Нищеброд Федор Шаляпин и его бездна

1-го февраля по новому стилю, 13-го по старому родился великий русский певец Федор Шаляпин. Вспоминаются рассказы о жизни Федора Ивановича в его книге «Маска и душа». И название то какое хорошее: где твоя маска, а где твоя душа?

Сын отца-алкоголика и матери, закончившей жизнь на паперти. 25-ти летним голодающим парнем он грузил в Астрахани арбузы на баржу, получая их же в качестве зарплаты за работу, чтобы не умереть от истощения. Это к вопросу о прекрасной поре, в которой мы жили до Октябрьской революции. В том то все и дело, что прекрасная пора до революции несомненно была, только большая часть страны в ней не пребывала. Надо оговариваться в таких вещах сразу.

Прошло время. Пришли учителя: «Если вы хотите исполнять партию князя, извольте научиться ходить как князь, а не вразвалку по-крестьянски, как вы ходите». Было много труда. Шаляпин прославился. К нему, именитому, стали приходить приметы иной совершенно жизни. Цари, наш и европейские, заходили в гримерку после спектаклей, чтобы подарив цветы, высказать свое восхищение. Однажды Николай Второй в знак признания прислал Федору Ивановичу в подарок золотые часы. Первые банкиры Российской империи приглашали Шаляпина отобедать с ними в самых дорогих ресторанах Петербурга, просто ради возможности разделить время с гением русского искусства и пощеголять общением с ним. Два этажа дома на престижном Каменноостровском проспекте в собственности, личный повар с авторской кухней, турецкая комната, прислуга, большая семья, недвижимость заграницей, гастроли, колоссальные гонорары. Мировое признание. Можно продолжать. Из всех привычек Федора Ивановича одна была примечательной: обыкновение остаться после спектакля в ресторане, сесть в одиночестве в углу, заказать бутылку красного, которое он высоко ценил, и наблюдать за людьми. О чем он думал в такие мгновения? Что ему вспоминалось? Та баржа с арбузами? Грязные углы, по которым он мыкался всю свою юность, сберегая голос и мечту о невозможном?

В каком бы самом дорогом ресторане он не обедал с банкирами, где бы ни осыпали его лепестками роз, между Шаляпиным, буржуазными людьми и их жизнью всегда пролегала бездна. Бездна, граница которой проходила там, по ватерлинии астраханской баржи, где с опухшим от голода животом он переносил по жаре арбузы, не надеясь ни на что хорошее в своей изначально поломанной обстоятельствами судьбе. Восхищают люди, прошедшие испытания. Не надуманные испытания всемирно известных бизнесменов, которые выламывают руки в бизнес проповедях и мотивирующих книгах, рассказывая как сложно продавались первые компьютеры, машины и аккумуляторы, и как в них никто не верил. А подлинные испытания человека рожденного в бездне, нищете, без малейших шансов выйти из нее, в строе, который изначально отверг его и выписал приговор быть рано умершей обслугой господствующему классу. Человека, рожденного в гнусной предопределенности буржуазного порядка вещей. Человека, который преодолел этот порядок не перепродажей новых проектов, не побасенками о ежедневной невыносимой усталости в офисе, а — непостижимой верой в силу искусства и любви, верой в непостижимость движений судьбы.

Характер Шаляпина был дурен. Он нем, как правило, очень плохо отзывались. Никого не любит, ко всем подозрителен, высокомерен. Многие подарки просто отсылал обратно с злыми комментариями. Это и понятно. В нынешней терминологии Шаляпин был закостенелым нищебродом, прорвавшимся в среду господствующего класса. Неужели он мог полюбить этих людей, которые веками получали в наследство все свое благополучие и лоск, которые эксплуатировали тех, кем совсем недавно был он сам? Конечно нет. Он был бы нечестен с самим собой. Но и новую власть всеобщего уравнивания он не принял. Нет, никто не забрал два этажа дома, коллекцию вин, и даже повара. Было получено приглашение в труппу Мариинского театра. Даже деньги платили более менее сопоставимые с прежними дореволюционными гонорарами. Но недовольство Шаляпиным в актерской среде росло. Ведет себя независимо, имеет свое мнение на любое творческое решение, не боится критиковать новые формы коммунистического искусства и актеров. Как, — говорил Шаляпин, — как я должен поверить, что мужчина в массовке египтянин, если по его усам видно, что всего пару часов назад он ел борщ со сметаной?! Новые формы советского театра Шаляпин резко не принял.

Однажды один из технических работников Мариинки, вроде бы по фамилии Петров, на собрании труппы выступил с критикой певца: «Как это так, я, — простой трудящийся, работаю по времени столько же сколько и артист Шаляпин, а зарплата моя в десятки раз меньше?! Где социальная справедливость!?».

На следующий день перед премьерой на репетиции Федор Иванович помогал рабочим носить тяжелые декорации. Когда сцена была выстроена и наступил момент начала, Федор Иванович сел в кресло и ничего не делал. Режиссер с волнением спросил его, почему он не начинает репетировать, и Шаляпин ответил, что сегодня вместо него на премьере партию Олоферна исполнит рабочий сцены Петров. Труппа в ужасе кинулась упрашивать Шаляпина начать репетицию. Через полчаса он вышел на сцену и сказал: «Больше никто не смеет мне пенять на мою зарплату. Потому что декорации я носить умею вполне также как и рабочий сцены Петров, а вот партию Олоферна кроме меня так спеть не сможет никто!».

Обнаруживается тема свободного человека как такового. Человека с самостоянием взгляда, воспитанного его судьбою, а не принятыми политическими модами. Человека, который любой политический уклад обличит в его лжи и не будет с ним отождествляться. Шаляпин вынужден был уехать, он держался до последнего. Квартиру доверил другу, который сберег все имущество. Франция, Америка. Неужели можно предположить, что там Шаляпин стал врагом советов и сторонником либерального порядка вещей? Нет. Он свободу своего ума не разменял бы ни на либеральные идеи, ни на чуждый ему по самому рождению капиталистический уклад. Он остался собой — Федором Шаляпиным. Человеком, который помнил о том, как его судьба началась на барже в Астрахани. Человеком, который навсегда знал, что такое быть по-настоящему свободным, который крепко знал, что такое бездна.