Чужих не жалко?

23 мая в Конго произошло мощное извержение вулкана Ньирагонго. Более сотни погибших, власти начали эвакуацию, просят помощи у других стран и гуманитарных организаций. Если активность вулкана усилится, без крова останутся тысячи людей.

В нашем сегменте соцсетей все хранят молчание, пишет колумнист украинского еженедельника «2000» Андрей Воронов. Ни одной аватарки в поддержку Конго в соцсетях, никакой эмпатии. Когда в Париже исламисты расстреляли людей в 2015-м, отношение было совсем иное. В это же время КГБ Беларуси арестовывает администратора оппозиционного телеграм-канала, предварительно сняв его с самолёта в Минске. В ответ — волна возмущения, призывы отказаться от белорусских товаров, тематические рамки на фотографии в Фейсбуке…

А ещё в эти дни в Колумбии идут настоящие уличные бои. Там массовые протесты против авторитарного президента Ивана Дуке переросли в беспорядки. Узурпатор бросил против манифестантов армию и полицию, и теперь улицы Боготы превратились в ландшафт для городской герильи. Но много ли сообщений о ситуации в Колумбии вы читали в последние недели? Много ли пользователей в социальных сетях выражали солидарность с народом Колумбии? Увы. Совсем обратная ситуация в нашем сообществе была, когда палестинцы наносили ракетные удары по израильским городам.

В чём же причина? Почему страдания одних вызывают у нас сопереживание и эмпатию, а новости о ещё более ужасных событиях на другом конце света читаются за обедом напрочь без эмоций? Почему борьба против нарушения прав в Европе вызывает восхищение, неподдельный интерес и чувство солидарности с условными «жёлтыми жилетами» или восставшими белорусами, а аналогичная борьба колумбийцев на улицах своей столицы не вызывает ровным счётом ничего? Задержание одного оппозиционера волнует всех. Гибель сотни конголезцев — никого. Это лицемерие?

Ответ прост. И да, и нет. Весь секрет кроется в дихотомии «свой-чужой», которая по-прежнему руководит нашими эмоциями и внутренним состоянием. Это даже не социальный расизм, как некоторые пытаются окрестить, а некая бессознательная ассоциация самих себя с Европой, Северной Америкой, развитым «старым» миром, удачи и трагедии которого переживаются как свои собственные.

Вспомните, как наши любители заокеанского республиканизма сопереживали белым англосаксам в противовес движению BLM. Это притом что в Штатах понятие «белый» носит не расово-биологический, а социокультурный и классовый характер и означает протестанта англосаксонского происхождения (именуется аббревиатурой WASP-WhiteAnglo-SaxonProtestant) с высоким доходом, престижной офисной работой, соцпакетом, домом, автомобилем и отпусками за границей. Короче, «белый» там тождественно «благополучный», «успешный», «состоятельный».

А теперь сравните доходы и возможности большинства тех, кто яро топил против BLM, и подумайте, точно ли они «белые» наравне с англосаксонскими протестантами. Думаю, нашим следовало бы по другую сторону баррикад сопереживать.

То же самое с парижскими терактами в «Батаклане». У среднего жителя постсоветского пространства трагедия парижан вызывает куда больше сочувствия, чем убийство исламистами нескольких сотен мирных людей в Судане, например. Гибель сотен итальянцев от COVID-19 внушала ужас, а смерть тысяч китайцев из Уханя порождала сентенцию «сами виноваты, опять что-то нахимичили там у себя».

А все потому, что постсоветский человек подсознательно ассоциирует себя с Европой. Потому что Дюма, Жюль Верн, Джо Дассен и Ален Делон — это условно близко, а Судан, Ухань или Конго — далеко. Волнения и политические кризисы в России или Беларуси рассматриваются как свои, потому что и РФ, и Беларусь, и даже воюющий с Арменией Азербайджан — это стопроцентно наш контекст. А Колумбия или Чили — не наш. Слишком далёкие, чужие и непонятные те латиноамериканцы. Мы разве что кофе их пьём по утрам.

В этих строках нет оправдания данного психологического феномена, как нет и его осуждения. Это наша реальность. Разделение по водоразделу «свои-чужие» ещё долго будет управлять человеческими эмоциями, чувствами, поведением и системой координат.