Госдуму не удержишь за узду

Они нас научат как матом ругаться.

Они спасут нашу совесть, нашу речь. Свою они уже не спасли.

Медноголосые патриоты, консерваторы, «единороссы» и сочувствующие очень серьёзно обсуждают, насколько сильно мы нуждаемся в запрете нецензурной брани.

У меня давно уже нет телевидения в доме, радио я тоже не слушаю, но там что, действительно кто-то ругается матом?

Я встречал табуированную лексику в книгах. Это разные книги, чаще всего очень хорошие — впрочем, плохие я стараюсь не читать.

Ну, вы знаете все эти имена.

У Пушкина Александра Сергеевича очень много табуированность лексики, и далеко не только у раннего.

Наверное, он хуже законотворцев разбирался в языке, когда в классическом стихотворении «Телега жизни» писал: «С утра садимся мы в телегу; /

Мы рады голову сломать / И, презирая лень и негу, / Кричим: пошел!.. ******* ****".

…дальше сами догадайтесь.

Нецензурная брань есть у Сергея Есенина.

В каждом томе «Тихого Дона» есть несколько матерных слов.

И в романе «Прокляты и убиты» Виктора Астафьева они тоже есть.

Только не надо говорить, что «классики не этим нам дороги». Потому что сначала «не этим», затем «не тем», потом выяснится, что Дубровский призывает к бунту, «Герой нашего времени» к блуду, «Казаки» Толстого недостаточно политкорректны, а его же «Хаджи-Мурат» оправдывает терроризм.

Принимающим законы все эти сочинители вообще ничем не дороги, потому что они их не читают.

А тем, кто их читает — они дороги всем. Там всякое слово стоит на своём месте, и не лезьте своими глупыми руками к этим словам.

Я безусловный противник огульного использования нецензурной брани. Никому из нас это чести не делает.

Но есть такая штука, которая называется «искусство». Искусство всегда работает на опасных территориях. Бывает так, что, расширяя пространство воздействия, оно преодолевает те или иные табу.

«Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле вслух читать детям не стоит. Зато депутатам как раз надо бы эту книжку почитать, прямо на заседании — там про них много сказано.

«Приключения Гулливера» в неадаптированном виде — тоже детям в руки не дашь. Опять же потому, что там тоже слишком много понаписано про наших депутатов.

Русские народные сказки — это просто тихий ужас. Многие пословицы, поговорки и частушки — тоже.

«Мне сегодня между ног / как-то очень весело. / Это милка мне на х** / Бубенцы навесила!»

Вся Госдума вместе одной такой частушки не сочинит.

Зато про саму Госдуму уже частушки сочинили, заранее — русский народ прозорлив: «Машинисту поезда / Ночью снилася пи**а / То и впрямь была пи**а /Для всего для поезда».

«Этот поезд в огне», пел в своё время Борис Гребенщиков, как ни странно, по тому же поводу.

Страшно представить, что снится многим половым извращенцам всех мастей, единогласным зомби с кроличьими глазами, пока они принимают свои законы.

Пошлость страшнее матерной брани.

Когда Есенин в своём классическом стихотворении «Исповедь хулигана» писал: «…мне сегодня хочется очень из окошка луну обосc… ть», — он бичевал пошлость. Матерное слово в руках поэта — это плеть.

«Вам ли, любящим баб да блюда жизнь продавать в угоду? Я лучше в баре бл. ям буду подавать ананасовую воду», — это Маяковский. Это надо написать огромными буквами на транспаранте и развернуть возле Госдумы.

Государственная Дума РФ не знает разницы между нецензурной бранью и пошлостью.

Потому что она сама — пошлость.

Она не чувствует свой запах, она не в состоянии рассмотреть своего отражения в зеркале.

Ханжество людей, ворующих и вывозящих из страны миллиарды, презирающих тот самый народ, во имя которого они принимают свои законы, убивает.

Новый закон — он что, запретит программы Малахова? Нет, зачем же, там не ругаются матом. Там просто подсматривают в замочную скважину и планомерное убивают человеческое достоинство.

Закон не тронет шоу экстрасенсов — нет причины. Не погубит ни один бредовый сериал. Не коснётся прочего рвотного телевизионного мракобесия — а зачем?

Зато в фильме Киры Муратовой есть нецензурная брань, вот его нам не надо. Муратова не Муратова, а духовность нашу не тронь.

Новый закон позволит завернуть в целлофан книги Лимонова и книги Пелевина. Книгу «Господин Гексоген» Александра Проханова и книгу «ЖД» Дмитрия Быкова.

Я знаю голоса тех, кто скажет: а нам этого и не надо, мы и без этого проживём: Лимонов, Муратова, Тарантино, Генри Миллер, Чарльз Буковски — кто эти люди, к чёрту их.

Проживёте, и ладно, я ж не с вами разговариваю.

В целлофан нужно будет завернуть песни Егора Летова.

Он как раз вопил о том, что пошлость обступает, норовит сесть на грудь и задушить.

Зато глубокомысленные песни Валерия Леонтьева и всей младой поп-скок нечисти, раскрашенных двуполых очаровашек, — не нужно заворачивать в целлофан, там всё в порядке.

За немое «Немое кино» Бориса Гребенщикова могу оштрафовать. «Машнин Бэнд» можно издавать только подпольно. Ноггано должен исчезнуть как вид. «Запрещённые барабанщики» никогда не споют прекрасную строчку про то, что «…мы вам покажем Бородино, и Жана, бл., Поля, бл., Бельмандо».

Но ничего не случится с Михайловым Стасом, и даже со всем контентом «Радио Шансон»: на «Радио Шансон» не ругаются матом, потому что это не по понятиям.

Госдума делает вид, что она живёт по понятиям. Хотя на самом деле она давно живёт по беспределу.

Противоядие всему этому можно искать только в самой культуре — в том пространстве, где пошлости места нет.

«Жизнь, как коня, держи за узду, / не охай и не ахай. / Если тебя посылают в п***у, / посылай всех на х*й».

Это Сергей Есенин, из стихов «на случай».

Вот как раз подходящий случай подвернулся.

Услышали, куда вам идти? Следуйте.