Михаил Делягин: Кого убьет «мистер Гаджет?»

Оборотной стороной колоссальных возможностей, которые дают информационные технологии, стала концентрация человечества на преобразовании уже не окружающей среды, но себя самого. Человек как биологический вид и социальная общность всей своей историей и накопленным опытом приспособлен к изменению мира, — и переход к изменению себя (пока в виде трансформации своего сознания и восприятия) закономерно порождает многообразный шок.

Среди прочего эта трансформация проявляется как расчеловечивание, дегуманизация, наблюдаемые на современном Западе: сексуальные извращения как «новая норма», агрессивно навязываемая всем обществам и всем поколениям, оборачивающаяся торговлей детьми ювенальная юстиция, поощрение исламского терроризма, поддержка нацизма (пока украинского) и насаждение русофобии на государственном уровне, отказ от реальности в пользу самой оголтелой идеологизации и пропаганды, чудовищная жестокость вроде бы милых и добрых поодиночке людей… Список можно продолжать долго, но входящие в него явления — не помутнение сознания, а результат трансформации уже не только общества, но и личности в соответствие объективным требованиям информационных технологий и под их влиянием.

Информационные технологии создают возможности новых рынков, но, чтобы создать эти рынки и начать на них зарабатывать, приходится отказываться от многого из того, что мы привыкли считать человеческим.

Это обнажило ценностный, непреодолимый разрыв между русской и западной цивилизациями, превративший в последние три года рутинную конкуренцию в подлинный взрыв ненависти и непонимания.

Западная цивилизация в ее нынешнем виде создана капиталом как инструмент извлечения прибыли. И, когда оказалось, что для ее увеличения нужно трансформировать человека, вылепить из него, как из пластилина, нечто совершено непривычное, а порой и шокирующее (ведь то, что мы полагаем извращениями, создает новые рынки и меняет потребительское поведение), — западная цивилизация, существующая ради денег, не испытала и тени сомнения.

Русская цивилизация исходит из первичности не прибыли, но человека. Деньги для нас — необходимое, но всего лишь подтверждение справедливости своих действий и образа жизни. И, когда оказалось, что ради денег надо расчеловечиться, мы не увидели здесь ситуацию выбора точно так же, как не увидел ее Запад, — но со строго противоположным результатом: при всех наших недостатках и даже пороках, мы остались людьми.

Валдайская речь президента Путина 2013 года, провозгласившая наше право и обязанность жить по своим ценностям, была именно об этом. Повод был ничтожным — неприятие гомосексуальной пропаганды среди детей (как и в целом их сексуального развращения): пусть сначала дорастут до 18 лет, а уже потом делают с собой все, что взбредет им в головы и другие части тела. Российское общество даже не осознало, что этой речью зафиксировало принципиальное, ценностное отличие от Запада, — зато тот понял это хорошо, ответив организацией украинской катастрофы и возрождением государственного нацизма как единственно действенного инструмента уничтожения русскости.

Россия выстояла под ударом Запада, Россия дождалась, как провозглашенная президентом Путиным патриотическая революция, опирающаяся на обычные человеческие ценности, с победой Трампа получила шанс стать глобальной (как с победой Рейгана стала глобальной либеральная контрреволюция Тэтчер).

Пришло время от обороны переходить в наступление, создавая глобальные структуры, которые будут опираться на традиционные ценности так же, как глобальные спекулянты опирались на ценности либерализма.

Однако перед этим надо четко осознать, что расчеловечивание в соответствии с потребностями информационных технологий отнюдь не является ни социальным прогрессом, ни объективной неизбежностью. Точно так же сохранение человеческих качеств, пусть даже и сокращающее емкость рынков и их число, не является обреченной на провал тщетной попыткой цепляться за отжившее прошлое. Ведь социальный прогресс возникает не из подчинения изменившейся внешней среде, а из преобразования ее в соответствии с потребностями не личности, но человечности, которую она может в себе и не воплощать.

Подчинение изменившимся внешним условиям, приятие их, капитуляция перед ними, толерантность к ним отнюдь не означает гарантии успеха — ни для общества, ни для индивида. Классический пример — ледниковый период: подчинившиеся изменению внешних условий человеческие племена либо вымерзли, либо откочевали в теплые края, где и прожили с весьма умеренным прогрессом вплоть до прихода колонизаторов. И лишь оставшиеся, не подчинившиеся неблагоприятным условиям, а сопротивлявшиеся им, ценой чудовищных усилий и жертв (абсолютно бессмысленных с точки зрения рукопожатных общечеловеков, перенесись они в ту реальность) научились добывать и сохранять огонь, охотиться на животных и одеваться в их шкуры, — и дали тем самым начало современной цивилизации.

Сравнение нынешнего технологического вызова с тогдашним природным вполне правомерно: подобно тому, как первобытный человек жил в «первой», естественной природе, а человек индустриальной эпохи — во «второй», технологической, образованной транспортной и энергетической инфраструктурой, мы во многом живем уже в «третьей» природе — в ментальной инфраструктуре, созданной социальными сетями и технологиями формирования сознания.

И подчинение новым требованиям изменившейся внешней среды, как и в ледниковый период, отнюдь не гарантирует нам ни прогресса, ни даже выживания. Более того: насколько мы видим по начавшемуся процессу вымирания Запада (население США растет за счет рождаемости мигрантов), в отличие от нас не испытавшему геноцида либеральных реформ, по самоубийству Европы с помощью принципиально не интегрируемых «беженцев», подчинение объективным требованиям и расчеловечивание означает не созидание новой цивилизации, а лишь уничтожение старой под благовидными предлогами прогресса и прибыли.

В наше парадоксальное время консерватизм становится революцией, дремучие суеверия просыпаются на передовой науки, замшелая старина несет захватывающие дух новации, жестокая справедливость — добро, а неприятие отклонений рождает цветущее (а не заведомо бесплодное) разнообразие.

Потому что на повестке дня — вопрос или самоуничтожения человечества в силу подчинения беспощадным внешним требованиям, или наш прогресс и выход на невероятный, не предсказуемый ныне уровень — через сопротивление неприемлемому, в какие бы одежды радикальной новизны оно ни рядилось, и переработки его в новое качество.

Ключом к будущему является не изменчивость, а культурная матрица — и неимоверное везение Русского мира заключается в специфике русской культуры, уникально и неистребимо сочетающей самые дефицитные качества современного человечества: творчество, склонность к технологиям, гуманизм и мессианство. Главным сегодня становится наличие воли, единственно способной повернуть этот ключ, — не только для себя, но для всего человечества.