Первый мирный год Донбасса. Часть 3

По ссылкам можно ознакомиться с первой и второй частями.

---

Долгожданная коробка конфет

Углегорск — сосед и побратим Дебальцева. В феврале 2015-го ополчение освобождало оба города, оба вошли в «котёл». По официальной информации, Углегорск стал самым пострадавшим городом ДНР — 90% разрушений (сравнить его можно с луганским Первомайском).

В местном ДК, выполняющем роль администрации, встречаемся с Олегом Владимировичем Неледвой. Офицер советской армии, в начале войны он возглавил первый отряд ополчения Углегорска, а после стал мэром города.

— Восстанавливаемся, выполнили семьдесят процентов запланированных работ, — рассказывает Неледва. — Отопление в домах запустили. Построили 24 частных дома по типовому российскому проекту: такие же возвели в Хакасии после лесных пожаров. 41 многоэтажный дом откапиталили. Пустыми пока стоят у нас только 9 многоэтажек, тепло не даём, людей не пускаем — дома с обвалами, уже трещат. Реконструкция начнётся после специальной экспертизы. Этой весной собираемся восстановить их и заселить. Главное сейчас — зиму пережить, а дальше, в тёплое время, окончательно встанем на ноги…

Углегорск действительно не производит гнетущего впечатления, несмотря на развалины. Одна из двух школ восстановлена, детский сад открыт. Люди, как и везде в Донбассе, живут текущими заботами, сегодняшним днём — назад стараются не оглядываться.

С работой туго, и это главная проблема обеих республик. Углегорская шахта в аварийном состоянии — затоплена грунтовыми водами, на восстановление требуется 2,5 года: во время «оккупации» поддерживать её было некому. Мужчины заняты в основном на строительстве, зарплаты небольшие, но выбора нет. Кто-то «таксует», хотя желающих вызывать машины мало. Больше того — нещадно дорожает бензин: 45−50 рублей за литр. Дорожает всё (пусть, по российским меркам, цены и щадящие: хлеб — 10 рублей, междугородний проезд на автобусе — 20−50 рублей). Спасают огороды: на столах всё своё. И родственники. Тем, у кого братья, сёстры, дядьки, бабушки, легче.

Большие надежды на «гуманитарку» — продуктовые наборы. О ней говорят всегда и всюду. Эти два килограмма сахара, два килограмма муки, чай, килограмм макарон, килограмм крупы ежемесячно — и хлеб насущный, и залог стабильности, и знак того, что их не бросили.

Хотя далеко не всем и не всегда хватает того или иного набора. В ходу разговоры, что «гуманитарка» оседает наверху, и найти её можно только на прилавках магазинов! Что распределяется между своими, потоки эти никто не контролирует.

— Нам объявили, что на Новый год от Русской православной церкви из Москвы идут детям подарки, — пожаловалась жительница Углегорска, мама двоих детей. — Все ждали их. Но ничего не пришло! Никто не увидел ни одной конфетки…

Случаются и спекуляции на человеческом несчастье. Мы стали свидетелями, как в тот же Углегорск из соседнего Енакиево приехали «благотворители с подарками». Предварительно запросили списки многодетных, малообеспеченных семей, одиноких матерей. И попросили мэра, чтобы всех их собрали в местном ДК. Встречу анонсировали как «рождественский концерт».

На праздник в назначенных час пришли две сотни ребятишек с мамами. Однако когда в дом культуры набились зрители, выяснилось, что благотворители — это некая церковь из разряда очередных «Свидетелей», которая проводит «специальные тематические встречи». На сцену вышли люди в аккуратных костюмах, попросили не расходиться — «в конце дадут подарки». Выступили с театральным номером. И приступили к агитации, проповедям, общим молитвам, раздаче брошюр…

Кто-то ушёл сразу. А кто-то дождался конца, чтобы, несмотря ни на что, ребёнок получил свою долгожданную коробку конфет.

С Украиной не будем, отдельно тоже не вариант

Для иллюстрации настроений людей в Донбассе хотелось бы привести разговор с жительницей Донецка. Наталья, 30 лет. По профессии экономист. Свою позицию определяет как аполитичную.

— Наталья, расскажи, как и когда для тебя началась война?

— В середине июля 2014 года. Мы находились на даче под Иловайском. В 6 утра начали стрелять украинские танки. Это было жутко! Вечером мы записались на ближайшую маршрутку и вместе с сестрой и племянником уехали. И из Иловайска, и из Донецка. До этого я долго не могла решиться.

— Куда уехали?

— На Азовское море, в Бердянск. Сняли домик, подумали — переждём, заодно отдохнём, вынужденный отпуск, недели за две это всё должно закончиться! Спустя две недели стало ясно, что домой — никак. Тогда отправились в Западную Украину, в Ровенскую область — к маминым родственникам. Приняли нас радушно, никакого негатива. Говорили: «Оставайтесь, перезимуете». Единственное — запрещали оправдывать Путина, говорили, что это Россия напала на Украину, и теперь Украина защищает Донбасс. «Мы вас просили защищать?» — спрашивала я. «Вы ничего не знаете» — был ответ. И лишний раз мы старались не поднимать эти темы.

— С новоявленным украинским национализмом не сталкивались?

— По пути в Ровенскую область я останавливалась у родни в Киеве. Мы собрались за общим столом, и первый тост был: «Героям слава!» Я сказала, что за это пить не буду. Я не считаю «небесную сотню», погибшую на Майдане, героями.

— Никто не ставил вам в упрёк, что вот — вы из Донецка, сепаратисты?..

— Был один такой случай. Мы приехали на выходные во Львов, в трамвае разговаривали на русском языке. Одна из женщин спросила: «Вы откуда?» — Ответили: «С Донбасса». И она подняла крик: «Вы во всём виноваты!» При этом выяснилось, что сама она из Харькова.

— У родственников на Западной Украине долго гостили?

— Три месяца. Больше невмоготу было — сидишь, ждёшь. А сколько можно ждать? Время идёт. Тем более работы нет, перспектив нет. Надо было возвращаться и что-то решать на месте. Самый страшный период к тому времени мы переждали.

— Вернулись в Донецк?..

— Да, город был пустой. Квартиру нашу обокрали. Но мы особо не переживали по этому поводу: главное — стены целы, родные живы и здоровы. Ещё повезло, что так отделались.

— В ополчение кто-то пошёл из родственников?

— Пошёл двоюродный брат. Он из Славянска — идейный. Хотя в самих боевых действиях не участвовал: сначала служил в охране, потом — шофёром. Во время битвы за аэропорт был здесь, на передовой. Сейчас разбирает завалы в городе. А с противоположной стороны в это время воевал мой троюродный брат! Он только пришёл из армии, и его забрали снова — направили как раз на Донецкий аэропорт. Говорит, что два месяца просидел под непрерывным огнём. Их обещали вывезти, но очень долго не вывозили — якобы не было машин. Есть нечего было, продукты сбрасывали с вертолётов…

— В Донецке ты работаешь?

— Да. До войны работала в фирме по строительству и ремонту объектов — мы как раз выполняли заказы в аэропорту, гостиницу строили. После начала боевых действий руководство уехало в Киев, фирму перерегистрировали, нас отправили в отпуск без содержания. Да и заказов уже не было — строить-то нечего. В прошлом году на меня вышла знакомая бухгалтер и предложила место экономиста. Повезло, я считаю. Она добирала штат в компанию, которая находится в Запорожье. Но там все наши, донецкие. Я работаю через интернет, на удалёнке.

— В Россию не планировали выезжать?

— Нас звали родственники, мамины друзья — из Москвы, Новороссийска, Тувы. Мы в принципе рассматривали эти варианты. Но решили остаться дома. Хотя часто люди сталкиваются с противоположной ситуацией, когда их никто не зовёт — молчат родственники. Таких историй — много. Почему? Наверное, бояться принимать — обуза…

— Каким ты видишь будущее Донбасса?

— Сложный вопрос. Вместе с Украиной, после того, что они тут устроили — точно не будем. Отдельно, сами по себе, тоже не вариант. Насчёт Украины вообще странная ситуация. Они постоянно кричали и продолжают кричать о единой стране, и в то же время сделали всё возможное, чтобы мы откололись.