31 марта 1979 года, через несколько месяцев после иранской исламской революции первый секретарь ЦК компартии Азербайджана Гейдар Алиев принимает в Баку делегацию Азербайджанской демократической партии из Ирана во главе с ее лидером Базаргани. Базаргани называет себя плохим азербайджанцем — он даже не знает азербайджанского (тюркского) языка, но Алиев его успокаивает: «Разве это главное? Важно чувствовать свою принадлежность к народу, хранить национальную душу. Важно, что процесс национального пробуждения в иранском Азербайджане начался». Иранские азербайджанцы спрашивают, на какую помощь они могут рассчитывать. Алиев отвечает, что надеется, «что Хомейни учтет стремление людей к национальной самостоятельности». В стенограмме встречи не написано, о чем в тот момент думал Алиев, но реконструировать его эмоции несложно. Молодым чекистом он ведь сам служил по ту сторону границы — тогда там была Демократическая республика Азербайджан Джафара Пишевари с собственной армией, азербайджанскими школами и театрами, советскими военными и невоенными консультантами, советскими военными базами и азербайджанским населением, превосходящим население советского Азербайджана. И прошло тридцать с небольшим лет, и теперь, когда шахский режим рухнул, от той республики не осталось даже одного активиста, который бы просто умел говорить по-азербайджански. Грустный спектакль — через переводчика Алиев говорит своим несостоявшимся соотечественникам, что он надеется на благоразумие Хомейни, и обе стороны делают вид, что эта надежда хоть чего-то стоит.
Жаль, что эту историю в России не преподают в школах; она слишком поучительна и, конечно, выходит далеко за пределы истории азербайджанского народа. Это наша история, советская. Еще в начале двадцатых Советская Россия и Иран заключили договор, согласно которому, если возникнет риск использования иранской территории для агрессии против России, Красная армия имеет право оккупировать Иран. Когда Гитлер напал на СССР, советская сторона этим правом воспользовалась и совместно с Великобританией заняла территорию Ирана — Советскому Союзу досталась та часть страны, которую всегда населяли местные тюрки, азербайджанцы. Советская оккупация позволила выйти из подполья азербайджанским сепаратистским партиям, в регионе установился лояльный Советскому Союзу режим во главе со старым местным коммунистом-подпольщиком Пишевари.
Судя по описаниям, это был такой маленький Советский Союз, такая же коллективизация и такая же индустриализация, такие же тюрьмы и такое же НКВД. Но шахский Иран — это ведь тоже была не совсем Швейцария, поэтому едва ли иранские азербайджанцы испытывали какой-то особенный ужас по поводу того, что к ним приехал на гастроли Гулаг. Гулаг у них и при шахе был, зато при шахе был запрещен азербайджанский язык, а при Пишевари появились азербайджанские газеты, школы и театры, и по кишлакам ездили кинопередвижки с настоящим азербайджанским кино на азербйаджанском языке, «Аршин мал алан» и «Огни Баку». Ты нищий азербайджанский крестьянин, который привык, что господа говорят по-персидски, и вдруг ты видишь кино на своем родном языке, видишь город Баку — а ты, может быть, до сих пор вообще не мог вообразить, что бывают на свете города, в которых говорят по-азербайджански. Стоит, наверное, уточнить, что я пересказываю сейчас азербайджанских, то есть не вполне беспристрастных историков, но, думаю, им стоит поверить. По крайней мере, я на месте крестьян южного Азербайджана был бы в восторге, если бы мне показали фильм «Аршин мал алан». Никогда в своей 2500-летней истории азербайджанцы северного Ирана не имели возможности пользоваться родным языком где-то кроме собственного дома, а тут вдруг такая культурная революция.
Согласно договоренностям между союзниками, советские войска должны были быть выведены из Ирана через полгода после окончания войны, если брать за отсчет капитуляцию Японии — то 2 марта 1946 года. Но Пишевари уже провозгласил республику, газета «Правда» ежедневно печатает очерки азербайджанских историков об исконных азербайджанских землях, когда-то несправедливо доставшихся Ирану. Советский Союз только что победил в крупнейшей войне, какую только можно себе представить — неужели он бросит братский народ?
И 2 марта никакого вывода войск не происходит. Иран жалуется в только что созданную ООН, советский представитель Громыко на экстренной сессии совета безопасности говорит «давайте разберемся», в столице сепаратистов Тебризе строится и уже дает продукцию трикотажная фабрика — первое в истории Южного Азербайджана промышленное предприятие, — и издается иллюстрированный журнал «Азербайджан», в котором бакинские поэты и писатели воспевают будущее национальное единство самого большого разделенного народа на среднем Востоке. Республика азербайджанцев на севере Ирана находится под защитой самой сильной страны в мире и самой большой в мире армии — разве может ей что-нибудь угрожать?
Оказывается, может. До сих пор никто не знает точно («историки спорят»), существовал ли загадочный ультиматум Трумэна, и если существовал, что в нем было сказано, но уже 20 марта 1946 года Советский Союз, который до этого категорически отказывался выводить войска, объявил о срочной эвакуации и в течение месяца вывел из Ирана весь свой «ограниченный контингент».
Но оставалась республика Пишевари, и у нее уже была своя, выученная советскими инструкторами и вооруженная советским оружием армия. Пишевари объявляет мобилизацию и готов защищаться, но Москва (точнее, Баку — указания Тебризу дает азербайджанский первый секретарь Мир Джафар Багиров) настаивает на мирном разрешении кризиса. Делегация из Тебриза едет в Тегеран и соглашается признать целостность Ирана в обмен на сохранение автономии с азербайджанским языком и на места в иранском меджлисе для азербайджанских депутатов. Но Тегеран только делает вид, что он готов даже на такие уступки. Через полгода после начала переговоров правительственные войска Ирана входят в азербайджанские районы под предлогом обеспечения безопасности на местных выборах. Армия Пишевари оказывает сопротивление, но Москва (Москва, а не Тегеран!) требует сложить оружие. Пишевари и нескольких его соратников вывозят в Баку, республика пала. Трикотажная фабрика разрушена, школы закрыты, иранская армия зачищает Тебриз, город лежит в руинах, в местной тюрьме расстреливают всех, кто участвовал в работе сепаратистских органов власти. По разным оценкам, количество убитых — от трех до тридцати тысяч человек.
Территориальная целостность Ирана восстановлена, никакой азербайджанской республики больше нет, и дальше уже начинается чистый сталинизм: Пишевари погибнет в странном ДТП по дороге из Баку в Нахичевань, его ближайший соратник азербайджанский поэт Бирия и другие лидеры просоветской партии Южного Азербайджана будут осуждены по 58-й статье советского УК и уедут в лагеря. Пройдет тридцать лет, и когда после падения иранского шаха Гейдар Алиев захочет встретиться с лидерами иранских азербайджанцев, окажется, что среди них нет ни одного, кто хотя бы знал азербайджанский язык.
Говорить о возвращении России к советским традициям давно стало общим местом; кто-то говорит об этом восторженно, кто-то возмущенно, но это даже не имеет значения. Среди всех советских традиций самая неизменная — вот это отношение Москвы к промосковским силам в кризисных регионах. От Тельмана и чехословацких коммунистов с радиостанции «Влтава» 1968 года до прибалтийских омоновцев и «комитетов национального спасения» — за всю советскую историю ни разу не было такого, чтобы Москва, помирившись с «силами реакции», позаботилась хотя бы о личной безопасности своих друзей. «Это наша традиция, и мы ее храним». И я, конечно, понимаю разницу между Тебризом и Севастополем, и между Тегераном и Киевом, но некоторая разница есть и между Советским Союзом 1946 года и Российской Федерацией 2014-го.
Кто сегодня ждет русской республики в Крыму — вспомните азербайджанскую республику в Иране, чтобы не удивляться потом, когда через тридцать лет в Москву приедет новый лидер русских Крыма и скажет «Здоровеньки булы».
На снимке: ввод советских войск в Иран, 1941 г