Если понадобится, мы будем бороться за правду до скончания наших дней!

Ваша честь, господа адвокаты, друзья, товарищи, близкие!

Прежде всего, я хочу поблагодарить тех, кто собрался сегодня в этом зале, тех, кто уже два с половиной года следит за нашим процессом, приходит в суды, оказывает поддержку мне и моей семье, жертвуя своим временем и находя в себе силы для дальнейшей борьбы вместе с нами. Я очень ценю вашу поддержку и никогда этого не забуду.

Спасибо вам всем! Я уже говорил, что вы — лучшие люди России, и теперь, спустя почти год с моего прошлого последнего слова, я убедился в этом еще сильнее.

Не каждому выпадает возможность дважды произнести последнее слово. Мне эта возможность предоставлена благодаря странной настырности моих преследователей, которые не могут отказаться от обвинения даже тогда, когда оно полностью развалилось.

Первый раз я выступил с последним словом в декабре 2013 года, сейчас уже сентябрь 2014, а воз и ныне там. Дело Константинова все еще идет, а сам Константинов по-прежнему находится в тюрьме, уже дольше двух с половиной лет.

Выступая в прошлый раз, я сказал, что обвинение в данном процессе потерпело полное фиаско и было разгромлено по всем направлениям. В этот раз все еще хуже. Дело Константинова развивается по принципу бесконечного ухудшения качества обвинения, наглядно демонстрируя процесс деградации следственно-судебной системы России.

Давайте присмотримся к обвинительному заключению от 15 мая 2014 года. Начнем с чисто формальных критериев его оценки. В нарушение ст. 220 УПК РФ, ст. 73 УПК РФ, Постановления Пленума Верховного суда РФ от 27. 01 1999 г. № 1 «О судебной практике по делам об убийстве» в обвинительном заключении не указан мотив преступления, способ совершения и точное место преступления, что лишает подсудимого и сторону защиты предусмотренной законом возможности знать, в чем конкретно подсудимый обвиняется, понимать сущность преступления, возражать против обвинения, защищаться всеми средствами и способами, не запрещенными УПК РФ. Не исследованы и не описаны все иные обстоятельства, имеющие значения для правильной правовой оценки события преступления.

Напомню, что мотив преступления является неотъемлемым элементом состава преступления по делам об убийстве. Безмотивные убийства свойственны разве что сумасшедшим. В дальнейшем я покажу, что отсутствие мотива — это не случайность, а закономерность в данном деле, и объясню почему.

Не указано точное место преступления. То ли оно совершено на улице, за дверями вестибюля метро, то ли внутри вестибюля, то ли в самих дверях. И эта неясность тоже не случайна.

В обвинительном заключении присутствуют расплывчатые и ничем не подтвержденные формулировки, например, утверждение, что внешний вид убитого Темникова и свидетеля Софронова свидетельствовал об их отношении к неформальному движению «панки». Не раскрыто и само понятие «общественное движение „панки“». Следователь так и не смог ответить на вопросы защиты: кто такие «панки», чем они характеризуются, что уже многое говорит о характере предъявленного Константинову обвинения.

Непонятными остались и формулировки о «физическом и моральном превосходстве» Константинова над Темниковым, о «пренебрежительном отношении Константинова к человеческой жизни вообще». Я неоднократно просил разъяснить мне, что это означает, но фактически получил отказ.

В обвинительном заключении содержатся сведения о якобы имевшем место отказе Даниила Константинова от прохождения исследования на полиграфе, хотя в действительности все было как раз наоборот — я просил о проведении полиграфа, а мне отказали, что и зафиксировано в материалах уголовного дела. Ложно интерпретированы и извращены и показания свидетеля Петрова, о чем он прямо заявил в ходе судебного допроса.

Кроме всего прочего, в обвинительном заключении содержатся выводы, основанные на предположениях, что прямо запрещено законом. Слова «мог», «могло» встречаются в этом документе несколько раз. Слюна «могла быть смыта», одежда Константинова «могла быть постирана», нож «мог быть уничтожен» и т. д. Так следствие реагировало на любые нестыковки и пробелы в деле — прикрывалось догадками и предположениями.

Как я уже говорил, указанные недостатки не являются случайными. Бессменные понятые: два Дениса — Е-ов и Д-ов, которые участвовали в семнадцати следственных действиях в период времени с 8 апреля по 3 ноября 2012 года, как раз тогда, когда проводилась вся «работа» по проверке алиби. И это притом, что следователь утверждал: понятых он находил случайно на улице. Случайно 17 раз! Еще двое понятых: В-ин и Р-ий, которые участвовали в нескольких следственных действиях и безропотно подписывали протоколы, не читая их, в том числе при мне — 22 марта 2012 года. В-ин и Р-ий — жители Подмосковья, конечно, случайным образом неоднократно появляются в следственном отделе Южное Чертаново. Следователь не может вспомнить, как они там оказались.

Исчезновение целого ряда вещественных доказательств по делу. Вначале исчезают личные вещи Темникова, в том числе его телефон и фотоаппарат, официально изъятые на месте преступления, но так и не осмотренные. Их содержимое осталось неизвестным.

Исчезли видеозаписи с некоторых камер видеонаблюдения из метро «Улица академика Янгеля», в том числе из перехода и вестибюля метро, о чем говорил свидетель С-ин — сотрудник полиции на метрополитене. Исчезновение видеозаписей со всех мест, имеющих отношение к алиби: магазин «М-видео», окрестности ресторана «Дайкон».

Исчезновение ленты из ресторана «Дайкон», на которую вначале ссылалось обвинение, пока она не стала неудобной для них. Исчезновение смывов крови из метро «Академика Янгеля» и вокруг него, по которым так и не были проведены биологические и судмедкриминалистические экспертизы.

Затертости, замазывания и ошибки в протоколах следственных действий, которые были объяснены как «технические ошибки». «Возможно — техническая ошибка», — так утверждают все следователи. Но таких «ошибок» в деле десятки.

Отсутствие даты преступления во всех протоколах следственных действий за 22 марта 2012 года — в день моего задержания. Кстати, эти протоколы подписывали все те же понятые — В-ин и Р-кий.

Появление протокола допроса Софронова в день, когда он находился на допросе по другому делу — в 400 километрах от Москвы.

Появление рисунка и описания ножа, в точности повторяющих данные о характеристиках орудия преступления. И это — спустя более чем полгода после самого преступления. На суде Софронов заявит, что дорисовал нож по своей фантазии, дофантазировав гарду и рукоятку ножа. Так он объяснил противоречия между рисунком и устным описанием ножа, данным в суде.

Показания свидетеля Софронова о том, что он сам боялся привлечения к ответственности по данному делу. При этом Софронов ссылался на свой печальный опыт: «Вы не знаете, какая у нас милиция, — сетует Софронов. — Я уже попадал в такие ситуации». На вопрос адвокатов о том, что это были за ситуации, он ответить не успел. Вопрос снят судом.

Показания Софронова о том, что ему никто не угрожал, а заявление об угрозах он написал «на всякий случай». Его же показания о том, что он не читал протоколы следственных действий, поскольку плохо читает, подписывал не читая. Свидетель С-ов тоже не читал своих протоколов, он тоже плохо видит.

Показания Софронова о том, что следователь неправильно записал его показания, указывающие не на Константинова, а на другое лицо, как на убийцу Темникова. При этом данный протокол подписан самим Софроновым, никаких замечаний на содержание протокола не поступило. Вообще показания Софронова — это отдельная история. Разброс его показаний поражает даже бывалых юристов: от первых, где он утверждает, что вовсе не видел и не знал, что случилось с Темниковым, до тех, где он опознает Константинова и пытается описать сцену убийства, впрочем, пытается неудачно. В промежутке между этими двумя крайними вариантами показаний, он указывает на другое лицо как на убийцу Темникова.

Характерно, что первые показания, где Софронов не видел и не знает, что произошло с Темниковым, он дает тогда, когда в уголовном деле еще нет Константинова. А начинает их менять, когда Константинов появляется в деле. Менять в сторону того, что он присутствовал при нанесении удара Темникову, вплоть до утверждения, что Константинов, якобы, на Темникова замахивался.

Во время обоих своих судебных допросов в 2013 и в 2014 году, Софронов откровенно плывет, путается, постоянно меняет показания. Меняется место драмы и замаха ножом: то на улице за стеклянными дверями, то внутри вестибюля метро, то непосредственно в дверях. Меняется и траектория замаха: то сверху вниз, то сбоку. И то, и другое, кстати, опровергается медико-криминалистической экспертизой, утверждающей, что удар был нанесен снизу вверх. Узнав, что его показания противоречат экспертизе, он злобно выругался: «Блин»! Вот незадача — не угадал.

Все это со всей очевидностью свидетельствует: Софронов вовсе не видел того, о чем говорит, или заведомо не желает говорить правду.

Интересен сам портрет основного свидетеля обвинения. Внешность его меняется. То он предстает нам как панк со свежевыбритыми висками, то появляется в тюремной робе на голое тело с совершенно нормальной прической. Говорит на криминальном жаргоне — фене: «Легавый отшумится, я и подъеду». Утверждает, что он — панк, что в его понимании означает: «Да наплевать на все». Заявляет, что воровал он, как панк, а вот показания дает — как истинный гражданин.

У него богатая биография: 9 классов образования, в 13 лет совершил первую кражу в колхозе, за что был поставлен на учет. Этот факт он будет позже отрицать, не зная того, что он зафиксирован в материалах дела. Постоянно меняет место работы, нигде не приживается, меняет и место жительства. То он живет у тетки, то в подъезде какого-то дома, куда ему звонит на несуществующий по его словам телефон следователь или «легавый», как он его называет. То обитает у себя в деревне.

Он не приходит на похороны своего друга Темникова, не навещает его родителей. Позже на суде он объяснит это тем, что был занят, и у него болела рука. Хотя в эти дни его не было в Москве, из больницы он сбежал, а больная рука не мешала ему совершать кражи со взломом. В показаниях на следствии Софронов упорно скрывает факт своего привлечения к уголовной ответственности, что зафиксировано в протоколах следственных действий.

Но хватит о Софронове, в деле еще достаточно свидетельств несостоятельности обвинения. Отказ в проведении полиграфа Константинову, отказ в проведении полиграфа свидетелям алиби, материалы независимого психофизиологического исследования свидетелей, полностью подтверждающее правдивость их показаний.

Неоднократный отказ в проверке показаний Константинова на месте. Отказ в проверке показаний на месте свидетелей алиби: Марины И-вой и супругов О-бург-С-вых. Следствие сознательно ограничивало право на защиту обвиняемого всеми доступными методами.

Отказ в получении детализации интернет-соединений телефона Даниила Константинова с привязкой к базовым станциям сотовой связи. Следствие страшно боялось этого биллинга, который бы полностью подтвердил показания подсудимого и свидетелей алиби. Нам отказывали в этом биллинге больше двух лет, вплоть до того момента, пока данные об интернет-соединениях не исчезли. Очень жаль. А ведь объективное расследование, направленное на установление истины по делу, могло бы без всяких опасений запросить этот биллинг.

Отказ в проведении очных ставок между мной, свидетелями алиби и работниками ресторана по причине того, что «между показаниями и работниками ресторана нет противоречий» (дословно). Теперь обвинение утверждает, что противоречие есть.

Отказ в проведении очной ставки между Константиновым и Софроновым после того как Константинов дал подробные показания и появились взаимоисключающие противоречия между показаниями первого и второго. Внятных объяснений по поводу отказа не поступило.

Отказ в медицинском освидетельствовании свидетеля Софронова 22 марта 2012 года, несмотря на заявление стороны защиты, сделанное в протоколе следственных действий. И это при том, что имели место явные признаки наркотического опьянения у Софронова: расширенные зрачки, сбивчивая, замедленная речь и пр.

Отказ в проведении наркологической и психолого-психиатрической экспертиз Софронова.

А вспомните стойкую амнезию у всех следователей, которые не могли во время судебного допроса точно ответить ни на один вопрос. Самое главное — они не смогли объяснить, откуда в деле появился подозреваемый Константинов. Почему из миллионов москвичей для опознания Софронову был представлен именно Константинов? Впрочем, один из следователей ответил: «по наитию» — его посетило озарение.

Амнезией заразились и оперативники. Они также не смогли объяснить, откуда взялся Константинов и рассказать об источниках своей осведомленности. На юге Москвы происходит убийство, но из всех жителей Москвы для опознания Софронову представляют именно Даниила Константинова, хотя на его причастность к преступлению ничто не указывает. Этого парадокса никто из них не смог объяснить.

Я могу продолжать этот список несостоятельности обвинения очень долго, в течение многих часов, но у нас сейчас нет на это времени. Все это частности. Ну а что же в целом? Давайте посмотрим, какую картину преступления рисует нам обвинение.

Меня обвиняют в том, что 3 декабря 2011 года, в день рождения моей мамы — Константиновой Галины Алексеевны — я с неустановленной целью, по неустановленной причине, с неустановленными лицами, неустановленным способом отправился на противоположный от своего места жительства и работы конец города, где из неустановленной неприязни к внешнему виду панков ввязался в ссору и убил неизвестного мне человека неустановленным ножом. А потом неустановленным способом оперативники вышли на Константинова.

В этом уравнении слишком много неизвестных. Но это никого не смущает. Не смущает и заведомая абсурдность представленной картины, в которой 27-летнему на тот момент юристу и общественному деятелю приписывается поведение девиантного неадекватного подростка: странные вылазки на противоположную сторону Москвы с ножом в кармане и в компании неизвестных отморозков. И все это вместо того, чтобы праздновать семейный праздник в кругу близких.

И это несмотря на то, что в деле имеется множество материалов, характеризующих меня как раз с противоположной, положительной стороны. Вменяемое преступление и шире — поведение — противоречит психологическому профилю личности Константинова, установленному несколькими психолого-психиатрическими экспертизами, положительным характеристикам с места учебы и места жительства, показаниям свидетелей по характеристике личности.

При ближайшем рассмотрении, картина, нарисованная следствием, рассыпается буквально на глазах. Плевок, с которого, согласно версии обвинения, началась ссора на улице Академика Янгеля. Он оказался чистой выдумкой. Слюна так и не найдена ни на куртке убитого, ни на его теле, ни внутри вестибюля метро, ни снаружи. Видимо это была фантазия Софронова, придуманная для того, чтобы хоть как-то объяснить начало ссоры, причина которой была в чем-то другом, о чем Софронову говорить не хотелось. Возможно, Софронов с Темниковым сами на кого-то напали и получили столь жесткий отпор. Но не исключено, что они подрались между собой, закончив ссору обоюдной поножовщиной. Нам это неизвестно. Отсутствие слюны для следствия было так трагично, что пришлось проводить дополнительный допрос эксперта и ставить перед ним заведомо идиотский вопрос: «А могла ли слюна исчезнуть сама собой»? Эксперт, разумеется, ответил, что не могла. Так что плевка не было. А ведь про плевок на куртку Софронов говорил во всех своих показаниях. Плевок на куртку кочует из одного протокола допроса в другой, это единственное, что в них неизменно. И это единственно неизменное в нашем уравнении не найдено.

В вестибюле метро «Улица Академика Янгеля» и в его окрестностях вообще не найдено ничего, что бы указывало на Константинова. Ни на трупе Темникова, ни на его одежде нет никаких следов, указывающих на меня. Ни отпечатков пальцев, ни крови, ни волос, ни частиц кожи, ни микрочастиц одежды — ничего. На моей одежде, на одежде, изъятой при обыске, также нет никаких следов Темникова либо Софронова.

Нож не установлен и не найден. Зато проведена экспертиза по рисунку ножа. Вывод однозначный: установить тождество между рисунком ножа и орудием преступления невозможно.

В своей блестящей речи адвокат Динзе перечислил сорок материалов дела, опровергающих обвинение. Все они в совокупности полностью подтверждают мою невиновность.

Но дело Даниила Константинова — это политическое преследование, точечная прицельная репрессия, направленная против одного человека.

О политическом характере «дела Константинова» свидетельствуют многие факты и материалы, имеющиеся в деле. Участие ГУПЭ МВД РФ (Центр «Э») и управления «М» ФСБ РФ в следственной группе по делу, о казалось бы обычном бытовом убийстве. Против меня были мобилизованы даже не территориальные структуры, а целые федеральные ведомства. Никто из допрошенных следователей так и не смог внятно объяснить, почему сотрудники этих ведомств были включены в состав следственной группы и что они там делали.

Содержащиеся в деле документы, исходящие из Центра «Э», подписаны сотрудниками в ранге генералов и полковников ГУПЭ МВД РФ. Вот такой уровень. Пусть кто-то посмеет сказать, что это обычная практика по делам об убийстве.

Какой же образ Константинова рисуют нам документы Центра «Э»? Давайте обратимся к документам дела. В них имеются постановления о рассекречивании сведений, составляющих государственную тайну. Да-да, вы не ослышались, Даниил Константинов уже стал государственной тайной. В этих документах рисуется страшный образ Константинова и его окружения: «возглавлял экстремистские сообщества», «нарушал оперативную обстановку в городе», «проводил массовые акции протеста, в том числе и несанкционированные». А дальше еще круче: «осуществлял финансирование экстремистской деятельности в России при помощи незаконных финансовых схем и аффилированных коммерческих структур». Поистине, демонический образ!

А в результате — ничего! Все это оказалось фантазией. За два с половиной года, прошедших с момента появления этих документов, не выявлено никаких фактов, подтверждающих данную информацию. Мнимый руководитель мнимого экстремистского подполья, теневой финансист, спонсирующий экстремизм в России. Так и не найдены никакие аффилированные коммерческие структуры и незаконные финансовые схемы.

Причина беспокойства спецслужб тоже ясна — объединительные процессы в оппозиции, совместные акции и создание общих коллективных органов оппозиции: сначала Гражданского совета, а затем и Координационного Совета оппозиции. Подготовка крупных акций в начале 2012 года. Похоже, именно тогда было принято окончательное решение о разгроме оппозиции.

Справа целью стал Константинов, слева — Удальцов и Развозжаев. Все эти задачи были выполнены, цели отработаны и находятся в тюрьме.

Интересно, как меняется позиция следствия с изменением политической обстановки в стране в 2011−12 гг.

Вначале Константинова вообще не было в деле, потом — с усилением протестов в декабре-январе — Константинов появляется в качестве лица, присутствовавшего при нанесении удара Темникову. А в конце марта 2012 года, в преддверии массовых акций, приуроченных к инаугурации президента, Константинов превращается в главного подозреваемого. Вначале по ст. 105 ч.1, а на следующий день после выборов в Координационный Совет оппозиции, куда был избран Константинов (23 октября 2012 года), было подписано обвинение по ч.2 ст. 105 УК РФ, т.е. принято решение ужесточить обвинение против меня.

Таким образом, многочисленные материалы дела свидетельствуют: дело Даниила Константинова носит явно политический характер.

В заключение, хочу сказать еще несколько слов.

Дело Константинова — это не только политическое преследование.

Прежде всего, это большая подлость по отношению к молодому невиновному человеку, которому пытаются сломать жизнь. Подлость по отношению к его семье, которая годами страдает и выдерживает невыносимый стресс, которую смешивают с грязью, подвергая сомнениям правдивость их показаний, ничем, однако, так и не опровергнутых.

Инициаторы этого дела думают, что наша семья успокоится, смирится с тем, что их сына и мужа отправят в лагерь на долгие годы по липовому обвинению. Но этому не бывать. Знайте: мы не смиримся, я и мои близкие, мы будем бороться за правду в этом деле. Если понадобится — до скончания наших дней. Имейте это в виду.

И, наконец, может быть самое отвратительное: это подлость по отношению к семье убитого Темникова, из смерти которого сделали разменную монету в грязной политической игре против Даниила Константинова.

Чертановский районный суд города Москвы, 29 сентября 2014 года (публикуется с незначительными сокращениями).

Фото: Зураб Джавахадзе/ ТАСС