Приглашение на казнь

Что ходить вокруг, да около, надо о главном, флагманской же в новом сборнике писателя Романа Сенчина является повесть «Петля». Она далеко не лучшая здесь, но представляет собой замануху для читателя и не только их разряда сенчинолюбов. Назови книгу «Девушка со струной», да, хоть с веслом, кого проймет такое название?.. Актуальная же повестка — то, на чем вполне можно выехать. Люди привыкли к формату соцсетейных высказываний, вот и ищут везде их подобия. Есть запрос, должно быть и встречное движение.

«Петля» — повесть о том, как в прошлом неплохой писатель и журналист Аркадий Бабченко (у Сенчина он — Антон Дяденко) докатился до жизни такой, то есть до своей смерти с последующим воскрешением в Киеве, а также до соцсетейной бескомпромиссной войны с отечественным Мордором. Представлен и его антипод — Захар Прилепин (Трофим Гущин).

Они, по мысли автора, демонстрация того, как диаметрально разошлось российское общество в десятые годы с двумя точками разобщения: Болотная площадь с политическим бурлением в столице в начале десятилетия и известные события 2014 года. Собственно, пара антагонистов — жертвы Мордора и разобщения, которое он производит.

В шкуру Прилепина Сенчин пытался влезть еще в рассказе «Помощь», который был опубликован в 2015 году, то есть вскоре после всей череды переломных постмайданных событий. Поэтому в «Петле» с Трофимом Гущиным уже все понятно. И автор обходится с ним без лишних рефлексий.

Основная претензия в Трофиму-Захару в том, что тому «нужно было ставить эти точки, делить людей на своих и чужих. Да и не только людей, а целые их группы». То есть, по мнению автора, именно Трофим — проводник линии разделения в современном отечественном обществе, вот даже как-то про «две расы» писал, что твой Шукшин… Мол, у кого другие ценности, тот становится для Трофима врагом. Сенчиновский Гущин не искренен, он играет, вживается в шукшинский образ Егора Прокудина, который был явлен в фильме «Калина красная». У Антона-Аркадия же — души прекрасные порывы и все предельно искренне.

Удивительно, но при этом находит понимание у автора и Антон также расставляет те самые «точки» и в избытке ограждает ими себя. Жизнь такая, ох и ах… Отсюда и можно сформулировать железобетонное алиби для персонажа с известным бумерско-криминальным оттенком: «не мы такие, жизнь такая».

Хотя, кака така жизнь, если позиция Антона вполне укладывается в линию мстительности (главный перестроечный движитель), отчего и становится, по сути, людоедской. Мы ведь не принимаем всерьез аргумент, что жители Мордора — тоже Мордор и сами во всем виноваты, а потому к ним никакой пощады. Они — «мордорчане». Не зря он после постановочного «убийства», листая ленту соцсети, залипает на фразе: «Будь ты проклята, Россия!»

Почему, собственно, такая возгонка ненависти? Пресловутая российская оккупация, навязываемые параллели с гитлеровской Германией, удушение всяческих свобод. Ох, «святые» девяностые… Все та же типичная фейсбучная повестка с финальным проклятием, как молитвой, вывернутой наизнанку.

Или все из-за того, что в свое время людские массы не пошли за ним, не задержались на площади Революции и не совершили ту самую революцию? Вон Киев опередил, там выстрелил Майдан, хотя, как говорили в Одессе до сожжения Дома профсоюзов: революция и Майдан — это две большие разницы…

Сам то Антон-Аркадий знает, куда нужно было идти? Едва ли. Но точно знают те, кто подвел его к карнавализации своей смерти. «Лица стерты, краски тусклы» и еще «ловкие и натруженные руки»…

Россия проклята, или он сам проклятый герой? Хотя таковым был прилепинский Саша Тишин, но тот шел самостоятельно, его никто не вел, не подталкивал, вела только почва, которую он вовсе не проклинали не твердил, что вокруг ужас запустения, а, наоборот, противостоял этому. Сенчиновский же герой сам подготовил себя к петле, а весь прочий антураж ему лишь услужливо предоставили.

Враг ли Антон Дяденко? Конечно же, нет. Но выбранный им путь Смердякова вывел его за пределы родства и сделал чужим. И ничего с этим не поделать, как тут не оправдывай личную искренность, которая разбилась о реалии отечественного Мордора. Этот путь перечеркнул все остальное. Он «был писателем». Был. Теперь все только в прошедшем времени, и кого в этом винить? Егором Прокудиным Антону не стать, он сам себя пригласил на казнь. Про тридцать сребреников же умолчу. У любимого Сенчиным писателя Леонида Андреева есть, как известно, рассказ «Иуда Искариот». Или это слишком просто для объяснения?..

Вспоминается давний рассказ Романа Сенчина «В новых реалиях». Его герой, что твой Антон-Аркадий, активно участвовал в перестроечных демонстрациях, как мог, проявлял свою гражданскую позицию и требовал, требовал. Глаза горели гневом и праведностью. После накатили реалии, которые так настойчиво и экзальтированно призывались. В них герой, мягко говоря, не вписался. Посмотрел он во время случайных дружеских посиделок на видеозаписи на себя прежнего и ночью удавился. Не было у него Фейсбука под рукой, а так, конечно же, гневный пост написал, а то и сериал целый, что автоматная очередь.

В 91-ом Антон-Артем, скорее всего, был бы одним из тех, кто сиганул под танк. Тогда такая форма крайней экзальтации вкупе с накрученной мстительностью горы сворачивала, страну с корнем вырывало, оправдало тотальное предательство. Что угодно оправдывало. Как позже оказалось, ставился крест на возможности «советского рая».

Киевский Майдан, который так воодушевил героя повести — лишь эхо тех событий, между ними прямая причинно-следственная связь. Революция была в Москве в 91-ом, а в 93-ем или это как-то по-другому называется? Почему же тогда свел счеты с жизнью герой рассказа «В новых реалиях»? Жизнь такая? А кто виноват?.. Хорошо, что есть вечный Мордор и на него можно все списать…

Повесть эту следует читать именно в сборнике, потому как предыдущий рассказ «В залипе» многое в ней объясняет. Тут и герой залип, и симпатизирующий, понимающий автор вместе с ним, печалясь о погубленном таланте и судьбе. Попадание в инерцию, из которой не вырваться. А, может быть, все дело в принципе, озвученном в рассказе: изливаешь душу в повести, и «жизнь налаживается». Попытка дать соломинку утопающему, которая вполне может обернуться и хворостом в святой простоте к костру. Или все для того, чтобы «собрать, слепить в комок и похоронить», а дальше попробовать все начать заново. Но кто гарантирует, что не будет новой «залипы» и в нее не попадешь, не завязнешь?..

С Антоном Дяденко во многом перекликается и герой рассказа «Немужик», который, будто нарочно, носит имя Аркадий. Так вот у него в финале тоже был большой соблазн бросить все, уехать, проклясть. И алиби у него есть: не любят. Но он возвращается обратно, в квартиру, где мать и брат. Наверное, все для того, чтобы попытаться перестать быть для них чужим, в чем-то убедить. Проклятия — последнее дело, они свою же петлю тужат.

Кстати, в этом рассказе предстает тот самый классический отечественный Мордор. Антон Дяденко непременно взял бы иллюстрацией для своих гневных постов.

Мордорское разверзлось после того, как прервалось воплощение «советского рая» и «наступил вечный сумрак» с его неизменяемостью и бесконечной тоской. Все вокруг навевает кладбищенские аналогии. Смиренные. В этом антураже и сам человек покрывается какой-то ржавчиной или плесенью. А, может быть, все из-за того, что взгляд застоялся или попал «в залип»?..

«Если ты не слякоть — защищайся, если ты не слякоть — нападай», — поет автор-герой уже в рассказе «Долг». Но это плохая примета. Дяденко, вроде бы действовал по этим заветам и что…

Лучший рассказ сборника — «Девушка со струной». Может быть, из-за того, что там не все так однозначно, что нет пути к петле, а, наоборот, к спасению, а вместо ржавчины и мстительности — свет и понимание. Может быть, потому, что в нем нет никаких расставленных точек, как и нет деления на «слякоть», «мордорчан» или врагов. Там что-то большее, та самая внутренняя струна, которая никогда не рвется. Впрочем, именно такой рассказ и именно так написал бы Трофим Гущин. Его интонация иногда в нем улавливается. Роман Сенчин отлично знает это, как и то, что нет никаких расставленных точек, а есть только «честная и искренняя» книга, которую оба пишут. Что нет обреченности, ее сами люди придумывают. Сами. Это и есть свобода воли и выбора.