Мне тоже смешно

Вывернуть наизнанку смысл, спародировать действительность или прошлое до такой степени, чтоб оно вызывало изжогу, саркастично расхохотаться, скривить и не выправить лицо — эстетика постмодерна в российской культуре главенствовала последние четверть века.

Иронические поэты, насмехающиеся литераторы, невыносимо весёлые музыканты, перетряска соцреалистического наследства, блистательный Владимир Сорокин, солдат Иван Чонкин, непрестанные анекдоты, пляски на гробах — все эти приметы так знакомы нам.

Смешным было очень многое: корявые мужики, толстые бабы, сопливые дети, неприятные попы, Ленин, конечно, Сталин — ещё бы, Гагарин, Космодемьянская Зоя, советское кино, комбайны, берёзки, кривоногий Пушкин, бородатый Толстой, списку, казалось бы, нет конца.

Скептически вывернутая губа, оценка действительности по типу «Всё здесь так!» — это было нормой.

Принципиальная, массовая поддержка «Пусси Райт» всей этой публикой — момент не случайный; в целом, никакого отношения к гуманизму и печали о судьбе девиц это не имело (одновременно, скажем, в тюрьму попадали девушки из «Другой России» — о них никто не переживал). Просто «Пусси Райт» идеально вписывались в постмодернистские концепции.

Небольшую, но очень весёлую революцию в этом смысле совершили писатель Александр Андреевич Проханов и писатель Михаил Елизаров.

Сначала появились один за другим, целым циклом, босхианские романы Проханова — не параллельные, а перпендикулярные Сорокину и Пелевину. Помнится, как грохнул «Господин Гексоген» в 2001-м году, как скривили лица прогрессивные граждане: что это?! Одно дело — когда мы так веселимся, а он-то зачем?

Фактически одновременно в своей прозе, а затем в своих песнях, стал использовать постмодернистские рецепты Михаил Елизаров — но уже затем, чтоб в качестве посмешища выставить прогрессивные ценности.

Здесь опять выяснилось, что смешным является далеко не всё!

Нет, поначалу Елизаров был принят за своего — ранние его вещи: «Ногти», «Госпиталь», казалось бы, попадали в прежние цели: разнообразные русские дебилы, включая детей, российская армия, населённая садистами, и тому подобное — всё это позволило легко войти молодому литератору в литературные иерархии. Владимир Сорокин принял Елизарова за своего ученика, в Германии Елизарову дали грант, как многообещающему автору, прогрессивная публика с надеждой смотрела на него, первые его песни нравились, скажем, Андрею Макаревичу, и не только ему.

Но потом вдруг Елизаров написал роман «Pasternak» — с едкой пародией на безусловную прогрессивную святыню — Бориса Леонидовича Пастернака — и Михаила быстро выдворили из Германии, немцы вообще мгновенно соображают, когда такие вещи происходят.

Следом появился роман «Библиотекарь» — «фашистский трэш», как его назвал один рассерженный писатель; едкая антипрогрессистская публицистика Елизарова всё окончательно расставила по местам: просвещённая интеллигенция вдруг поняла, с каким чудовищем она имела дело: этот наглец смеётся над их святынями, какой кошмар.

Немного зазевались музыканты, но после появления песни «Окуджава был гермафродитом» - Андрей Макаревич, до тех пор высоко ценивший разнообразный елизаровский сюр, твёрдо сказал: над этим смеяться нельзя.

— Почему? — удивился Елизаров; в иных ситуациях он любит косить под большого ребёнка.

— Это не смешно, — ответил Макаревич.

— А почему про это было смешно, и ещё вот про это, и про то, и про то, а про Окуджаву не смешно? — риторически не унимался Елизаров, внимательно глядя большими добрыми глазами.

Впрочем, всё уже было ясно.

Михаил совершил неслыханную подлость: он своровал чужой инструментарий (на самом деле инструментарий, конечно, общий) — и тем скальпелем, которым постмодернисты, концептуалисты и прочие «смехачи» взрезали брюхо соцреализму, консерватизму, традиционализму, красно-коричневому архаизму, иному ватничеству — Елизаров вскрыл черепную коробку прогрессистам. Обнаружил там пластилин и пенопласт.

Поэтому премия «Нос» ему не светит, там ценят только правильный юмор. Неправильный — не ценят. Остаётся только гадать, насколько смешным показалось бы автору повести «Нос» то, над чем лауреаты этой премии любят смеяться, но кого это волнует.

Вся эта история вспомнилась мне сегодня, в связи с забавными событиями вокруг уже не моих романов и статей (по их поводу уже все желающие оттоптались), а по поводу моих песен.

Достаточно давно — больше года назад, до, если это важно, майданных событий — у меня появилась песня «Пора валить», со словами: «Пора валить тех, кто говорит „Пора валить“. Вали молча и не загораживай вид».

На песню был снят совершенно постмодернистский клип, с элементами откровенной самопародии. Там мы, с моим соавтором — репером по имени Рич — играем двух братков, которые на джипе гоняют по лесу одного несчастного, исхудавшего и запуганного человека (рязанского актёра Михаила Сиворина).

То есть, клип был снят так, чтоб вступить в диссонанс с содержанием текста: мы как раз валить никому в клипе не даём, мешаем валить; и в целом — валяем дурака.

Тогда на клип никто болезненно не отреагировал, прогрессивная публика его не заметила, а вот в наши смутные дни он неожиданно получил широкую огласку и великий резонанс.

Затравщиком послужил прогрессивный журналист Яковенко — бывший глава Союза журналистов и в прошлом депутат Госдумы, ныне трудящийся на «Радио Свобода». Он написал огромный текст, обвиняя меня в ксенофобии и призывам к насильственным расправам над инакомыслящими, финалом статьи стало перечисление статей УК, по которым меня надо привлечь — для моей и общественной пользы.

Следом не менее прогрессивный журналист Пионтковский написал ещё один истеричный текст, там уже творился полный кошмар: кажется, что слова «нацизм» и «Гитлер» в этом тексте встречаются чаще всех остальных. Пионтковский разве что не призвал побить меня каменьями.

Тему продолжила в своём блоге радиоведущая Ксения Ларина, прямо сказав, что «мы теряем Захара Прилепина» — в котором «мент победил человека».

Заметив, что пост Ксении Лариной лайкнул (в числе сотен других уважаемых граждан) телеведущий, актёр, блоггер, в прошлом глава «Нашего радио» и большой ценитель рок-музыки Михаил Козырев, я вдруг вспомнил, как несколько лет назад, в постболотные времена, у меня была другая знаковая песня (и клип на неё) — «Тата».

Она была такая же злая как «Пора валить» — только направлена была полностью в противоположную сторону: на, грубо говоря, власть.

«На предельных скоростях еду по Кремлю: может, скажут в новостях, кого я раздавлю» — пелось там, слово сопровождал издевательский видеоряд, где самолёты пикируют на Кремль и длится разнообразный сюр. Подпевал нам культовый рок-музыкант Михаил Борзыкин, известный своими оппозиционными взглядами и неприятием разнообразной российской деспотии.

Я к тому, что та песня и тот клип никаких вопросов не вызывали. Тогда — было смешно. Это же «постмодерн», это же «стильно». Михаил Козырев ставил эту песню в своей программе на «Дожде» — странным образом, признаюсь, не замечая, что моя оппозиция власти с «левой» стороны, а не с «либеральной», и многие наши с ним претензии к жителям Кремля радикально противоположны.

Тем не менее, нам долгое время казалось, что наши политические разногласия может нивелировать общий культурный код. Грубо говоря, и я, и Елизаров, и все наши товарищи — мы были способны оценить прозу Владимира Сорокина, стёб Льва Рубинштейна, куплеты Игоря Иртеньева, работы концептуальных художников, концептуальных кинорежиссёров и концептуальный театр. Что-то могло нравиться, что-то нет, но в целом мы отдавали себе отчёт, что имеем дело с определённой традицией: смеховую культуру никто не отменял. Даже если смеяться приходиться над родным и важным тебе.

Но в итоге выяснилось, что смеяться имеют право только они. Постмодернисты здесь тоже только они. То, что им не нравится — постмодернизмом быть не может, тут сразу надо звать полицейского на помощь. Они будут выявлять смешные объекты, а то, что кажется им святынями — будут объявлять святынями, и всех не согласных обзывать «нацистами».

Ну что ж, это позиция.

Но — не честная, фарисейская.

Придётся вам сказать об этом, друзья. Вы — фарисеи и кривляки, увы.

Теперь я тоже буду смеяться, и вы будете смотреть на это. Я же на вас смотрел.

Фото: Вячеслав Прокофьев/ ТАСС