Лихие 90-е возвращаются: Бандиты опять открывают охоту на бизнес

Теперь, что ни день новое громкое убийство. И новые страшные подробности. У киллера, застрелившего из арбалета «колбасного короля» Вячеслава Маругова, нашли заложника в московской квартире, сообщили в подмосковном управлении Следственного комитета.

Как заявили в ведомстве, в ходе обыска по месту жительства подозреваемого был обнаружен пенсионер, прикованный к кровати наручниками, и мужчина, присматривающий за ним. По словам заложника, его держали в плену и вымогали квартиру. Сообщается, что, возможно, пенсионер был под действием психотропных веществ, его госпитализировали. Охранник заложника задержан, устанавливается его причастность к другим преступлениям.

Как стало известно, подозреваемый в убийстве Маругова — уроженец одной из среднеазиатских республик 1971 года рождения приобрел в одном из магазинов Москвы арбалет и непосредственно участвовал в разбойном нападении на предпринимателя. Кроме того, следователи считают, что он также причастен к мошенничеству с квартирами одиноких стариков.

Накануне в баню, в которой находились Маругов со своей подругой ворвались двое неизвестных в масках, вооруженных арбалетом и ружьем. Они связали хозяину и его подруге руки, угрожали, пытали, требуя деньги, а затем выстрелили из арбалета в грудь Маругову. Сожительница «колбасного короля», освободившись от веревок, выпрыгнула в окно и убежала к соседям, которые вызвали полицию.

Отрабатывается также версия заказного убийства — один из подозреваемых был знаком с бывшей женой Маругова, с которой тот долго судился из-за раздела имущества. Маругова называли «колбасным королем», он владел несколькими комбинатами.

Совсем недавно в Ленинградской области был убит бизнесмен и депутат Александр Петров, известный в народе как «хозяин Выборга». Он был застрелен снайпером, которого, как и заказчика преступления следователи пока не нашли. Напомним, что убийству предшествовал крупный коррупционный скандал, но в материалах дела эту связь пока не обозначили. Журналисты произошедшее назвали" публичной казнью" и «убийством в стиле 90-х».

Напомним также, что весной этого года в своем доме в подмосковном поселке Усово покончил с собой крупнейший акционер и глава совета директоров группы «Аллтек» угольный магнат Дмитрий Босов. Некоторые журналисты также увидели в этом примету возвращения 90-х.

90-е никуда не уходили

Так что, действительно возвращаемся? Эпохе «путинской стабильности» приходит конец?

— 90-е никуда и не уходили, — убеждён политолог Андрей Милюк.

— Вот так, благодаря случаю, широкая общественность узнала, что реальным руководителем Выборгского района с тех самых 90-х был человек, которого чуть ли не в открытую сейчас называют в СМИ криминальным авторитетом. И это не особо кого-то возмущает. Вспомните протесты в Хабаровске: криминальное прошлое Фургала ни для кого не секрет. И что, помог Кремлю загасить протесты этот компромат на бывшего губернатора?

Самая характерная черта 90-х — хаотичное насилие. Любой мог стать жертвой — именно в этом ужас обывателя перед тем временем. То, что принято называть периодом стабильности — всего лишь переход к организованному насилию, по большей части, скрытому от широкой общественности. Раньше на пустырях находили обезображенные трупы, случайные прохожие становились жертвами криминальных перестрелок и разбоя — это было проблемой для всей страны. Теперь же безвестные сидельцы СИЗО умирают от «сердечной недостаточности», заключенных на зонах ломают самым жестоким образом, и всем плевать.

Пока обыватель чувствует себя в безопасности, единичные эксцессы будут восприниматься нормально и даже с некоторым радостным оживлением. Кого волнует судьба «колбасного короля» или легализовавшегося бандита? Заложник-пенсионер — вот повод для беспокойства.

«СП»: — Страх перед 90-ми ведь эксплуатируется…

—  Да. «Вы что, хотите, как в 90-е?» — это же вообще главный агитационный лозунг власти. Поэтому за сохранением стабильности будут следить очень тщательно. Никакой анархии, разборок на улицах городов, конечно, никто не допустит. Даже если жизнь значительно ухудшится. Будут до последнего обеспечивать порядок: живем бедно, но безопасно. Опыт «братской Украины» для всех вполне очевиден. Другое дело, что вот это организованное государственное насилие в последние годы становится совсем уж запредельным, а шансы простого человека столкнуться с ним растут.

Посмотрите на пример Белоруссии: был период протестов, когда милиция жестоко избивала вообще всех, кто попадался ей под руку, не только участников оппозиционных акций. С того периода идут все эти чудовищные рассказы про сломанные конечности, изнасилования и прочие ужасы — как минимум, часть из этого является правдой; шел слишком большой поток различной информации, чтобы списать всё на фейки.

«СП»: — Власти могут что-то сделать, чтобы остановить это сползание в хаос? Или оно необратимо, и так хорошо, как было в «тучные годы» уже не будет никогда?

— «Тучные годы» уже прошли, и это уже сейчас бьет по «путинской стабильности»: протестовать начинают не только «рассерженные горожане», но и «молчаливое большинство» (см. опыт Шиеса, Хабаровска и пр.). Но принципиально эти протесты пока не страшны для власти.

Спрятались за шаблонами

— Говорить о «возвращении лихих девяностых», пришествии «нового тридцать седьмого», или же предрекать «новый семнадцатый» — означает лишь прятаться за шаблонами прошлого, отказываясь понимать актуальные вызовы и отвечать на них, — уверен директор Института свободы, член бюро политсовета партии «Родина» Федор Бирюков.

—  «О, возвращаются девяностые!» — говорят страусы и уютно прячут головы в песок. Так очень удобно объяснять происходящее, перебирая артефакты ушедших эпох. Но живой мир — это не музей и не кинотеатр повторного фильма. Существуют разные поговорки про то, что история повторяется, но на деле в жизни всегда новый день. Повторяются лишь отдельные элементы прошлого, в рамках всеобщего круговорота вещей в природе. Но если старое и возвращается, то всегда в новом контексте, с новыми смыслами, сопровождая абсолютно новые вызовы.

«СП»: — Нынешняя Россия отличается от России девяностых?

— Радикально. Прежде всего, своей неоднородностью, контрастностью. Москва — одна Россия, Петербург — другая, Киров — третья, Хабаровск — четвертая и так далее. В национальных республиках жизнь вообще идет по своим особым законам и тоже по-разному. Страна построена по принципу сетевой корпорации. В этом плане Российская Федерация стала похожа на Соединенные Штаты Америки, в зависимости от конкретной территории очень сильно варьируется уровень жизни граждан, социальные параметры и даже общественно-политический климат. При этом есть масса мест, откуда дух девяностых и не уходил. А выжившие старые бандиты просто носят теперь костюмы других расцветок и считаются уважаемыми бизнесменами или чиновниками. Ну, и люди в массе своей живут сравнительно лучше. Но по-прежнему витает чувство безысходности, заставляющее граждан уходить в своего рода «внутреннюю эмиграцию». Отсюда и социальная апатия, и недоверие к выборам, к государству вообще, стремление сделать «свою хату» как можно подальше «с краю». И в крупных городах, и в селах все распределены по своим нишам, покинуть которую, развиваться крайне проблематично. На смену либеральному хаосу девяностых и консервативному планомерному усилению государства в нулевых пришла социальная инерция, поделившая общество даже не на классы, а на касты. И лозунг «Россия — страна возможностей» остается лишь лозунгом. На деле современные русские люди живут по принципу: «Кем родился, тем и пригодился». По сравнению с этими аспектами сегодняшней повседневной жизни девяностые отличались даже большей социальной мобильностью. Эта мобильность во многом была несправедливой, порочной, даже тупиковой и кровавой. Но нынешняя инерция в сущности не лучше. И то, и другое — убивает государство и нацию. Так что если и говорить о «возвращении девяностых», то лишь в аспекте реинкарнации разрушительных социальных демонов.

Можно привести и еще одну параллель дня сегодняшнего с девяностыми годами. Это рост желающих уехать из страны. Но тогда люди уезжали с надеждой на лучшую жизнь, а сегодня в основном ими движет одно только чувство тотального разочарования в жизни.