Свободная Пресса в Телеграм Свободная Пресса Вконтакте Свободная Пресса в Одноклассниках Свободная Пресса на Youtube
Мнения
23 ноября 2015 13:12

Капитан «Третья мировая»

Илья Константинов о людях, место которых на войне

4100

Я уже почти забыл этого капитана — костистого, долговязого, белобрысого, в выцветшей полевой форме и всегда начищенных до блеска сапогах. Он промелькнул мимо нас, как заброшенный полустанок за окном поезда, и исчез в прошлом, не оставив в памяти даже своего имени.

«Товарищ капитан», — так мы к нему обращались. «Третья мировая», — звали его между собой.

Я бы и не вспомнил о нем никогда, если бы не его шутливое прозвище, но такие прозвища просто так не даются. Он всегда появлялся в самое неподходящее время: рано утром, когда смертельно хотелось спать, и каждая секунда была на вес золота:

— Батарея, подъем! — и сразу по палаткам, срывая одеяла с наших сонных голов.

Или глубокой ночью, когда ходоки, засланные в соседнюю деревню, наконец, возвращались с противогазными сумками, наполненными драгоценной самогонкой:

— Попьянствовать решили, салаги? Каждому по два наряда вне очереди.

И тут же забирал бутылки:

— На экспертизу.

Вообще-то, салагами он нас называл без должного основания: молодыми бойцами мы не были, да и вообще «бойцами» нас назвать было сложно. Студенты университета на воинских сборах — ни призывники, ни курсанты, а невесть что: в ухо не дашь и даже сортир чистить не пошлешь. Нет, насчет сортира сначала попытались, но сразу натолкнулись на единодушный и категорический отказ: «Не станем».

— Как?

— А вот так. Не станем и все.

Начальник сборов — пожилой, похожий на старого бобра, генерал-майор, почесал седой затылок и махнул рукой:

— Черт с ними, связываться не хочется. Но по кухне чтобы дежурили, а то кормить не будем.

Чем объяснить такое попустительство? С одной стороны, времена уже наступали либеральные — 1980-й год, с другой — среди студентов оказалось немало «детей». Чьих надо детей.

Все офицеры восприняли это как должное, один только «Третья мировая» никак не мог смириться с таким непорядком и все пытался хоть как-то компенсировать нам отсутствие чистки сортира. Для начала он каждое утро устраивал трехкилометровую пробежку с полной выкладкой.

— Шире шаг, шире шаг! — командовал он, не выпуская изо рта папиросы, и умудряясь при этом, словно волк вокруг стада, нарезать круги вокруг тяжело дышащей цепочки бегунов.

Но скоро мы пообвыкли, втянулись и даже стали получать удовольствие от утреннего променада. Тогда капитан решил гонять нас в противогазах. Пробежав несколько сот метров, задыхаясь, мы начали срывать с себя мокрые от пота резиновые маски:

— А если завтра война — Третья мировая! — выпучив глаза, хрипел на нас капитан. — Батарея действует в зоне радиационного поражения. Вы тоже сорвете с себя противогазы?

— Какая Третья мировая? — пренебрежительно отмахнулся один из наших парней — известный своей эрудицией профессорский сынок. — Это сказки для взрослых. Гарантированное взаимное уничтожение. Мировой войны не будет.

Капитан остолбенел. Менее всего он ожидал услышать эти слова. Он даже замотал головой, словно не веря собственным ушам.

 — Будет, — после паузы, раздельно и тихо произнес он. — Она уже идет.

— Где же идет, когда на дворе разрядка?

— Разрядка? — окрысился капитан. — А Афган, а Никарагуа, а Ангола? А революцию в Иране вы со счетов сбрасываете? А в Польше что происходит, знаете? Вот-вот по всему миру полыхнет. Овцы вы, а не будущие офицеры. Бегом марш!

Дело молодое: скоро мы привыкли бегать в противогазах. А потом начались экзамены и учебные стрельбы и, в силу занятости, у «Третьей мировой» не было времени и сил, чтобы по полной программе снимать с нас стружку.

Так потихоньку и подкатился конец наших воинских сборов: отбегались, отстрелялись, завтра домой. По такому случаю, как положено, предстояла грандиозная пьянка. Все загашники и заначки были выпотрошены, вся мелочь из карманов и рюкзаков вытряхнута. Лучшие ходоки, исполненные сознания небывалой ответственности перед коллективом, на рысях ушли в поселковый гастроном.

А вечером, сразу после отбоя, во всех палатках загудело долгожданное застолье. Стопка — другая, и уже затянули под гитару: «Кем мы были вчера, господа юнкера, а сегодня мы все офицеры».

— Мужики, а где «Третья мировая»? — поинтересовался кто-то из наших. — Что-то его долго нет.

— А он и не придет сегодня, — первым догадался профессорский сынок. — Не станет мешать: отвальная — дело святое.

— А, может, позвать его? Как ни крути, а он наш комбат. Надо попрощаться.

— Не пойдет.

— А чего не пойти? Мы уже, считай, на гражданке.

После недолгого обсуждения, решили отправить к капитану парламентера. Переговоры были поручены мне, как самому на тот момент трезвому. В случае отказа я должен был вручить комбату бутылку коньяка, на добрую память. Коньяк, как сейчас помню, был дешевым — три звезды — элитных напитков в местном гастрономе не оказалось.

Капитана я нашел возле его палатки; присев на чурбан он, молча, курил, изредка смахивая с лица налетавший гнус.

— Товарищ капитан!

— Чего тебе? — он, кажется, был не вполне трезв, но и пьяным его нельзя было назвать.

— Последний день сегодня, завтра разъезжаемся.

— Доброго пути.

— Может, согласитесь немного посидеть с нами, перекусить…

— И выпить, — закончил он за меня.

— Можно и выпить по такому поводу, — согласился я.

В свете очередной папиросной затяжки видно было, что капитан беззлобно усмехнулся.

— Не положено.

— А чего «не положено»? Мы, считай, офицеры.

— То-то и оно, что «считай». Пока вы здесь, я ваш командир. Есть такое понятие — субординация.

— Жаль, капитан.

— Чего жаль?

— Так и не поговорили толком.

— А что, есть желание?

— Конечно. Может, никогда и не встретимся больше.

«Третья мировая» неопределенно пожал плечами.

— Ну, хоть примите на память от коллектива, — протянул я ему бутылку коньяка.

Капитан поколебался, но вял бутылку. И я решил, что мой долг выполнен:

— Ну, счастливо оставаться.

— Погоди, — тронул он меня за плечо, — Зайди, выпьем.

Не буду пересказывать весь наш разговор: подвыпившие мужчины порой говорят много необязательного и пустого. Так ли уж важно, что капитан незадолго да этого развелся с женой, жил одинокой и неустроенной жизнью? Не блистал он и карьерными успехами.

— В Афган хочу, — признался он мне под конец. — Не берут пока. Просиживаю штаны здесь с вами. Но ничего, мы еще повоюем, — завел он свою привычную песню. — Большая война будет, мировая. Все навоюемся.

— Почему так думаю? — встрепенулся он на мой вопрос. — Потому, что без войны нельзя. Без войны мир жиреет и покрывается плесенью: худшие всплывают наверх, лучшие прозябают на дне. И только пламя войны может очистить этот мир. Так было во все времена, и сейчас ничего не изменилось. Посмотри: все кругом пересохло, как лес в засуху. Поднеси спичку — вспыхнет. Кто знает, может, еще повоюем вместе?

Я никогда больше не встречал нашего капитана. Может быть, ему повезло, и он попал в Афганистан? Уж там-то он был бы на своем месте. А если нет? Военная академия? Служебная лестница? Сомневаюсь. При всем желании не могу себе представить его угловатую фигуру в коридорах Генерального штаба.

Пенсия? Кефир, клистир и теплый сортир? Дай-то бог. Или отставка и челночный бизнес: «С.-Петербург — Стамбул — С. — Петербург? Ой, не знаю, не знаю.

Боюсь, что… Впрочем, не хочу даже думать о худшем. И без того, вспоминая порой об этом человеке, я долго не могу избавиться от смешанного чувства жалости и безнадежной тоски.

Потому, что нет места в сегодняшнем мире капитану «Третья мировая». Надеюсь, что нет.

Последние новости
Цитаты
Алексей Гривач

Заместитель директора Фонда национальной энергетической безопасности

Дмитрий Аграновский

Российский адвокат, публицист, политический деятель

Евгений Сатановский

Президент Института Ближнего Востока

В эфире СП-ТВ
Новости Жэньминь Жибао
В эфире СП-ТВ
Фото
Цифры дня