорим о фальсификации истории со стороны западных европейцев, да и наших соотечественников, мы инстинктивно хватаемся за советскую трактовку истории. Мы вроде бы от этой трактовки ушли, отказались от советских идеологических установок — но они все равно нас притягивают.

Поэтому в мире, где доминируют другие оценки, мы чувствуем себя очень уязвимыми. Мы видим, что с нами все реже соглашаются представители разных исторических школ. Наше понимание истории вступает в противоречие не только с представлениями, которые существуют на Западе.

«СП»: — Вы имеете в виду страны СНГ?

— Да. Скажем, как изучается советская история и история царской России в странах Центральной Азии — отдельная тема. В целом, они очень критичны по отношению к России. Там тоже много новых стереотипов, новой мифологии взамен старой — это результат самоутверждения новых независимых государств.

У нас масса противоречий с Украиной. В Киеве уже при Януковиче поставлен памятник гетману Орлику — ближайшему сподвижнику Мазепы. У нас это событие прошло незамеченным: чтобы вспомнить, кто такой Орлик, надо перечитывать пушкинскую «Полтаву». Но представления об Орлике историков — русских и украинских — прямо противоположные. Для россиян — это сподвижник изменника, для украинцев — борец их первой конституции. В России на это, кстати, заявляют, что конституция Орлика была принята в Бендерах, под эгидой короля Швеции, — в Бендеры бежали Мазепа и его сподвижники…

Все эти проблемы, думаю, будут сохраняться еще долго. И большой вопрос, насколько мы готовы создать непротиворечивую версию собственной истории. Но это необходимо сделать — или нам еще лет 100 придется спорить и о роли Мазепы, и о европейском тоталитаризме…

Другое мнение

Антон Владимирович Антонов-Овсеенко историк, директор Государственного музея истории ГУЛАГа:

— В наше время трудно хладнокровно разговаривать на идеологические темы, и сравнивать одно с другим. Общее, конечно, было у Гитлера и у Сталина — прежде всего, подавление народа. Во имя чего это делалось? Во имя народа или во имя будущего? Это сложная проблема, вряд ли разрешимая в ближайшее время.

В финансовом кризисе, который охватил страны, из ямы тоталитарной проблематики не выбраться. Мы ведь даже с прошлым своим не может проститься — по примеру тех же немцев, которые все-таки осуждают гитлеровский режим. Потому что режим Гитлера был антинародным, и, в конечном счете, превращал немцев — деловитую, трудолюбивую нацию — в каких-то античеловеков.

«СП»: — Признать сталинский режим равным гитлеровскому, по-вашему, правильно?

— Судите сами. Немцы сегодня хотя бы трудятся, у них — эффективный труд. А мы не можем ничего сделать. Нам трудно поднять свою страну и сказать: вот наш образ жизни, образ экономики, он может быть примером — в том числе, для Европы. У нас для этого нет почвы под ногами. Зато много демагогии и спекуляции.

«СП»: — Не пора ли забыть о Сталине, все же умер он полвека назад?

— Людям современным это трудно объяснить. А нас, бывших лагерников, остается все меньше, буквально единицы. Скоро, наверное, я один останусь — мне скоро исполнится 92 года. Несколько лет назад, ко дню рождения Сталина, я в «Московской правде» опубликовал большую статью «Черный день календаря». Сталин, действительно, родился в черный день. На Кавказе его до сих пор называют Сатаной. Проблема в том, что режим Сталина еще жив. И в том, что при этом режиме погибли целые поколения. Где их имена, кто их до сих пор чтит?

Сейчас, например, все осуждают 1917 год — год, в котором мой отец играл далеко не последнюю роль. Его поколение погибло — за что, зачем? Недавно Анастас Иванович Микоян на квартире у Шаумяна прямо, при свидетелях сказал: «Мы (Политбюро) были бандой негодяев». Так и хочется его спросить: а что же вы, банда негодяев, десятилетиями душили друг друга, и весь народ?..

Поэтому Сталина надо обсуждать не только в сферах литературы или политики, его надо обсуждать и в быту. Чтобы знать наше прошлое — проклятое прошлое. Мы его прошли, но и не прошли. Потому что до сих пор сталинский авантюризм толкает к гибели все и вся…

Годы так называемого социализма изуродовали народ. Я, например, прожил в Праге несколько детских лет, когда отец был там послом. Чехи тогда были другими — за годы социализма они разучились работать. А тогда они работали никак не ниже немцев — у них были великолепные результаты и в сельском хозяйстве, и в промышленности. Сейчас чехи перестали быть чехами — трудолюбивыми, пунктуальными, точными.

Мы до сих пор переживаем наследие тоталитаризма. Люди в наше время — если говорить резко — перестали быть людьми. И не только у нас, в России. Строить с такими людьми лучшее будущее, уйти от тоталитаризма — будь то Гитлер или Сталин — очень трудно.

Из досье «СП»

Антонов-Овсеенко Антон Владимирович (р. 1920 г.). Историк, писатель. Сын видного революционера и партийного деятеля В.А. Антонова-Овсеенко. После ареста отца мать была арестована (как жена врага народа) и покончила с собой в тюрьме в Ханты-Мансийске. Антон был также арестован как «сын врага народа» в 1940 г. Находился в лагерях Туркмении, затем близ Саратова. После войны был освобожден, но в 1948 г. вновь арестован за антисоветскую агитацию и пропаганду; отправлен в один из воркутинских лагерей. В 1956 г. реабилитирован, освобожден, вернулся в Москву. В 1967 г. вместе с 43 старыми большевиками, пережившими сталинские чистки, обращается к властям с протестом против попыток реабилитировать Сталина. В 1983 г. «Хроника Пресс», издаваемая в США, опубликовала его историческое исследование о Сталине «Портрет тирана», содержавшее, в частности, важную информацию об убийстве С.М. Кирова. Почти слепой, он подвергался преследованиям органов КГБ. В ноябре 1984 г. был вновь арестован, обвинен в антисоветской агитации и пропаганде, выслан из Москвы. В 1986 г. вернулся в Москву.

А.В. Антонов-Овсеенко — автор многочисленных публикаций о Сталине: «Портрет тирана» (Нью-Йорк, 1980), «Театр Иосифа Сталина» (М., 1989), «Сталин без маски» (М., 1990). Ряд работ он посвятил Орджоникидзе и другим соратникам Сталина. Наиболее значительная из них — «Берия» (М., 1999). В качестве источников широко использовал частные архивные материалы, воспоминания старых большевиков и меньшевиков.

Фото: vlada.cz