Русский Север просит льда

Таяние многовековой мерзлоты уже привело к повреждению около 60% объектов на Диксоне, в Игарке и в Хатанге, в других северных населенных пунктах России. Такие данные сообщил врио начальника центра «Антистихия» Константин Моськин. Если эта тенденция продолжится, отметил эколог, то примерно к 40 — 50 годам нынешнего века площадь мерзлоты уменьшится в России минимум на четверть, а к концу века — почти на 23.

Но что тревожно уже сейчас, как констатирует центр «Антистихия», подтоплены строения практически во всех поселках Таймырского автономного округа, в половине — в Певеке, до 40% - в Воркуте с ее шахтами. Безусловно, это не может не способствовать росту чрезвычайных ситуаций.

При этом непредсказуемым разрушениям могут быть подвержены как здания (жилые и производственные), так и транспортная и трубопроводная инфраструктура. К ряду прямых биологических последствий явления «Антистихия» отнесла и вспышку в 2016 году эпидемии сибирской язвы в Ямало-Ненецком автономном округе, которой не наблюдалось в этом регионе со времени Второй мировой войны.

Проблематика исчезающей вечной мерзлоты поднималась 13 октября в Москве в ходе научно-практической конференции «Проблемы прогнозирования чрезвычайных ситуаций», созвавшей экспертов РАН, Минэнерго, Ростехнадзора.

— Вечная мерзлота занимает в нашей стране порядка 11 млн. квадратных километров, что составляет почти 65% территории страны, — говорит ведущий научный сотрудник Института социологии РАН, кандидат экономических наук Леонтий Бызов. — Но на ней проживает население, численность которого исчисляется считанными процентами. Да, на ней располагаются города — промышленные центры, такие, как Норильск; но уже давно встает вопрос: нужно ли продолжать прежними темпами осваивать российский Север и Северо-Восток и насколько целесообразно там устраивать постоянные поселения? Может, достаточно временных жилищ, функционирующих по принципу вахтового метода?

У специалистов существуют разные точки зрения на этот счет, но понятно, что наступление неблагоприятных климатических изменений, которые очень болезненно сказываются на всех, требует пересмотра всей концепции политики государства в отношении отечественных северных территорий.

Сложился своего рода стереотип, что потепление (в том числе и в северных широтах) облегчит в них жизнь, будет способствовать не оттоку населения из этих мест, а напротив, их лучшему заселению и освоению. Но на деле видно, что потепление на севере создает проблем больше, чем на юге или в средней полосе, где природа гораздо более восстановима и менее чувствительна к антропогенным факторам.

«СП»: — Не прогнозируют ли ученые, по вашим данным, новую волну миграции — в связи с негативными экологическими тенденциями, — но миграции уже не с юга, а с севера?

 — С севера в 90-е годы, собственно говоря, все, кто мог, уже уехал. Там стоит огромное количество выстроенных в советское время поселков, которые сейчас просто брошены. Возведены они были главным образом в целях обслуживания Северного морского пути. Так что основной поток переселяющихся уже иссяк, остался крупный перерабатывающий центр никелевой руды в Норильске. А такие населенные пункты, как к примеру, Игарка — это крошечные поселки. Там и в более благополучные времена дома стояли на сваях, подтапливались. Теперь же, с усилением деформации вечной мерзлоты, жизнь там будет еще более сложной. Не стоит забывать и о тяжелом экологическом положении в самом Норильске, в его окрестностях из-за промышленных выхлопов и сбросов.

Не лучше ситуация и в восточной части русского Севера — в Магаданской области, где также много брошенного жилья. В Якутске, крупном по региональным меркам городе, спасает то, что он стоит на большой реке Лене, которая в какой-то степени позволяет и рыболовецкий промысел вести, и получше связываться по этой водной артерии с остальными территориями. Но там также много брошенных строений. А деформация вечной мерзлоты только прибавит невероятных хлопот и строителям, и эксплуатационникам зданий.

«СП»: — Не усилится ли еще больше влияние Китая на Сибирь - одновременно с активизацией отрицательных природных явлений, когда нам еще ощутимей не будет хватать рук до этих мест?

 — Думаю, такое влияние преувеличено. Потому что, по большому счету, некому будет осваивать эти огромные территории, так как они неуклонно превращаются в зоны, непригодные для жизни. Выходом из ситуации могло бы быть сосредоточение экономической активности в районе Транссибирской магистрали, где климат тоже суровый, но всё-таки относительно приемлемый, — не такой, как в Якутии или центральных и северных районах Красноярского края. Помимо этого, вполне реальна постановка задачи — окончательный переход на вахтовый метод работы на этих территориях, который будет экономичней и безопасней, либо вообще предельное ограничение хозяйственной деятельности на этих площадях. Они могли бы, — как вариант, — стать новым национальным парком.

Поучителен в этой связи опыт, накопленный в Канаде, — там не ставили и ставят такой цели — строить в условиях Севера большие города с вредными производствами. Канадцы свои северные территории обустроили как национальные парки, которые стали «легкими планеты».

У нас же в аналогичных широтах многое, к сожалению, упущено. Потому что те изменения, которые еще 20 лет назад можно было предотвратить, становятся необратимыми. Мы видим, что кроме оттаивания вечной мерзлоты, в Приангарье и в сопредельных районах ежегодно, с наступлением теплого времени года, начинают бушевать опустошительные пожары; и практически уже каждое лето это превращается в экологическое бедствие, обусловленное, — помимо бесхозяйственности, — конечно же, происходящими климатическими изменениями.

 — О том, что вечная мерзлота в ХХI веке начнет таять, неоднократно предупреждали и наши, и зарубежные ученые, — указывает эколог Николай Рыбаков. — И одним из ключевых мотивов и смыслов таких предупреждений являлось то, что как раз на этих территориях в советский период организовывались многочисленные полигоны с захоронениями опасных материалов. Тогда это делалось, с одной стороны, в обстановке строжайшей секретности, а с другой — в полной уверенности в том, что уровень вечной мерзлоты останется на ближайшее будущее таким, каким он и был многие годы и столетия. Понятно, что какие-либо расчеты по этому поводу не проводились, да и заказа со стороны государства на них не было и быть не могло.

«СП»: — Но, может быть, действительно иногда сгущаются краски в картинах всеобщего глобального потепления?

— Если ваш вопрос рассматривать в разрезе конкретной темы вечной мерзлоты, то здесь сразу встает аргумент против всплывающих иногда в прессе антинаучных доводов. Их суть — с общим потеплением и, соответственно, с разрушением слоя вечной мерзлоты, Север якобы может преобразиться: улучшатся почвы этих широт, они смогут стать чуть ли не плодородными. Подобные утопические настроения, замечу, так же вредны, как и практика продолжающегося засекречивания данных: где, что и в каких объемах было захоронено на российском Севере. Потому что угроза экологической катастрофы, которая может нагрянуть вследствие размывания этих могильников, вполне реальна уже в самые ближайшие годы. И надо, — пока этого не случилось, — вырабатывать уже сейчас алгоритм научной мысли и практических действий по недопущению этого.

«СП»: — Вы можете выделить хоть какие-то плюсы (как для науки, так и для производства) от того, что мерзлота будет таять, и, в конце концов, видимо, растает совсем?

 — Все рекомендации по нейтрализации нежелательных последствий, а еще важнее — по их своевременному предупреждению, которые выдавались бы исходя из понимания, что причиной подобных явлений является антропогенный фактор, направлены на модернизацию производства, на более активное применение энергосберегающих и экологически безопасных технологий. В этом заложены, безусловно, выигрышные моменты, — их немного, и ими надо суметь воспользоваться. И это поможет решить не только проблемы изменений климата, но и состояния окружающей среды в целом.