Выстрел на Мойке

Трагическому событию, происшедшему во дворце князя Феликса Юсупова на Мойке, было посвящено огромное количество исторических статей, очерков. Жизни «старца» и ее финалу в разные времена уделяли внимание мемуаристы и кинематографисты. Споры о том, кем был Распутин, какое влияние он оказал на ход российской истории, вспыхнувшие вскоре после его гибели, продолжаются и поныне. Но истина, спрятанная во мраке прошлого, так и не стала зримой.

19 ноября 1916 года депутат Государственной Думы Владимир Пуришкевич выступил с речью в Таврическом дворце. В мемуарах «Убийство Распутина», он вспоминал: «Я обратился к правительству с требованием открыть государю истину на положение вещей и без ужимок лукавых царедворцев предупредить монарха о грозящей России опасности со стороны темных сил, коими кишит русский тыл, — сил, готовых использовать и переложить на царя ответственность за малейшую ошибку, неудачу и промах его правительства в делах внутреннего управления, в эти бесконечно тяжелые годы бранных испытаний, ниспосланных России всевышним».

Виной всех бед, свалившихся на Россию, думский депутат считал — впрочем, с ним были солидарны многие — были Распутин и императрица Александра Федоровна, которая распоряжалась Россией, как своим будуаром. По мнению Пуришкевича, от царя многое утаивали. Мол, если Николай Второй узнает правду, то немедленно примет меры к спасению страны.

Как же наивен был Пуришкевич, к слову, опытный политик!

…Распутин появился в Санкт-Петербурге под личиной «старца» — человека, живущего в бедности, который становится наставником страждущих, мятущихся людей. Он был представлен императору 1 ноября 1905 года. Об этом свидетельствует краткая запись Николая Второго в дневнике: «В 4 часа поехали на Сергиевку. Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божиим — Григорием из Тобольской губ.».

«Старец» стал вхож к царю и царице, главным образом потому, что помогал их сыну, цесаревичу Алексею, бороться с тяжелой болезнью — гемофилией. «Распутин завоевал империю, остановив кровотечение у наследника, — писал британский генетик Джон Холдейн. — Возможно, то было шарлатанство, но возможно также, что с помощью гипноза или иного метода ему удавалось вызвать сокращение малых артерий. Последние оказывались под контролем автономной нервной системы…»

По столице ходили слухи, что неряшливый, бородатый мужик в крестьянской рубахе и штанах, заправленных в сапоги, садится за стол вместе с императором и императрицей, пьет чай, ведет беседы о различных таинствах, к коим якобы причастен.

Распутин держится с обитателями Царского Села свободно и непринужденно. Войдя, целуется, называет их «папа» и «мама». Хозяева кличут его «Григорием Ефимовичем» или просто «Григорием». В письмах императрица называет его «Друг».

Монах Илиодор, бывший приятель Распутина, с которым позже рассорился, вспоминал, что у него «стального цвета, глубоко посаженные глаза, глядящие из-под кустистых бровей, пронзительные, как булавки». Посол Франции в России Морис Палеолог отмечал: «Когда речь его оживляется, зрачки его как будто заряжаются магнетизмом».

Каждый день в квартиру Распутина на Гороховой улице, 64 в Санкт-Петербурге приходили поклонники — часто высокопоставленные — и поклонницы. Они пили вино или чай, сплетничали и слушали речи «старца». Если ему нравилась гостья, то Распутин — как же «шла» ему фамилия! — ничуть не стесняясь, вел ее в спальню. Он пытался ухаживать даже за великой княгиней Ольгой Александровной, сестрой царя.

Распутин нередко устраивал у себя прием гостей, который часто оборачивался оргиями. Иногда брал «мотор» и уезжал кутить на целую ночь. «Старца» охраняли полицейские агенты. В том числе, и от разъяренных мужей, чьи супруги попадали в лапы ненасытного развратника…

Необходимое отступление.

Долгие годы Распутин справедливо считался одиозной фигурой, виновником несчастий, свалившихся на Россию. Он получил доступ к государственным секретам и почти открыто шпионил на враждебную Германию. В качестве аргументов приводились документы, свидетельства современников. Вот лишь некоторые.

«Наш Друг, — пишет супругу в могилевскую Ставку царица, — все молится и думает о войне. Он говорит, что необходимо, чтобы мы Ему тотчас же сообщали обо всем, как только происходит что-нибудь особенное».

После Февральской революции в дворцовом тайнике была найдена секретная карта военных действий. Находка потрясла даже таких преданных монархистов, как Михаил Алексеев и Антон Деникин. Последний в своих мемуарах писал: «Правильной ли была народная молва, обвинявшая царицу в измене? Генерал Алексеев (начальник Генштаба — В. Б.), которому я задал этот мучительный вопрос весной 1917 года, ответил мне как-то неопределенно и нехотя: «При разборе бумаг императрицы нашли у нее карту с подробным обозначением войск всего фронта, которая изготовлялась всего в двух экземплярах — для меня и для государя. Это произвело на меня удручающее впечатление…»

Есть и другие примеры. Когда Русская армия начала наступление на Варшавском направлении, «старец» возмутился: почему его не проинформировали?! «Он выражает свою скорбь по поводу того, что начали это движение, не запросив его мнения, — пишет императрица. — Он говорит, что нужно было подождать. Ведь он постоянно молится и при этом обдумывает, какой момент был бы самым подходящим, чтобы нашим войскам без лишних потерь перейти в такое наступление».

В другом послании мужу Александра Федоровна со ссылкой на рекомендацию Распутина писала в Ставку: «Неужели это правда, что наши войска снова находятся в 200 верстах от Львова? Нужно ли нам так торопиться вперед, может быть, лучше было бы повернуться и таким образом раздавить противника?»

Оригинальный способ ведения боевых действий, не правда ли?

Александра Федоровна передает супругу просьбу Распутина «не слишком настойчиво продвигаться в северном направлении». И сообщает, что «наш Друг надеется, что мы не станем переходить через Карпаты и даже не сделаем попытки ими овладеть». И так далее.

За полтора года, в период с 1915-го по 1916 годы — царица передала Николаю Второму до ста пятидесяти (!) рекомендаций, предупреждений и прямых требований Распутина, касающихся боевых действий. Правда, не известно, сколько из них было выполнено.

Императрица часто и настойчиво интересовалась положением на фронтах. Причем, требовала от мужа детальных сведений! К примеру, спрашивала мужа, «если в тот момент, когда начнется наше наступление, немцы через Румынию нанесут удар в наш тыл, какими силами тыл будет прикрываться?.. И если немцы пробьются через Румынию и обрушатся на наш левый фланг, какие будут силы, способные защитить нашу границу?.. А какие существуют у нас теперь на Кавказе планы после того, как взят Эрзерум?..»

И что же царь? Отчего не приструнил супругу? Почему не поинтересовался, зачем, с какой целью она лезет в секретные дела?

Нелицеприятный, точнее крайне неприятный портрет Распутина создал в своей книге «Двадцать три ступени вниз» — о судьбе и гибели последнего русского императора — советский историк Марк Касвинов. Он, в частности, приводил мнение бывшего главы Временного правительства Александра Керенского: «Что Распутин лично был немецкий агент или, правильнее сказать, что он был тем лицом, около которого работали не только германофилы, но и немецкие агенты, это для меня не подлежит сомнению». А это — слова человека, участвовавшего в наблюдениях контрразведки за квартирой Распутина: «Тогда для меня и стало ясно, что его квартира на Гороховой, 64, — это то место, где немцы через свою агентуру получают нужные им сведения».

Остается только поражаться, как Русская армия при таких высокопоставленных осведомителях, как Александра Федоровна и Распутин, все же умудрялась наступать и разбивать неприятеля!

Шло время, и облик Распутина стал, словно по волшебству, меняться. В прессе стали появляться материалы, воспевающие «старца». Оказывается, он не пьянствовал, не развратничал, а был умным и благородным. Этот человек радел о России, наставлял царя и правительство на путь истинный. Увы, его старания оказались тщетными…

Недавно по телевидению снова показали сериал «Григорий Р.». На экране предстал тщательно «отмытый», благообразный «старец» с мудрым взором, который делал все, чтобы уберечь Россию от несчастий и смуты.

И кто знает, не возвысят ли Распутина до уровня таких национальных «героев», как Маннергейм и Колчак? Во всяком случае, вряд ли многие удивятся, если на стене дома в Санкт-Петербурге на Гороховой, 64, появится мемориальная доска примерно такого содержания: «Здесь жил и работал выдающийся государственный деятель, отдавший свою жизнь во имя России…»

Зачем нам хотят внушить, что никаких бед не случилось бы, если бы продолжал здравствовать Григорий Ефимович? И не разразилась бы ни Февральская, ни, тем более, Октябрьская революции, не пришли к власти Ленин, потом — Сталин. И все россияне пребывали бы в покое, сытости…

Распутин достиг такой высокой степени могущества, что стал давать царю наставления государственного характера. Указывал, кого из министров снять с должности и кого на их место назначить.

Вот образцы «эпистолярного» наследия Распутина. Письмо председателю совета министров Ивану Горемыкину: «Дорогой божей старче выслушай их помоги ежели возможно извеняюсь Грегорий». А вот обращение к министру иностранных дел Сергею Сазонову: «Милай дорогой помоги изнывающему в германском плену требуют одного русского против двух немцев бог поможет при спасении наших людей Новых-Распутин».

Он составлял протекции, выручал из трудных ситуаций, избавлял от уголовной ответственности. К примеру, в 1916 году были арестованы киевские промышленники Хепнер, Добрый и Бабушкин, которые умудрились во время войны (!) наладить снабжение немцев сахаром. По законам военного времени им грозила смертная казнь, но Распутин, разумеется, не безвозмездно, их спас. Хотя сделать это было неимоверно трудно.

Дело в том, что мошенники были арестованы по приказу командующего Юго-Западным фронтом Алексея Брусилова. Генерал не обращал внимания на уговоры императрицы и вынужден был подчиниться лишь приказу царя. Тот повелел передать дело из военного судопроизводства в гражданское. А в конце 1916 года его и вовсе замяли.

За услуги он брал деньгами, вином, продуктами, дорогими вещами. Впрочем, если приходил бедняк, Распутин награждал его пачкой ассигнаций. Женщины же убегали от него с красными от стыда лицами, с рыданиями или сотрясаясь от гнева.

Присутствие Распутина при дворе вызвало сначала ропот, затем — гнев и возмущение. С 1910 года в прессе начали появляться материалы, обличающие «старца». Первой стала статья Михаила Новоселова в «Московских ведомостях» под названием «Духовный гастролер Григорий Распутин». Шумная кампания началась во время Первой мировой войны, когда стали открыто говорить, что «распутинщина» ведет Россию к гибели.

…Вскоре после речи Пуришкевича в Государственной Думе, к депутату пришел князь Феликс Юсупов. В разговоре он предположил: «Ваша речь не принесет тех результатов, которые вы ожидаете». «Что же делать?» — вопрошал Пуришкевич.

Гость загадочно улыбнулся и, пристально посмотрев ему в глаза, и спокойно произнес: «Надо устранить Распутина».

Пуришкевич взволновался, стал протестовать, но потом привык этой мысли. Заговорщики стали готовиться, уточнять детали…

Распутина заманили просто. Он жаждал познакомиться с графиней П., молодой красавицей, бывавшей в доме Юсупова. Хозяин обещал, что когда та объявится снова, он позовет «старца» на рандеву. Распутин стал ждать и однажды утром услышал телефонный звонок: «Дама, которая вас интересует, будет у меня сегодня вечером», — тихо, маняще произнес князь. Распутин разгорячился, ответив, что непременно приедет.

И явился на свою погибель. Что странно — не взял с собой охрану. У него почему-то не возникло ни малейших подозрений, что его ждет западня.

Юсупов был не один. В ту ночь на втором этаже его особняка находились великий князь Дмитрий Павлович и Пуришкевич. Но они к Распутину не выходили. По некоторым данным, в доме на Мойке был и агент британской разведки Освальд Рейнер. Именно он, как считают зарубежные исследователи, произвел последний, роковой выстрел в голову Распутина. Но есть и другие версии.

Сначала Юсупов провел «старца» в гостиную, усадил за стол и предложил угощенье. Тот поначалу отказывался, словно что-то предчувствуя. Потом все же расслабился, стал пить-есть и ждать даму.

По словам Пуришкевича, через некоторое время к заговорщикам поднялся Юсупов и ошеломленным голосом сообщил: «Представьте себе, он выпил две рюмки с ядом, съел несколько розовых пирожных, и, как видите, ничего, решительно ничего, а прошло уже после этого минут, по крайней мере, пятнадцать. Ума не приложу, как нам быть, тем более, что он уже забеспокоился, почему графиня не выходит к нему так долго…»

Нервы у заговорщиков были напряжены до предела. Великий князь предложил отложить расправу, однако Пуришкевич воспротивился: «Неужели вы не понимаете, что, выпущенный сегодня, он ускользнет навсегда, ибо разве он поедет к Юсупову завтра, если поймет, что сегодня был им обманут?»

Убить Распутина вызвался Юсупов, который «быстрым решительным шагом подошел к своему письменному столу и, достав из ящика его браунинг небольшого формата, быстро повернулся и твердыми шагами направился по лестнице вниз…»

Через несколько минут раздался выстрел. Заговорщики кубарем слетели вниз, и им «представилась следующая картина: перед диваном, в части комнаты в гостиной, на шкуре белого медведя лежал умирающий Григорий Распутин, а над ним, держа револьвер в правой руке, заложенной за спину, совершенно спокойным, стоял Юсупов, с чувством непередаваемой гадливости вглядываясь в лицо им убитого «старца».

…Через несколько дней царская чета встретила Рождество, а потом и Новый, 1917 год. Их тяготили дурные мысли. Впрочем, внешне все было, как обычно. 1 января 1917 года, по словам корреспондента газеты «Новое Время», император Николай Второй изволил принимать поздравления в Большом Царскосельском дворце. Монарха поздравляли первые чины Двора, министры, лица государевой свиты и среди них великие князья, представители дипломатического корпуса.

«Благодарение богу, — писала газета „Московские ведомости“, — мы вступаем в 1917 год при многих благоприятных предзнаменованиях». Однако посол Франции Палеолог пребывал в ином настроении: «Судя по созвездиям русского неба, год начинается при предзнаменованиях достаточно дурных. Я вижу здесь вокруг беспокойство и уныние… в победу не верят., с покорностью ждут, что же ужасное произойдет дальше».

Ужасное было уже на пороге. Когда волнения, нет, еще не волнения, даже, а брожение началось в Петрограде, императрица написала в Ставку, что, по ее мнению, все происходящее в Петрограде — это всего лишь «хулиганское движение…» «Мальчишки и девчонки носятся по городу и кричат, что у них нет хлеба, и это просто для того, чтобы вызвать возбуждение… Была бы погода холодней, они все сидели бы по домам».

Через несколько дней столица вскипела гневом, и ее улицы заполнили бурлящие толпы. Царская династия была вмиг сметена.