PR-поэзия

В связи с нашумевшим фильмом Анны Нельсон «Соломон Волков. Диалоги с Евгением Евтушенко» стало модным противопоставлять Евтушенко и Бродского. Я думаю, что при всей огромной разнице в таланте, стиле, гражданской позиции, у двух знаменитых поэтов есть и одно общее. Оба они принадлежат к определенному типу «PR-поэтов», появившемуся в России еще в начале 20-го века.

Трагедия первых PR-поэтов

Русские поэты традиционно думали не только об успехе у публики, но, прежде всего, о нравственных проблемах, философских, метафизических вопросах, «смысле жизни». Они стремились найти свой путь в творчестве, не подчиняясь господствующим мнениям и вкусам. Они были настоящими. Их образ, стиль, пристрастия, даже странности и заблуждения — искренние, не для публики, не на продажу. Такими были Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Некрасов. Такими было большинство поэтов серебряного века: Блок, Хлебников, Пастернак, Мандельштам, Цветаева.

Формирование массовой культуры вызвало новое явление — появление талантливых поэтов, ориентированных на завоевание популярности любой ценой. Их можно назвать PR-поэтами. Первыми выдающимися PR-поэтами стали Маяковский и Есенин (еще Северянин, но он быстро ушел в тень, его PR-кампания была слишком короткой). Они были актерами в жизни и творчестве, старавшимися играть только те роли, которые приносили социальный успех («Счастье, — говорил он, — Есть ловкость ума и рук»).

В начале пути продюсером, имиджмейкером и визажистом Есенина был Клюев, Маяковского — Бурлюк (все помнят эпатажную желтую кофту Маяковского и святочный псевдокрестьянский наряд юного Есенина). Потом Маяковского стали «вести» Брики, а Есенина Мариенгоф и Шершеневич, придумавший русский имажинизм (скорее не литературный, а пиар-проект). Однако лучшими их пиарщиками были они сами.

Футуристы (за исключением почти святого Хлебникова), а затем имажинисты продвигали себя по всем законам современной рекламы. Их гастроли по стране сопровождались спекулятивными PR-кампаниями, с заказными скандалами и сливами информации. Как грамотные пиарщики они не забывали работать с властными элитами. Есенин вместе с Клюевым разводил еще окружение императрицы, а затем с Мариенгофом ловко использовал для добывания благ и различных разрешений дружественных красных комиссаров. Благодаря этому, даже в самые страшные времена военного коммунизма, он был относительно неплохо материально обеспечен.

При этом Маяковский и Есенин были не только «поэтическими PR-проектами», но и гениальными трагическими поэтами. Они понимали двусмысленность и ложность своего положения, мучались и страдали («Читает мне жизнь. Какого-то прохвоста и забулдыги, Нагоняя на душу тоску и страх»). Эта раздвоенность возможно стала одной из причин их трагического финала.

История повторяется в виде фарса

При Сталине PR-поэты были не нужны. Требовались поэты-копирайтеры, выполняющие госзаказ (Маяковский пытался, но не сумел вжиться в эту роль). Следующее поколение поэтов-самопиарщиков пришло в 60-е. Среди них Евтушенко, Вознесенский, Рождественский. Они были лишены трагической рефлексии Есенина и Маяковского и их гениальности. Евтушенко выбрал очень выгодную жизненную и творческую стратегию. Это было бунтарство в рамках дозволенного, антисталинизм и юдофильство в пределах разрешенных властями, при этом — «верность идеалам Ленина и коммунизма» и дружба с «прогрессивными силами во всем мире», от Фиделя до Бобкова. Такая стратегия позволяла получить поддержку и либеральной российской публики, и «тоталитарной» власти, и западной левой общественности. Т.е. поездки на Запад, издания и гонорары у нас и заграницей, премии, связи и блат повсюду, российскую и мировую славу.

Бродский сделал другую ставку. Он рано начал ориентироваться на западный, прежде всего англоязычный интеллектуальный рынок.

Тайна Бродского

Меня всегда поражало, как поздно Бродский начал писать. По собственному признанию — в 18 лет, хотя есть его единичные стихотворения и с несколько более ранней датировкой. В любом случае он точно в детстве, подростком, в школе не писал стихи. Это более чем странно. Потребность сочинять стихи не только у поэтов, но и вообще у неравнодушных к поэзии людей, возникает, как правило, очень рано. В детстве такие люди пишут плохо, неловко, но не могут не писать. А у Бродского, видимо, этой потребности не было вовсе.

Он начал сочинять стихи уже после того, как бросил учебу, поработал где придется, думал стать врачом, «поискал себя». В 50-х годах поэзия, поэты были, как известно, очень популярны. Молодой Иосиф, почему бы и нет, решил попробовать себя в этой сфере. Получилось, и очень здорово. Бродский оказался весьма талантливым стихотворцем. Пришел успех в кругу друзей, интерес публики и т. д.

Рискну предположить, что решение стать поэтом в таком сознательном возрасте может быть только результатом сухого рационального расчета. Это не «высокая болезнь», а овладение определенным высококвалифицированным ремеслом. И Бродский блестяще в нем преуспел. Потом был его «Тулон» — знаменитый процесс, сделавший Бродского широко известным на Западе.

В дальнейшем он блестяще продолжил начавшуюся не по его воле PR-кампанию. Стал выдающимся PR-поэтом, работавшим прежде всего на западный рынок. Позиционировал себя как англофильствующий интеллектуал, хранитель оазиса западной культуры в тоталитарной советской пустыне. Еще не слишком ориентируясь в английской культуре, он пытался имитировать причастность к ней («Большую элегию Джону Донну» писал даже толком не зная кем был Донн). Еще Чуковский обратил внимание на имитационность англофильства Бродского и его ужасный английский. С сознательным расчетом Бродского на успех именно на западном рынке связано и то, что он с некоторого момента особо не стремился публиковаться в СССР. Вспомним хотя бы знаменитую историю с подборкой в «Юности», когда из-за небольшой цензурной правки, он отказался от своей первой большой публикации на родине.

Популярности Бродского конечно помогла политическая конъюнктура. Как известно по мемуарам, многие его почитатели в англоязычной интеллектуальной среды толком не представляли, что он пишет (в том числе и те, кто сам переводил его по подстрочникам; ведь, не зная языка, оценить поэта адекватно практически невозможно). Не смотря на это они активно рекламировали молодого стихотворца — «борца за свободу творчества, пострадавшего от тоталитарного режима». Их вклад в его мировом триумф огромен.

Я люблю многие стихи Бродского. Но меня никогда не оставляло ощущение, что эти стихи очень «сделанные», «умственные», что они — плоды мастерства и сноровки ремесленника-виртуоза, а не «строчки с кровью, нахлынувшие горлом». Думаю также, что слава Бродского на Западе в большей степени следствие мастерской PR-кампании, а не несомненно высокого качества его стихов.

Битва PR-королей

Однажды интересы двух PR-королей русской поэзии пресеклись. Штаты были вотчиной Бродского. А Евтушенко, наоборот, успешно возделал делянку советского поэтического рынка. Но при этом он еще и на Западе вызывал большой интерес. Бродский решил экспансию коллеги на западный рынок пресечь и использовал в этом деле привычные для советского человека политические инструменты (среди них знаменитый донос, о котором в фильме Нельсон рассказал Евтушенко).

Он показал себя мастером не только самопиара, но и черного пиара против конкурентов. Пытался дискредитировать в Америке помимо Евтушенко, например, Вознесенского. А Аксенову просто во многом сломал американскую литературную карьеру, когда написал для ведущего издательства разгромную внутреннюю рецензию на «Ожог». Причем с Аксеновым до этого эпизода они были друзьями. Это была борьба за рынок, ничего личного, только бизнес. Ведь PR-поэт всегда немного бизнесмен. Бродский рекламировал и помогал тем, в ком не видел конкурентов, авторов на тот момент явно менее успешных, чем он (Рейна, Уфлянда, Довлатова и т. п.). А тех, кто мог потягаться с ним в славе на Западе — топил. В результате он победил в конкурентной борьбе. В 70-х годах западный интеллигент на вопрос «назовите современного русского поэта», в первую очередь назвал бы Евтушенко, а в 80-х — Бродского.

Евтушенко в фильме Нельсон пытается свести конфликт с Бродским к некоему недоразумению. Мол «великого приветствовал великий», но произошла почти античная трагедия. В дело вмешалась судьба, и злой рок поссорил гениев. Сказать правду для него значило бы опустить ситуацию до банальной борьбы двух PR-поэтов за первенство на западном рынке, — т.е. унизить не только Бродского, но и себя. Евтушенко тоже был пиарщиком и коммерсантом не менее способным, чем поэтом и кончено не хочет вспоминать об этой стороне своей профессиональной жизни.

Бродский и Евтушенко были не только PR-поэтами, но и, безусловно, по-настоящему талантливыми стихотворцами. В социальном плане они были очень успешны. Причем не стеснялись жестко бороться за успех, бухгалтерски выстраивать поэтическую карьеру, реализовывать свой талант, как бизнес-проект. Не раскаивались, не каялись в этом, не воспринимали такую жизнь с трагической рефлексией (в отличие от своих гениальных предшественников).

Сейчас Бродского принято считать гением, Евтушенко — нет. У Бродского репутация нонконформиста, у Евтушенко — конъюнктурщика. Бродским модно восхищаться, об Евтушенко прилично отзываться с кривой усмешкой. Но так ли велика между ними разница? И могут ли быть гениальными стихи успешных в поэтическом бизнесе, нетрагических поэтов?

Фото: ИТАР-ТАСС