Стать глобстером

Иногда на берег моря выбрасывает безжизненное непонятное существо. По сути, это мешок из жира и кожи, которому один криптозоолог придумал название — глобстер.

Когда читаешь про эту тушу, неизвестно чем бывшую, внезапно осознаешь, что нечто похожее выбрасывает на берег поток человеческой жизни.

Глобстеры морской и мирской поразительно схожи. Один жил среди рыб, но не рыба. Другой — среди людей, но не человек. И то, и другое — это нечто бесхребетное, безголовое. И то, и другое — бесформенное скорбное тело. Отъевшееся, толстокожее, оно вызывает вполне законное отвращение. Ясно, что оно жрало, спало, совокуплялось и мутными глазами смотрело на мир. Его мало что трогало. Ни к чему не привязанное, оно болталось по свету и всё лишнее из себя исторгало: душу, любовь, стержень личности. Даже облик былой, сущностный, ему оказался не нужен. Жир придал форму мешка.

Тело активничало, когда были свежи впечатления. Но вскоре потеряло интерес к тому, что его направляло. Оно как-то быстро устало от всего — вида рыб и людей, произносимых слов и суеты жизни, — поплыло по течению и где-то благополучно издохло.

Про рыб пусть думает тот, кто их любит. Нам же интересно, что происходит с людьми?

Конечно, соблазнительно полагать, что глобстер — это итоговое превращение обывателя. Но это не так. Обыватель — это человек низких истин, приземлённый, но не оторванный от всего.

Оторваться он не желает и не способен. Он привязан к своей семье и вещам. Он друг общественному порядку. Обыватель сочувствует активистам и государственникам. Он никогда себя не проявит как гражданин, но сочувствия в нём хоть отбавляй. Обыватель знает, что культура находится этажом выше, и относится к ней с почтением. Иногда его охватывает желание пойти в театр или полистать книжечку. Он ни в какой театр не пойдёт и к книжке не прикоснётся, но этот зуд тоже не даёт душе зачерстветь. А значит, он в принципе не может стать глобстером. Но кто же может?

Им может стать только псевдоинтеллигент. То есть человек, отказавшийся от социальной мечты и интеллектуальной страсти в пользу покоя и благодушия.

Образованный, с мозгами, вспаханными культурой, он начинает встраиваться в опошленную реальность. Он ищет в информационном потоке то, что отражает философию приспособленчества. А здесь особо копать не приходиться, поскольку это мощнейший тренд. Сегодня целые институты заняты проблемами мозга. Они создают глобальный заказ на искусство, философию, публицистику, освобождающие человека от догм и избыточной щепетильности.

Ему многое ещё неприятно. К примеру, когда рубят иконы или представляют родину в виде расчленённой свиньи. Он не в восторге от сучьих плясок в церквях, крестоповала, публичных оргий. Он вжимает голову в плечи, когда его выдёргивают на модные митинги. Он понимает, что вся эта уличная активность направлена на снос государства. В глубине его души трепещет огонёк несогласия. Но он сделал выбор и понимает, что нужно через себя перешагивать — избавляться от рефлексий, мешающих вписаться в глобальный мир.

И вот приходит день, когда огонёк протестного чувства гаснет и становится всё равно. В этот день человек встречается с пустотой. Она растекается в его душе и дарит приятное чувство освобождения. Она вводит в особое состояние, с которым человек очень быстро свыкается. И любая попытка вывести его из этого состояния вызывает резкий протест. Мы часто наблюдаем эти внезапные истерические реакции, когда в ответ на негромкое проявление убеждений или уважения к прошлому несётся примитивная ругань или поток высокомерной издёвки. Такая реакция означает, что перед тобой блуждающий атом с мозгом, отформатированном глобальными институтами.

Но это далеко не финальное превращение. Это пока протоглобстер.

С виду он вполне человек. Да и внутренне он ещё многое сохраняет. Но в нём идёт необратимый процесс. Пустота выгрызает человечность у каждого, кто вступил с ней в контакт. Такая у пустоты особенность. Однажды продырявив сознание, она только расширяет дыру.

Дыра эта некомфортна. Её тянет заделать: чем-то заполнить мозг, куда-нибудь себя запихнуть, во что-нибудь влиться. И здесь на помощь приходят пастыри из массмедиа. Они указывают, что читать, смотреть, слушать и посещать. Они пасут и стригут своё стадо, воспитывая единые вкусы и стандарты мышления. Они очень нужны протоглостерам, и не только потому, что позволяют заполнить мозг и утомить тело. Они позволяют именовать прозябание жизнью.

Угасание человечности — причина, по которой протоглобстер начинает дурить. Он куражится в социальных сетях: поддерживает любой эпатаж, повторяет запредельные шутки и голосует за всё природное. Он спешит туда, где есть возможность впасть в дикость. В него вселяется чёрт.

Но кураж этот недолог. Пустота высасывает энергию, и пополнить её отказывается неоткуда. Искусство, воюющее со смыслами, выхолощенные передачи о кино, литературе, рок-музыке, салонная журналистика — всё это не зажигает, а усыпляет.

Пустота разрастается. Она гасит желания и погружает в тоску. В этой пустоте угасает даже жажда греховной предельности. Из неё даже чёрт убегает, так ему становится грустно.

И когда даже чёрт убегает, не остаётся уже ничего. Вот тогда глобстер формируется полностью. Он отдаёт себя течению волн и в креслах самолётов и на кроватях гостиниц медленно превращается в тушу. Уже скоро становится непонятно, где у него голова и где задница. Такое существо впадает в особый транс от повторяющихся событий, формальных улыбок, высококлассных услуг. Оно становится странником с отключенным мозгом. Ни к чему не привязанное, ни к людям, ни к землям, ни к смыслам, оно плывёт по течениям, пока не сотрутся черты и океан времени не выбросит его тело на берег.