Ритуальное сердюкоприношение

Любимый дерзкий шут и бытоописатель национального альфа-стерха давно уже отшлифовал до совершенства нехитрую стилистику, проложившую ему путь — как к сердцу властителя, так и к сердцам рядовых читателей «Коммерсанта».

"Раскованное холуйство" назвал бы я ее за неимением другого термина. В этом высоком искусстве ему нет равных, а его последний шедевр настолько совершенен, что заслуживает быть воспроизведенным почти полностью. Его можно поставить наряду с гениальным «Сном Ксении Собчак» того же автора, тем более что художественные и психологические приемы мастера в обоих случаях повторяются. И он станет для нас замечательным прологом для разговора о развернувшейся, наконец, в нашей стране борьбе с коррупцией:

«И вот отставка Анатолия Сердюкова поразила меня. Владимир Путин сделал то, что должен был. Может быть, полгода назад и год назад не сделал бы. А теперь он сделал это. Один мой товарищ сказал: «Это его настоящая инаугурация». Это, похоже, так и есть. И устроил он ее себе сам. Он перешагнул через что-то такое в себе, через что давно должен был перешагнуть. Это то, что он сломал в себе. И вопрос о том, что надо же с кого-то начинать, в этой ситуации не праздный.

И Путин сказал все, что думал по этому поводу, в глаза Сердюкову. И в этот момент появился и Путин 2.0, и состоялась его внутренняя инаугурация на пост президента России".

Как мастерски именно в стилистике раскованного холуйства передана автором и диалектика мятущейся души хозяина и леденящий холод одиночества на вершине власти. Что же за петушиное слово сказал Он там в глаза Сердюкову?

— Нехорошо воровать, Толян.

Представляю, как эта глыбища посмотрела на тщедушного Вована, и главное, что она при этом подумала.

* * *

Слово коррупция, о решительной борьбе с которой так торжествующе говорит вся пропагандистская машина власти, вообще не из нашей жизни, во всяком случае, не из жизни нашей высшей «элиты».

Суть путинской системы заключается в полном слиянии денег и власти на персональном уровне, когда термин «коррупция» становится уже неадекватным для описания происходящих явлений. Классическая коррупция требует наличия двух контрагентов A и В — бизнесмена и правительственного чиновника, которому бизнесмен дает взятки.

Нет этого дуализма в сегодняшних российских реалиях. А и В слились в одно лицо властесобственника. Члены возглавлявшейся Сердюковым ОПГ наложниц, например, никому не давали взятки и ни у кого их не брали. Они сами занимали высокие государственные посты и принимали на этих постах решения в пользу своих бизнесов, которые они контролировали сами или через своих ближайших родственников.

Когда в 2005 году Путин заплатил Абрамовичу 13,7 млрд за полученную им за бесценок при Ельцине «Сибнефть», они тоже, разумеется, не давали друг другу взяток. Они просто деловито, как партнеры, формировали один из зарубежных общаков их совместного предприятия ЗАО «Российская Федерация». И Тимченко не дает взяток Путину за то, что ему доверено экспортировать львиную долю российской нефти.

Невольно всплывает в памяти чеканная формула главного советского обвинителя на нюрнбергском процессе:

ПРЕСТУПНИКИ, ЗАВЛАДЕВШИЕ ЦЕЛЫМ ГОСУДАРСТВОМ И САМОЕ ГОСУДАРСТВО СДЕЛАВШИЕ ОРУДИЕМ СВОИХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ.

Триада жизненных установок всей поголовно российской правящей верхушки — украсть, передать по наследству, легитимизировать на Западе.

Ведущаяся на телевизионных экранах «борьба с коррупцией» уже на терминологическом уровне является смещением фокуса с центральной проблемы — демонтажа преступной системы властесобственности.

Перешагнувший через что-то такое в себе Путин не может запретить системе, которую его поставили охранять в 1999-ом году, дышать на три такта: украсть, передать, отмыть.

Он даже Сердюкова не может, как Авраам Исаака, дорезать как следует на алтаре своей внутренней инаугурации.

Рука предательски дрожит, и тяжелый недобрый взгляд Толяна на их последней встрече почему-то останавливает его. Он знает, что таких Толянов по всей Руси миллиона два, и все они давно уже смотрят на него таким же немигающим взглядом. С самого начала сентября, когда он впервые заикнулся о переводе их зарубежных активов в Россию.

А как же Сталин в 37-ом или Мао в 67-ом, спросите вы. Смогли же они зачистить всю свою политическую «элиту». Смогли, но за этими суперсерийными убийцами были не только силовые структуры, но и Большой Идеологический проект, в который неистово верили тогда десятки (а в случае Мао — сотни) миллионов жертв-палачей.

И палачи радостно уничтожали жертв как назначенных врагов этой идеологии, а потом дисциплинированно становились на их место, чтобы, наконец, выкрикнуть в последний миг в ликующем, несущем облегчение оргазме: «Да здравствует товарищ Сталин! (Мао!)». Машина репрессий работала безотказно в автоматическом режиме.

А под каким соусом Путин будет зачищать пару миллионов своих больших и средних сердюковых, о которых он все знал, но боялся спугнуть столько лет? Как воров? Но десятки тысяч людей скандируют на маршах оппозиции слоган «Путин — вор». Социологические исследования показывают, что даже люди, голосовавшие за Путина, разделяют этот тезис. Конечно, может быть все это неправда, и самая выдающаяся посредственность нашей клептократии чист как ангел, но какое это теперь имеет значение. Perception is much more important than reality.

Многие еще готовы терпеть Путина. Но очень мало, кто готов убивать за него. И уж совсем никто не готов умирать за Путина.

Любая серьезная попытка превратить сердюкоприношение в норму немедленно переведет систему в финальную фазу стерхоприношения. Морозная свежесть 37-го, не приходя в сознание, перейдет в мартовскую слякоть 53-го.

Вы же видите, Михал Иваныч спит, положите его на кушетку… Золотов, машину !

Фото:Дмитрий Лекай/Коммерсантъ