Прощание с фашизмом

Когда это началось? Наверное, в 70-е годы. Немцев «расчеловечили», одно из важнейших искусств перестало показывать их круглыми дураками. Существует, кстати, байка, что Сталин на одном из послевоенных кинопросмотров, где солдаты Вермахта традиционно были показаны трусами, неумехами и лентяями, вознегодовал: «Если они такие идиоты, то как же они чуть не взяли Москву? А мы тогда кто?!» Было что-то подобное в реальности или нет — не так важно. А важно то, что со временем советский кинематограф начал отходить от штампов и немцы из подлых и трусливых недотеп превратились в опасного, расчетливого, безжалостного, а порой и отважного врага, приобретшего даже определенный романтический ореол. Между прочим, такими же точно видели наших солдат и американские зрители, которым Голливуд десятки лет навязывал образ жестокого воина-завоевателя с красной звездой на кокарде, мечтающего поработить весь свободный мир. В итоге рядовой американец если и не стал нас бояться, то, по крайней мере, зауважал. Еще во времена «холодной войны» в США царил культ советской униформы и оружия. А в новейшей истории американцы стали раскупать наши «СКС», «АК», «Вепри», «Сайги» как горячие пирожки, глядя на них такими же восторженными глазами, какими и мы провожали мелькнувший в кадре немецкий «Шмайссер» (хотя на самом деле это был «МР 40»).

В знаменитом фильме Леонида Быкова «В бой идут одни старики» есть довольно интересный эпизод. Советский ас (актер Владимир Талашко) признается, что его напугал немецкий летчик, который вдруг не стал уклоняться от лобового столкновения. По тем временам — немыслимая вольность для режиссера. Да как же это так? Мы ведь привыкли, что наши летчики самые-самые, что это немцы обычно трусят, паникуют, а затем, сбитые, с ревом падают, оставляя за собой шлейф густого черного дыма. А тут трусом вдруг оказывается наш летчик-истребитель, красивый, статный, с орденами. Это каким же, значит, должен быть немец, напугавший такого орла?! Наверное, это действительно сверхчеловек какой… А тему о сверхчеловеке очень удачно развили в «Семнадцати мгновениях весны». Здесь даже советский Штирлиц-Тихонов, несмотря на харизму, не смог заслонить собой Мюллера, Шелленберга и остальных. Тут уже во всей ее грозной таинственности показана новая раса, сверхлюди, одержимые идеей, расчетливые, умные и работающие до исступления. Часовые с каменными лицами, зловещая тишина коридоров и кабинеты, в которых неустанно трудятся люди в стильной черной форме — куда там нашим до них!

Часто приходится читать о том, что из мальчишек военного и послевоенного поколения, игравших в войну, никто не хотел быть «фрицем». И понятно — многие потеряли на фронте отцов, жива еще была память, видна еще была разруха. Но во времена моего детства, в конце семидесятых — начале восьмидесятых годов быть «фрицем» уже никто не отказывался. Напротив — в этом даже просматривался некий шик. Самые хулиганистые, отчаянные из нас обязательно записывались во «фрицы». Стать «фрицем» означало — быть не таким, как все, выделяться на общем фоне. Что примечательно, игры эти, конечно же, оставались играми, но если «наши» были просто нашими, то «фрицы» старались копировать своих «родоначальников». Так, «пленных» обязательно вели в «Гестапо», где их допрашивали «офицеры СС». При этом по возможности выдерживалась стилистика «Семнадцати мгновений», включая и характерное приветствие. Были тут свои мюллеры, встречались даже айсманы, намеренно закрывавшие глаз повязкой. А вот штирлицев, передававших секреты «нашим», почему-то не находилось. Именно тогда во множестве появились подростковые стишки на тему:

Дети в подвале играли в Гестапо —

Зверски замучен сантехник Потапов.

В общем, вполне естественно, что многие из тех, кто родился в 60-х и 70-х годах стали относится к немцам и второй мировой несколько иначе, чем было принято до этого. Отмечается, что всплеск интереса к Третьему Рейху в России приходится на 90-е годы. Это как раз то время, когда дети выросли и перестали носиться с игрушечными пистолетами и автоматами по улицам. Но игры в «Гестапо» продолжились. Только теперь они стали более осмысленными и, как казалось, могут дать ответы на насущные вопросы. В коммунизм больше никто не верил, а вот писания идеологов национал-социализма и фашизма пользовались большой популярностью. Такого рода литература не была еще под запретом и продавалась повсеместно. На книжных развалах Нового Арбата можно было купить что угодно — от объемной «Моей борьбы» Гитлера до крохотной «Доктрины фашизма» Муссолини. Здесь же и Альфред Розенберг, и Юлиус Эвола, и «Утро магов» Жака Бержье и Луи Повеля, и «Протоколы сионских мудрецов», и целый пласт дореволюционной черносотенной литературы. Спрос породил предложение, появилось немало мелких издательств, специализировавшихся как раз на подобной продукции. Русский правый интеллигент ликовал. Никогда еще в России не было такого обилия радикальной литературы.

Во многих патриотических книжных лежали сочинения главы Всероссийской фашистской партии в Манчжурии Родзаевского, атамана Краснова и видного деятеля «Союза русского народа» Маркова. А ведь был еще музей Ленина с его знаменитыми развалами, в простонародье называвшийся «Плешкой» или «У Бланка». А еще здание Союза писателей на Комсомольском 13, а еще лавка «Русского вестника», а также… Словом, мест, где можно было купить или заказать ту или иную (даже редкую) книгу, хватало. И если простые граждане скупали в обычных магазинах Гумилева, Замятина или Бердяева, то не совсем простые отоваривались книгами, рассказывающими о Салазере, «Железной гвардии» Кодряну или «диверсанте всех времен и народов» Отто Скорцени. Не отставало и телевидение, по нескольку раз в год показывавшее документальный цикл Александра Дугина и Юрия Воробьевского «Тайны века», посвященный оккультизму и национал-социализму. Этот цикл, кстати, продавался также на видеокассетах и пользовался немалым спросом у определенной публики. Довеском к нему шли «Еврей Зюсс», «Триумф воли» Рифеншталь, военная хроника Третьего Рейха и прочие забавные киноленты.

При этом нельзя сказать, что данный издательско-потребительский бум как-то существенно влиял на расклад политических сил в стране. Радикальные группировки и партии появились бы в любом случае, как появляются они даже в странах с самой жесткой цензурой. Обывателю же гораздо интереснее было смотреть «националистические» и «шовинистические» выступления Жириновского по телевидению, чем читать заумно-политические книжки. По сути, всю эту продукцию потребляла лишь определенная часть правой интеллигенции. Те самые «фрицы» из детства, которые твердо были уверены, что смогут обрести некие сакральные знания, скрытые от них многолетними советскими запретами. Надобно отметить, что в этой среде редко велись разговоры о тотальном уничтожении евреев, концлагерях и необходимости повторения мировой войны. Как это ни покажется странным, но кровожадности и людоедства практически не было. Здесь маниловщина брала верх над педантичностью и приверженностью пресловутому «новому порядку»; доморощенные сторонники «русского национал-социализма» больше мечтали о Четвертом Рейхе, чем приближали его. Этих людей завораживала черно-белая хроника, развевающиеся знамена, изгибы свастичных узоров, но не более того. Интерес к оккультизму и нацизму материализовался в определенной субкультуре, но так и не смог оформиться в серьезное политическое движение.

Вероятно, мечты эти еще долго оставались бы мечтами, а «фрицы"-романтики до конца дней своих играли бы «Гестапо», если бы в 2013—2014 годах на Украине не случилось того, что там случилось. Это был такой удар по правому русскому интеллигенту, что некоторые с трудом смогли его пережить, потеряв и смысл существования, и все ориентиры. Оказалось, что история действительно повторяется в виде фарса. Что же в итоге? Вместо воинственных валькирий — исступленно орущие бабки с кастрюлями на головах. Вместо белокурых бестий — сельские пьяницы с опухшими, посиневшими лицами и гнилозубыми гримасами. И все это выло, ныло, шипело, скакало и пестрело в глазах. Какой уж тут Четвертый Рейх?! Какие сверхлюди? Это просто обкурившийся табор какой-то. Русский правый интеллектуал всегда был эстетом, он мечтал о красивых военных парадах, о пафосных выступлениях с трибун, о громких маршах, звучащих на улицах и проспектах, о философских диспутах, о таинственных экспедициях в Тибет, о поиске Святого Грааля. Ему мнилось, что когда-нибудь мечта осуществится, и он своими глазами сможет увидеть начало новой эпохи. Но то, что он увидел в репортажах с киевского майдана, повергло его в ужас и уныние. Бомжеватые типы — и вдруг со свастикой? Размалеванные проститутки, тянущие руки в известном приветствии? Нет, только не это, только не так! Наверное, в этот период многие российские «фрицы» задумались о том, что игра, начавшаяся в далеком детстве, подошла к концу. Что не будет никакого Рейха. Никогда. Нигде.

…Иной раз я заглядываю на вернисаж в Измайлово. Мне нравится бродить между картин, иногда и покупаю что-нибудь, если действительно понравится. И надо видеть радость в глазах бедных художников, которые спешно пакуют картину, опасаясь, что я передумаю, а потом бегут за бутылкой, чтобы с выручки угостить своих менее удачливых коллег. Но там же расположен и блошиный рынок, на котором с давних пор продаются различные артефакты второй мировой — ремни, пряжки, плащи, каски, кепи, ордена, портсигары и прочее. Нужно ли доказывать, что спрос на обмундирование Вермахта и сопутствующие сувениры теперь резко упал? Спрашиваю у скучающего продавца о том, как идет торговля. «Плохо сейчас», — отвечает он. — «Рагули все подпортили своей революцией проклятой». А кто хочет походить на рагулей? Никто. Тем более русский правый интеллигент, интеллектуал. С недавних пор свастика и прочие нацистские атрибуты прочно ассоциируются с Украиной и с разношерстными майданными скакунами. Майдаунами. И с этим уже ничего не поделать. То, чего не удалось добиться многочисленным борцам с «русским фашизмом», оказалось вполне по силам разношерстному майдану, который за короткое время привил нашим правым отвращение к тому, что еще недавно казалось им загадочным и притягательным. Мечты рухнули, симпатии к национал-социализму пропали, фашизм у нас действительно не прошел. И это закономерно. Пора взрослеть, ребята.