Два дня в дагестанском Вавилоне

Дагестан. Какой ассоциативный ряд вызывает сегодня это слово у среднестатистического россиянина? Терроризм, бандитизм, ваххабиты, коррупция. В общем — угроза. Поэтому, признаюсь, на борту самолёта в Махачкалу в окружении «лиц кавказской национальности» чувствовал поначалу себя не совсем в своей тарелке.

И первое впечатление от вечерней столицы Дагестана не добавило ощущения комфорта. Спецназовцы с автоматами наперевес на выезде из аэропорта, бронетранспортёр с напряжённо озирающимся из люка пулемётчиком, узкие, плохо освещённые улицы, подрезавший маршрутку джип, из которого на обочину выскочил рослый крепкий человек в чёрной балаклаве. Даже распевы муэдзина, транслируемые из динамиков у мечетей, вперемешку с восточной музыкой, доносящейся из ресторанов и автомашин, казалось, наполняли сумерки чем-то чужим и угрожающим.

Впрочем, уже на следующий день силовики с автоматами на улицах стали восприниматься как неизбежная часть городского пейзажа, вроде раздатчиков рекламных листовок в Москве. Кстати, обилие спецназовцев объяснялось тем, что как раз на мой приезд сюда пришлись выборы президента в парламенте республики. Утверждение Рамазана Абдулатипова главой Дагестана по наблюдениям не привело к особым эксцессам в городе, если не считать замеченного мной дагестанца с намертво затянутыми белым жгутом руками. Правоохранители тащили его с проспекта Расула Гамзатова, где располагаются главные правительственные здания, куда-то в переулок. Проезжавший мимо на велосипеде молодой парень средним пальцем показал в сторону полицеских не самый приличный жест. Силовиков, как не однажды мне приходилось слышать, здесь не любят многие. Причём далеко не только одни ваххабиты.

В остальном же Махачкала оказалась совсем не такой страшной, какой её малюют федеральные телеканалы. Конечно, это азиатский город. Восточный менталитет её жителей чувствуется во всём, начиная с того, что в маленьких магазинчиках почти не встретишь ценников («Мы и так все цены знаем», — «пояснила» мне одна из продавщиц) и, заканчивая хиджабами, которые носят многие дагестанки.

Кстати, отношение к ним здесь самое разное. Можно сказать, этот довольно безобидный с виду головной убор расколол местное общество. Как ни странно, за хиджабы чаще выступают молодые.

— У нас женщины в аулах всегда свои национальные платки носили. И аварцы, и даргинцы, и кумыки. Зачем нам хиджабы?, — удивляется пожилая аварка Патимат, — Это от арабов к нам такая мода пришла. Думают, если одели, значит, правильные мусульмане. Еду как-то в маршрутке, душно, девушки сидят, потеют. Я им говорю: вы зачем не снимите? Они на меня матом. Я им: вы сначала хиджаб снимите, а потом материтесь…

Подхожу к двум девушкам, на остановке. На одной из них — тот самый головной платок. Её симпатичная подруга предпочитает оставить свои волосы открытыми.

— Я считаю, что здесь со временем все женщины в хиджабах будут, — говорит Асият, — мы мусульманки и должны их носить. У меня в Москве много знакомых. И среди русских знаю девушек, которые ислам приняли. Они тоже как я думают.

— Как вы пришли к вере. Родители повлияли? — спрашиваю.

— Нет, родители у меня в советское время выросли. Они этого не понимают. Я сама. Что-то почитала, с кем-то поговорила…

— А вы тоже считаете, что скоро здесь женщины, как в Саудовской Аравии будут ходить, закутанные с головы до пят? — обращаюсь к подруге Асият.

— Не знаю, — смущённо, улыбается она, — время покажет, вон, наша маршрутка подъезжает…

Вообще Дагестан место, где об одном и том же вопросе можно услышать прямо противоположные мнения. Например, один аварец рассказывал мне, что по-прежнему в семьях горцев, живущих в аулах, рождается по многу детей, и почти все из них остаются жить в сельской местности.

Поэтесса, заслуженный работник культуры Дагестана Сабигат Магомедова придерживается на этот счёт иного мнения.

— У нас в аулах людей всё меньше. Есть места высоко в горах, где разрушенные дома стоят, там наши предки жили. Люди спускаются с гор, туда, где дороги, электричество. Многие переселяются в Махачкалу. Из-за этого она уже получила название «дагестанский Вавилон».

— А как с рождаемостью?

— Теперь гораздо меньше рожают. Редко у кого много детей. Обычно — 2−3 ребёнка.

Статистика говорит о том, что права, скорее, Сабигат. Так, население Махачкалы с 1989 года выросло почти в два раза — с 302 тысяч до 576. Это примерно пятая часть населения всей республики. Почти все молодые люди, с кем доводилось беседовать в городе, родились в горах и после окончания школы перебрались в дагестанскую столицу. А урбанизация накладывает свой отпечаток. Большие семьи в Махачкале - всё реже.

В этом смысле процессы, происходящие сейчас в кавказской республике, напоминают те, что имели место в Центральной России примерно полвека назад, когда крестьяне ехали «за красивой жизнью» в города.

— Найдётся закурить? — подходят ко мне в тихом городском сквере двое молодых дагестанцев.

Я отрицательно качаю головой. Они отходят к лавке неподалёку. Один из них забирается на неё с ногами. Однако увидев, что я смотрю в его сторону, слезает. Я подхожу, пытаюсь завязать разговор. Ребята, просившие не упоминать их имён, — двадцатилетние лакцы, бывшие жители аулов. После школы оказались в Махачкале. Студенты.

— Главная проблема у нас — коррупция, — разговорившись, сообщает один из них. — Не дашь денег — ничего не сделают. В институт с хорошими баллами по ЕГЭ без взятки попасть нельзя. На дороге полиция дорогие иномарки почти не останавливает, когда они правила нарушают. Зато, если машина обычная, бывает, что берут деньги ни за что.

— Вас не обижает, что в республике нет всеобщих выборов президента? Может, если по-честному кого-то выбрать, жизнь изменится?

— Обижает, конечно. Но мы никого не знаем хорошего, кого можно выбрать. Каждый, кто во власть приходит, всё для себя начинает делать, знакомых, родных к себе берёт на работу, чтобы легче воровать.

— Говорят, в Дагестане почти половина жителей — ваххабиты…

— Нет, ваххабитов мало. Самое большее — десятая часть. Бывает, обычных мусульман, которые бороду носят, силовики задерживают, долго не отпускают. Некоторые потом на самом деле в боевики уходят.

— Ваххабитов из-за границы поддерживают, — вступает в разговор другой лакец, — если бы не деньги оттуда, гораздо меньше боевиков было бы. Здесь в Махачкале есть бедные кварталы. Там немало таких, кто верит всему, что им ваххабиты говорят. Мало образования. Долго не думают, уходят в горы. В Сирии сейчас тысяча человек из Дагестана воюет.

— Как ты сам относишься к ваххабитам?

— У меня двоюродного брата убили просто за то, что в милиции служил. В Коране написано, что даже маленькая обида человеку — грех. А они убивать призывают. Какие же они мусульмане?

— А почему многие из ваших, кто в Москву приезжает, так агрессивно себя ведут? Русских не любят?

— Нет, мы к русским нормально относимся. Это те, кто здесь считает, что им всё можно, пытаются и в Москве также себя вести.

Ни одного проявления негативного отношения к себе за два дня в Махачкале я, и вправду, не заметил. Более того, люди в этом городе в целом доброжелательнее и спокойнее, чем в Москве.

И ещё пару слов об одном широко распространённом представлении о дагестанцах, как о людях, которые только и делают, что ошиваются по рынкам или устраивают криминальные разборки. Одна из особенностей Махачкалы в том, что здесь очень много небольших магазинчиков, кафе, автомастерских. Во всех работают местные жители. Гастарбайтеров практически нет. Зарплаты в городе, как правило, невысоки. Пятнадцать тысяч в месяц считаются хорошими деньгами. Правда, при этом окрестности Махачкалы продолжают застраиваться внушительными особняками.

В общем, такое же социальное расслоение, как и в Центральной России, только в ещё более гипертрофированной форме.

Да и в целом все общероссийские болезни здесь просто обостряются, будучи «помноженными на Восток». Непреодолимой «ментальной пропасти» в общении с дагестанцами я не почувствовал. Думаю, если бы удалось навести порядок в «федеральном центре», то и на Северном Кавказе жизнь понемногу начала бы налаживаться.

Фото автора