Глеб Павловский: Мечта Путина — чтобы в России появился Клондайк

Политолог Глеб Павловский рассказал, как выглядит «проект Россия» за кулисами Кремля. Президент Фонда эффективной политики сделал это в ходе лекции «Российская Федерация и Евросоюз — два нестабильных проекта: альтернатива и безальтернативность как факторы реальной политики», которая прошла в Московской высшей школе социальных и экономических наук.

«Свободная пресса» уже опубликовала наиболее интересные фрагменты первой части лекции, в которой шла речь о параллелях между «проектом Россия» и «проектом ЕС», о том, что кризис — экономический, политический, управленческий — показал, что оба эти проекта непродуманны до конца, и теперь их приходится срочно додумывать.

Сегодня мы публикуем вторую часть лекции Глеба Павловского, в которой политолог рассуждает о текущей политической ситуации в России.

Пакт Медведев-Путин

— Состав правительства в целом — скучная вещь. Но в чем проблема? Принцип формирования правительства мог бы быть компромиссом нескольких платформ — в широком смысле — сырьевиков, силовиков, либералов. То есть, компромисс курсов. Но его нет.

Очевидным образом, количество номинальных либералов (в наших условиях, это всегда аппаратные либералы) в правительстве превышает в огромной степени представленность либеральной платформы, даже только экономической ее части, во власти.

Нынешнее правительство — это кадровый компромисс. Но кадровый компромисс между кем и кем? Здесь — самый печальный момент. Это кадровый компромисс внутри заранее замкнутого набора людей.

В чем отличие нынешней ситуации от того, что было 10 лет назад, в «мрачные времена» прошлого путинского президентства? В «мрачные времена» администрация президента формировалась, исходя из принципов, как должна выглядеть администрация (возможно, неправильных) и из ее функций. И правительство формировалось, исходя их функций правительства. Дальше уже устанавливались отношения — те или иные — между правительством и администрацией. Обычно администрация находилась немного в стороне и сверху, пиная правительство (это была такая игра, политически не очень опасная), и иногда меняя тех или иных министров.

Но с 2008 года возник другой принцип формирования. Возник, я бы сказал, диполь. Когда формировался тандем, впервые был применен принцип «двух дворов». Были сперва сформированы два окружения — отдельно Путина, и отдельно Медведева — по принципам, не связанным ни со структурой правительства, ни со структурой администрации. Это принципы личной близости и — что более важно — недопущения сильных фигур одним в команду другого (чтобы не допустить, надо было взять человека к себе).

В итоге обе команды оказались эклектическими, и возникло памятное пересаживание людей из Кремля в Белый дом. Теперь из тех же самых людей — в основном, из замов — возник повторный переезд. Этот принцип кадровых переездов раньше не применялся. Повторный переезд чем-то похож на изменения, которые происходят в Госдуме после новых выборов. Часть людей остается прежними, часть меняется. Идет борьба за кабинеты с видом на Кремль, против кабинетов с видами на переулок и без комнат отдыха.

Этот принцип прослеживается и сегодня. Те, кто потерял места в правительстве — и не просто в правительстве, а в правительстве Путина — должен получить компенсирующие места в Кремле. Тем самым возникает обременение администрации людьми, которые получают должности не только советников, но и помощников (чего раньше не водилось), хотя они зарекомендовали себя как неспособные даже в качестве министров.

С другой стороны, правительство формируется на основе нескольких пактов, нескольких соглашений, часть из которых — закрытые. Самое закрытое соглашение — это, конечно, соглашение Медведев-Путин, из которого мы знаем только одно: что Медведев уступил место Путину в кандидаты. Но какие дополнительные пункты у этого пакта — мы не знаем.

Мы узнаем эти дополнительные пункты по ходу дела. Мы видим, что Медведев получает определенную политическую свободу рук при условии, что он не будет вмешиваться в управление правительством.

Но это не так просто устроить, потому что правительство — достаточно ответственный механизм, и должен функционировать. Поэтому в нем появляется второй премьер — под названием первый вице-премьер Шувалов. Он теперь играет другую, более важную роль, чем играл при премьере Путина.

Медведев зато компенсирует свой реальный недостаток команды двумя вещами. Во-первых, повышая свой статус до «вице-президента». Ему разрешается то, чего не разрешалось премьерам до Путина — выступать с политическими заявлениями, может быть, с внешнеполитическими шагами, и с идеями реформ. Это Медведеву оставлено, но для этого у него очень мало возможностей — «открытое правительство» с министром без портфеля Абызовым, и аппарат Суркова.

Я сейчас упрощаю, но аппарат в правительстве — это то же самое, что стержень в кубике Рубика. Это очень важная вещь. Аппарат может тормозить одно решение, может ускорить другое, но он не может вести собственной игры. Я не сомневаюсь, что мой старый друг Владислав Юрьевич (Сурков — ред.) способен освоить функции аппарата. Но способен ли он отказаться от серьезной игры с большими ставками — мне трудно представить. Не знаю, может быть.

Но еще хуже дело с администрацией президента, которая собирается управлять этим, достаточно сложным, правительством. В этом правительстве много прекрасных людей — один Андрей Белоусов чего стоит. Это действительно редкий, на мой взгляд, случай не ворующего министра. Но — каким образом Кремль будет управлять этой системой?!

Кремль только что демонтировал аппарат системы внутренней политики, он имеет слабо разработанную систему внешней политики. И, однако, он уже объявил, что будет решать все вопросы в отношении правительства.

Это значит, нас ждет целый ряд атак, кадровых боев, интриг — потому что те, кто не может проводить политику, вынуждены интриговать. И все это — накануне серьезного периода мировой истории, когда трясти будет довольно сильно.

Команда Кремля неуязвима

Безусловно, трудно сравнивать старые правящие классы — как в Британии, например — с нашим: композитным, склеенным в 1990-е из обломков советского правящего класса, и инкорпорированных в него людей, а потом, в «нулевые», обогащенного работниками ФСБ, МВД и других почтенных ведомств. В то же время, я не сильно шутил, когда называл свою прошлогоднюю брошюрку про нашу власть «Гениальная власть». Я действительно считаю — конечно, при некоторой удаче, которая нужна любому игроку — что наша власть практически неуничтожима.

Прежде всего, она умеет срезать углы. Европейские элиты тоже умеют срезать углы, они делают это, изящно упаковывая решения риторически и правовым образом. Их шансы, их конкурентоспособность — по сравнению с нашими элитами — повышается при нашем согласии признавать единство правовых и иных принципов.

Но представим себе, что мы их не признаем — а мы их уже не признаем. На наших глазах идет процесс исчезновения универсальных принципов управления в мире. Заметьте, вы уже не слышите такого выражения, как «мировое общественное мнение». Его уже практически нет, к нему не обращаются. А еще недавно его именем практически вводили войска в те или иные страны.

Но этот процесс будет идти дальше. Будет расщепляться любая инстанция универсального взгляда на вещи — кроме, наверно, философской (которой, впрочем, трудно повлиять на управление).

В таких условиях наша команда выглядит как команда, которая может пользоваться допингом. Она имеет несколько преимуществ. Прежде всего, она выступает от имени всей страны — пока эта легитимность сохраняется (причем, под легитимностью я понимаю практическую легитимность). Пока команда может выступать от имени всей России — это огромный ресурс. Россия огромна, является источником сырья и — что еще важнее — источником рисков. А на рисках можно играть.

В западной прессе вы могли прочитать, каким образом наши торговцы нефтью и газом играют на рисках. Они реально опускают мировые рынки, а потом снимают с этого преимущества.

Но это, в сущности, мелочи — какие-то миллиарды. Речь идет о том, что существует неуязвимости позиции команды, пока она играет за всю страну. Пока эта единая команда, единственная, пока ей никем не может быть брошен вызов.

А оппозиция не может бросить вызов. Оппозиция вообще не команда. В наших условиях — это общее название для очень разных людей. Они не могут бросить вызов, не говоря о том, что ничего не могут продать.

Мои ощущения носят интуитивный характер. Разумеется, все вещи в человеческом мире могут развалиться — они подлежат разрушению. Но я думаю, есть такие системы — со слитым экономическим, финансовым и политическим каркасом, — которые имеют внутреннюю гибкость.

Именно потому, что мы, РФ, не организм, не империя, команда могут чувствовать себя достаточно неуязвимой. Да, может пострадать отдельно «Газпром», или Роснефть, или сегодняшний класс-бенецициар. Что интересно, команда сама может решить, кто пострадает, на кого перебросить издержки процесса, куда транспортировать конфликт. Потом, можно транспортировать конфликт на границу, или даже на мировой рынок. И если удастся — транспортировать проблемы не только экономические, но и политические.

Я думаю, это очень гибкая система, и ее очень трудно переиграть. Ее могла бы переиграть сборная команда европейских элит, но такой сборной-то нет, сборная-то распадается. А каждую европейскую команду по отдельности — наша команда может переиграть. Единственное слабое место нашей команды — в том, что она очень самоуверенна. И слишком склонна ставить на одни и те же цифры в рулетке.

Корпорация Дальнего Востока

Путин неизбежно будет Путиным 2.0. Потому что он сегодня — Путин 1.0 в кабинете, где кнопки не действуют. Видите, сколько времени ушло на формирование правительства? Это была очень заметная политическая пауза. На нее инвесторы ответили оттоком капиталов, а отток таких масштабов ставит под вопрос финансовую базу нашей власти.

Мы же покупаем лояльность. Мы не пользуемся лояльностью, мы ее можем только покупать. И это — серьезная проблема. Сегодня Путину надо сформировать новый способ управления этой системой. Вопрос только в том, видит ли Путин, чем именно придется управлять?

Возьмите историю с назначением полпредом рабочего с «Уралвагонзавода». Кстати — поскольку я старый человек — я хорошо помню, как в 1968 году рабочие «Уралвагонзавода» выступили с поддержкой вторжения в Чехословакию. Было много таких заявлений, но «Уралвагонзавод» постоянно участвовал во всех подобных кампаниях.

Назначение Холманских — это флажок. Это не надо понимать, как что-то большее, чем попытку послать символический воздушный поцелуй той части социального государства (бюджетно-зависимого населения), которая только что проголосовала за Путина. После того, как Владимир Владимирович предложил им толпу экономических полулибералов в правительстве, и после того, как он не может дать им что-то наглядное, ощутимое — Путин может дать только символические назначения подобных лиц (на неважные, кстати, должности: полпред в нынешней системе — это лишнее передаточное колесо).

Путин понимает, что должен что-то дать. И здесь возникает вопрос о корпорации Дальнего Востока.

Известно, каким образом мы остановили войну на Кавказе — уже после того, как военные действия прекратились. Мы видим это из структуры бюджета. Но все эти годы обсуждалось, что что-то подобное можно дать еще кому-либо, кроме Кавказа.

Проблема нынешней системы в том, что большая часть населения заперта. Граждане могут свободно уехать, выехать из страны (если есть, на что), они могут ругать Путина, но они не могут рассчитывать на серьезный внезапный большой бонус.

Нет такого места в России, куда вы можете поехать, и, рискнув — если молоды, физической силой, если немолоды, каким-то коммерческим проектом, — заработать большие деньги. Прорваться, поднять свой статус в системе.

Это много раз обсуждалась, с участием, в том числе, господина Кудрина — возможность создать новые окна, в которых не будут действовать наши правила. Мы все понимали, что выстраивание работы по нашим законам и правилам, в условиях нашей монопольной системы, ведет к отсутствию работы. Поэтому обсуждалось, какую отрасль освободить, где выбросить кучу ресурсов?

У Александра Солженицына был хороший образ, как начинал строиться БАМ. Прилетал самолет, и с него сбрасывали шубы, тушенку, валенки прямо на снег. И люди видели — да, это новый проект, новые возможности.

Это очень важно в наших условиях — вот такая куча ресурсов. Но сейчас все кучи распределены, они имеют невидимых бенефициаров. Но есть территории, и всегда существовала идея, что какие-то территории можно сделать исключением из правила.

Кавказ уже является таким исключением. И поскольку известно, что Кавказ — это русская земля, почему бы не предположить, что и Дальний Восток — тоже русская земля, и там тоже может быть сделано исключение?

Но, конечно, в нашей системе — я подозреваю — это приведет, скорее, к формированию агрессии у какой-то группы теневых бенефициаров в отношении территорий — в отношении бизнеса, в отношении структуры существующей собственности.

Думаю, у Путина есть мечта — чтобы в России где-то появился Клондайк. Проблема в том, что как только он появится, еще раньше Путина о нем узнает кто-то из его друзей. И Клондайк уже будет кому-то принадлежать. Это политическая проблема нашей системы, которая пока неразрешима.

Временное-долговременное правительство Медведева

Я первым заговорил о временности правительства Медведева. Но сейчас думаю, что я, может быть, ошибался. Медведев очень нужен Путину. Чем дальше, тем больше видно, насколько он нужен. Путин 2.0 — это Путин/Медведев. Медведев должен взять на себя часть рисков, часть нагрузок, часто ударов со стороны размораживающегося общества. Путин и не знает, как это делать, и не хочет этого делать. Если это будет делать Медведев — прекрасно. Если он будет делать это успешно — этого нельзя абсолютно исключать — тогда правительство будет не временным, а долговременным.

У Медведева есть очевидная премия в конце тоннеля, да? Он через шесть лет рассчитывает — это необъявленная часть соглашения Медведев-Путин, но подразумеваемая достаточно очевидна — что в итоге премьер станет новым кандидатом в президенты.

Насколько это вероятно — я не знаю. Но я вижу, что администрация президента выглядит сегодня более временной, чем правительство.

Фальсификация управления — суть вертикали власти

Мы видим деградацию нашей управленческой элиты — и это мягкое выражение. Проблема в том, что внутри деградирующих звеньев есть вполне работоспособные люди, которых нельзя выделить. Нет способа выделить их из других, отсутствует какой-либо публичный или даже непубличный способ (о нем очень мечтал Медведев) извлекать работоспособные кадры из неработоспособных.

Этот премиальный класс, который контролирует все позиции среди чиновников высшей лиги, в большинстве своем управленчески некомпетентен. Он компетентен в других вопросах — в извлечении разного рода рент, в изменении схем — но он не может управлять. Это самая тяжелая проблема на сегодня для нашей системы. Она, эта система, неуправляема. При всякой проблеме управления в ней возникает предложение: ну, давайте еще кому-нибудь заплатим за то, чтобы он делал вид, что им управляют.

Эта мистификация управления, я бы даже сказал, фальсификация, — и есть суть нашей вертикали власти. Когда говорят про гайки, которые завинчивают по вертикали, надо понимать так: это золотые гайки, их не завинчивают, их прямо эшелонами отправляют в соответствующие звенья.

Конечно, это серьезная деградация управления. И одна из причин этой деградации — страх. Это не страх наказания сверху, но это страх насилия внутри системы, когда любой из ее участников может быть атакован любой заинтересованной группой. Конечно, тут есть свои правила. Группа, принадлежащая к более низкому слою иерархии, не должна атаковать верхнюю, в этом случае она должна получить специальный мандат. Конкурировать открыто два бенефициара регионального уровня не могут политически, но один из них может получить на это особое разрешение — если обратится в Кремль. Разумеется, в этих условиях не формируется управленческий кадровый резерв.

Модернизация не нужна

Думаю, там, где не проводится модернизация, видимо, она оказывается чем-то лишним. 12 лет назад существовало сильное желание модернизации. Но постепенно выяснялось, что можно обойтись без нее. А со временем выяснилось, что существует по-своему стройная система, которую теперь нужно только поддерживать в рабочем состоянии, а модернизация — это какой-то дополнительный, приставленный к ней блок на будущее.

То есть, можно создать какой-то очаг модернизации — это была идея Медведева — например, Сколково. Но вообще неизвестно, нужна ли модернизация для функционирования системы нашего типа, в чем именно, и в каких пределах модернизация нужна. Во всяком случае, система не смогла себе на это ответить убедительно.

Если бы Путин убедился, что модернизация действительно и срочно нужна, он, наверное, тратил на нее какие-то деньги. Но он подозревал — и правильно подозревал — что деньги, которые у него на модернизацию просят, будут тоже украдены, причем немедленно. Кстати, Кудрин очень укреплял его в этом мнении, и называл, кто именно и сколько украдет.

Что дали эти путинские 12 лет? Они создали определенный мировой субъект. Вы можете считать его фантомным, но, с одной стороны, он действует, с другой — в нем существует некий минимум гражданского мира и потребления.

Да, кризис убил мечтания о том, что этот процесс будет продолжаться вечно. Но кризис убил много мечтаний, и не только в России.

Почему Путин должен думать, что, еще раз перетряхнув страну, он получит управляемую лично им систему? Если эта система исключает, в ее нынешнем виде, возможность модернизации? Она готова обсуждать модернизацию, готова допускать ее в каких-то пределах. Но большинство населения этой страны привязано к гидропонной системе, единой, из которой постоянно капают социальные блага, зарплаты, пенсии, и все это очень дозируется, очень привязано к ценам мирового рынка и кредитным рейтингам РФ.

Вторжение в эту систему кажется Путину таким же страшным, как казалось Андропову вторжение в советскую систему. Непонятно, если эту систему развалим, будет ли другая работать.

Фото ИТАР-ТАСС/ Алексей Дружинин