Давай разрушим эту тюрьму

Тюремные письма Надежды Толоконниковой послужили поводом для большой общественной дискуссии (наверное, стоит уже избавляться от этих реверансов — «дискуссия в социальных сетях», потому что а где ж еще, негде больше дискутировать) на, очевидно, самую важную тему — заслуживает ли Толоконникова, чтобы над ней издевались в колонии, или все-таки не заслуживает; полковник Чаплин считает, что заслуживает, потому что тюрьма не курорт, а Толоконникова знала, на что шла. Ульяна Скойбеда, наоборот, полагает, что в колонии издеваться ни над кем нельзя, но было бы здорово, если бы спичрайтеры Толоконниковой (которые, по мнению Скойбеды, конечно, существуют) более тщательно подходили бы к стилю писем. В общем, оживленнейшая дискуссия, все, как мы любим. Есть еще не менее оживленная субдискуссия на тему того, жесток ли наш народ — в этой дискуссии используется как раз материал основного спора: ага, вот есть много людей, которые считают, что Толоконникова страдает заслуженно — давайте обсудим, что первично, жестокость этих людей или жестокость системы.

И это, конечно, поразительное свойство любой русской общественной дискуссии — очевидно, так повелось с самых давних пор, со времен знаменитого диалога о бузине и дядьке. «Это наша традиция, и мы ее храним». Но если традицию слегка нарушить и обратить внимание на то, что действительно важно и с чего действительно все началось, давайте зафиксируем: сидящая в российской «исправительной колонии» знаменитая женщина обвиняет начальство колонии в угрозах убийством, заодно рассказывает о рабском труде заключенных и о существующей вне правового поля, но при поддержке начальства системе криминального террора против одних заключенных силами других. Те немногочисленные «говорящие» (большинство предпочитает молчать) женщины, имеющие опыт тех же мордовских женских колоний, подтверждают все, сказанное Толоконниковой, да даже если бы не подтверждали, разве у кого-нибудь из нас были бы сомнения по поводу того, что «там» все именно так, как рассказывает Толоконникова?

Это тот случай, когда не хочется ссылаться на Солженицына с Шаламовым, не хочется намекать на непрерывную историю Гулага, который называется теперь ФСИН, не хочется давать ссылок на батюшек, поздравляющих с юбилеями те же самые лагеря, в которых убивали в том числе и русскую Церковь восемьдесят лет назад — хочется вообще обойтись без слов, потому что нет таких слов, которые адекватно обозначили бы значение тюрьмы (лагеря, колонии — ну понятно) для современной России, отравляющую роль тюрьмы, ее разрушительную силу, то зло, которое она несет каждому, кто даже еще пока не родился в России.

Тюрьма приходит к нам отовсюду. Женщины, закупающиеся едой для передач в магазинах у тюремных ворот (помню магазин «Калина красная» у тюрьмы, кажется, во Владивостоке) — это только видимая часть, как и те песни, которые в России с некоторых пор принято называть шансоном и не любить. Тюрьма живет и далеко от тех проходных и от тех песен, она именно что всюду — в школьном классе и армейской казарме, в речах президента и в борьбе с гомосексуализмом, полностью, между прочим, основанной вот на этой «петушиной» теме, пришедшей опять же из тюрьмы. Федеральная служба исполнения наказаний — это в буквальном смысле передовой отряд всей Российской Федерации, ее боевой авангард, идеальная форма отношений между государством и человеком, к которой государство, как к достижимому идеалу, стремится постоянно с пугающей скоростью.

И чем страшнее новости с той стороны охраняемого периметра, и чем циничнее официальные ответы лагерных пресс-служб, и чем самодовольнее лица лояльных правозащитников, тем непонятнее — почему эта идея еще не стала национальной, почему эта мечта еще не стала всеобщей? Полное уничтожение лагерной системы, амнистия для всех, кто сел за украденную у соседа курицу или тем более по политическому делу, новые тюрьмы и новые люди, которые должны в них работать. Так должна звучать любая политическая программа в современной России, это как земля и мир в семнадцатом году. Почему никто не пользуется этой программой, почему никто не пишет ее на своем знамени? Вам действительно интереснее разговаривать о велодорожках?

Давай разрушим эту тюрьму — таким и только таким сегодня может быть главный политический лозунг.