От общего к частному и обратно

Это такое «от общего к частному» в самом прямом смысле — то, что четыре года назад было, по крайней мере, заметным информационным поводом, у всех на слуху, со временем превратилось просто в мою личную дату наподобие дня рождения. Вообще «второй день рождения» — это ведь у многих такое есть; что-нибудь вроде «попал под машину и остался жив» или «опоздал на самолет, а он разбился» — повод запомнить дату на всю жизнь и каждый год в этот день выпивать за собственное здоровье. И уж точно не повод гоняться за знакомыми и незнакомыми, хватать их за ворот, заглядывать в глаза — «Ты помнишь? Ты помнишь?» Помнить никто не обязан, даже ты сам. И не такое забывается. Адвокаты, представляющие мои интересы уже в Европейском суде по иску о бездействии российских правоохранительных органов просят, чтобы я дал к дате какое-нибудь интервью, что-нибудь сказал, актуализировал тему, но это уже не вполне мое, то есть как раз — в чистом виде информационный повод, причем такой, которым и я без особого энтузиазма готов заниматься.

Правоохранительные органы, похоже, действительно не напрягаются, и последние подробности по своему делу я узнавал из публикаций питерской «Фонтанки». Расстраивает ли меня это? Скорее нет; и то, и другое и какое угодно еще — это все происходит в одной и той же темной комнате. Это серая зона российской политики или общественной жизни, как угодно — пространство, в котором проблемы решаются с помощью грубой и очень грубой физической силы, право на которую присуждается не формальным мандатом, и, наверное, даже не прямо высказанным словом, а, может быть, просто выразительно поднятой на совещании бровью, или вздохом каким-нибудь типа «надоел». Я действительно склонен думать, что по «делу Кашина» уже давно кто надо спросил кого надо, и, может быть, даже наказал его — отставкой, или неназначением, или просто даже невключением в какой-нибудь круг каких-нибудь деньгополучателей. В том мире люди живут совсем не по той логике, какую мы, живущие по эту сторону, можем себе вообразить. Собственно, мысли такого рода — единственное, что осталось у меня сейчас от того случая, ну и абстрактное «спасибо, что живой», конечно. Последнюю хирургическую операцию по устранению последствий 2010 года я сделал этим летом в Швейцарии, психологических последствий тоже, кажется, нет, ходить по улицам ночами не боюсь, кошмары не снятся, с доброй половиной тех, кто за меня тогда стоял в пикетах, перессорился на почве Украины или еще какой-нибудь, то есть и фактора «мы за тебя переживали, а ты» тоже давно нет — что еще?

А «что еще» — это уже не моя частная история. Четыре года назад арматурой по голове — ну это все-таки по всем критериям было за гранью, в 2010 (плюс-минус) году, как теперь кажется, был какой-то общепризнаваемый предел допустимого насилия, и эпизоды, которые выходили за этот предел (а я бы в один ряд со своей арматурой поставил и Евсюкова в магазине, и бутылку от шампанского в Казани), воспринимались однозначно шоково. Сейчас все изменилось, и изменения могут быть описаны единственным словом — «Украина», и в это слово укладывается вообще все, что связано с насилием. А это и цена жизни на войне, и злые слова, которые произносятся сейчас по любым поводам, и споры о докторе Лизе, и погибшие в Донбассе журналисты, и много чего еще.

У меня сегодня памятная дата, и по этому случаю я могу себе позволить пошлую метафору, вот такую — та арматура из 2010 года, она, как зеркальце Снежной королевы, разлетелась на кусочки, и эти кусочки застряли во многих, многих, многих сердцах, и хрен кто когда их оттуда уже извлечет.

Фото: Василий Шапошников/Коммерсантъ