Бытописание года

«Свободная пресса» продолжает публикацию дневников писателя Сергея Есина, заведующего кафедрой литературного мастерства и бывшего ректора Литературного института им. А. М. Горького.

16 января, четверг. В три часа редколлегия в «Нашем современнике». После того, как они напечатали статью обо мне Владимира Бондаренко, пришлось мириться. Это, кстати, мне, в принципе, мирному и бесконфликтному человеку, урок о пользе скандала и об отстаивании собственных прав.

С собою взял по два тома последних выпусков своего Дневников. Все пригодилось и разошлось: один комплект — встреченному в редакции Виктору Кожемяке, а второй — Саше Казинцеву. Виктора в этом году наградили премией.

По традиции эта годовая редколлегия происходит в большом кабинете Ст. Куняева, за накрытыми столами. Все обычно с собой приносят какое-нибудь спиртное, я тоже принес бутылку коньяку. На столах винегрет, консервы, соленая рыба, салат, немножко мяса. Народа довольно много, но знаю в лицо лишь несколько человек. Сел я, совершенно умышленно, не за большой стол, куда садился обычно, а на диванчик, где традиционно устраивалась молодежь. Из разговоров еще раз понял, как важно и интересно быть в литературной среде. Соседями по столу у меня оказались Саша Сегень и Андрей Воронцов. Распутин, который из присутствующих был бы мне ближе всех, на этот раз отсутствовал. Видел, т.е. распознал, еще Убогого, очень хорошего прозаика и врача, и гордого красавца Евгения Шишкина. Еще раз подумал о справедливости постулата: ни одно добро не остается безнаказанным. За большим, «парадным» столом сидело несколько важных людей, которые помогали и помогают журналу, даже какой-то бывший губернатор. Хотя, выступая с небольшим докладом, Куняев сказал, что если раньше губернаторы были еще старой, советской закалки, и они понимали значение литературы и помогали журналу, т.е. давали деньги библиотекам на подписку, то теперь пришла новая генерация, с соответствующим виденьем. В этой связи Куняев рассказал о письме к нему из Вологодской писательской организации, которая традиционно считалась чуть ли не второй или третьей писательской организацией по России. Там сменился губернатор, и сразу изменилось отношение к писателям. Куняев вроде бы написал новому губернатору письмо, но уже два месяца нет ответа.

Самое интересное в выступлении Куняева это констатация того, что среди довольно богатых людей есть спонсоры, которые помогают народно ориентированному журналу, и любопытные данные о тиражах. Уже 15 лет «Наш современник» лидер по подписке среди «толстых» журналов. В этом году — 9100, у «Нового мира» — 3800, у «Знамени» — 3000, у «Октября» — 2000. С выводами я не тороплюсь, потому что здесь много обстоятельств. Однако…

За столом очень славно поговорили с Воронцовым и о редакции, и об Институте — он преподает у нас на Высших литературных курсах. Андрей рассказал, что по его сведениям и сведениям из Интернета в «толстых» наших, «парадных» журналах авторы делятся на три категории: те, которым заказываю материалы, они «свои», им платят гонорар, вторая категория -авторы, которых печатают, но которым не платят гонорар, они его и не требуют. И, наконец, авторы, которые в этих журналах печатаются за деньги. Верить не хочется…

Возвращаясь из редакции — во время перерыва потихонечку ушел, — заглянул на почту: Марк Авербух прислал посылку. Мне и Жене Сидорову по галстуку и по комплекту запонок. Очень трогательно. Перед этим Марк написал мне письмо о книге Жени, которую я ему отослал. Это почти как в средние века — подарок полюбившемуся автору. А не пора ли мне подумать о новом сочинении? А, Есин?

17 января, пятница. Проснулся в шесть часов и снова читал замечательную книгу Нелли Васильевны. Никакой философии я, как не знал раньше, так и знать не буду, но голова моя, тем не менее, очищается. Когда пишу «знал», то это слоившиеся формулы, имена и «слова», которыми щеголяют современные интеллектуалы. Какой огромный пласт духовной жизни Нина Васильевна схватила и сделала его доступным! И интеллектуальное неспешное удовольствие получил огромное. Но меня поразило вот что: в ворохе тех или иных доказательств и дефиниций я вдруг наткнулся на один из тезисов Гуссерля, буквально, по словам Н.В. Мотрошиловой, на лозунг, который с невероятной полнотой указал мне на необходимость того, что я сделал в своем новом «романе» «Опись вещей одинокого человека». Вот эта удивительная цитата — «Назад к самим вещам!».

После этого маленького интеллектуального подвига, пока не истончились силы, сделал зарядку, утилизировал уже давно хранящийся в морозильнике творог, нажарил сырников, попил чай и снова лег поспать.

Практически весь день дома и за компьютером. Утром по телефону Максим Лаврентьев читал мне свои шуточные баллады. Без возможностей высказаться, без печатного органа, пропадает очень крупный поэт. В январе его прорвало, в лучшем случае через день он пишет по стихотворению или балладе. Мой долг печатать Максима.

СМЕРТЬ АРТУРА

Артур в Москву дела решать
приехал из глубинки.
Вот тут свои же кореша
«решалу» и сгубили.

Понятий он не нарушал,
всегда хранил устои.
Артур затмил других «решал» —
он Круглый стол устроил.

За ним авторитетный сход
короновал Артура.
Потом он сел в тюрьму на год,
но правил и оттуда.

А возвратился скуп и строг,
завел такие дани,
что вскоре киллер подстерег
Артура возле бани.

Еще он жив был, боязлив —
знакомые путаны
его в больницу повезли
окольными путями.

Увы!.. За гробом шли в мехах
мать и сестричка Соня.
На кладбище артуров прах
налево, где часовня.

Из новостей две, которые я давно ждал. Суд в Камбодже не видит препятствий, чтобы не выдать Сергея Полонского правосудию России — это к еврейскому вопросу. А теперь к вопросу о русской предприимчивости: суд одного провинциального городка во Франции решил, что бывший министр финансов Подмосковья Алексей Кузнецов, наказавший казну чуть ли не на 3,5 миллиардов, тоже под конвоем отправится в Москву. Неплохие результаты у зарубежной юстиции.

18 января, суббота. Ночью была метель и резко понизилась температура, чуть ли -19 градусов. Собрался идти на организованную в Академии выставку Виктора Попкова, но до этого сбрасывал снег с машины. В планах еще до выставки внести в Дневник некоторые цитаты из последней «Литературки».

Лев Пирогов, снайпер литпроцесса, пишет о новой книге Сергея Каледина. Собственно, это статья о болевых точках русского этноса. У Каледина были в перестроечную пору две знаменитые повести, из названий видно и трагическое содержание — «Стройбат» и «Смиренное кладбище». Новая его книга называется «Черно-белое кино». В связи, по мнению Льва Пирогова, с манерой писать некие персонажи, я и вставляю две цитаты из него, они, конечно, шире самого художественного текста и универсальнее.

«Вот, пожалуй, именно русофильство — болезненный интерес к «русской жизни» (даже журнал под таким названием выпускали дважды) — и подводит их. Кого «их»? Ну, не евреев. Все подряд евреи в этот тип не укладываются. И не «русофобов», естественно, куда там. Экзорусофилов? Над терминам можно подумать.

Вот как раз экзорусофильства не надо бы. Наблюдать — наблюдайте, любить — любите (как я люблю хачапури, потому что путаю их с чебуреками), но без претензии на знание и понимание «русской жизни». Этот ваш отчаянный вызов ей ведет вас к ошибкам, художественным неудачам и фальши".

Вторая цитата корреспондируется с первой, проясняет смысл и существенно его дополняет.

«В связи с этой жадностью-ревностью к „русской традиции“ вспоминается мне Анатолий Азольский: „Интерес к русской литературе и к русским заодно — самая изощренная форма ненависти. Достоевский, Чехов, Толстой как объекты изучения чем-то схожи с макетами мостов и транспортных узлов, на которых обучаются диверсанты перед заброской“. Хорошо сказал, как грузилом защемил конец лески».

В этом же номере «Литературки» бесподобная по тону полемическая статья Захара Прилепина. Надо бы прочесть моим молодцам на семинаре — как образец полемической и литературоведческой прозы.

В Москве афиши выставки Виктора Попкова, замечательного живописца, работы которого я хорошо помню с юности. Выставка на Пречистенке, в Академии художеств. Днем, несмотря на мороз, поехал. Надо выходить и дышать, и внутренний зудящий внутри меня интерес ко всему, что связано со временем и с искусством. Прошел всю улицу от метро «Кропоткинская» пешком. Здесь мне знаком каждый дом. У дома Дениса Давыдова охрана, ворота заперты, вид через решетку, — таких домов и дворов в Москве все больше и больше. В этих домах иная жизнь и иной уклад времени. Надо привыкать жить среди сфер, куда я никогда уже не попаду, и жизнь которых никогда не узнаю. Мне легче оказаться в компании с Путиным, чем с Вексельбергом или Ксенией Собчак.

Поразил вестибюль Академии. Пока дошел до гардероба, пришлось пробираться через какое-то художественное торжество. Здесь кольца, браслеты, платки, календари, плакаты, миниатюрная скульптура. Все красивое, интересное, но базар. К работам Попкова шел через бесконечные залы, уставленные творениями Церетели — об этом позже. Оказался перекрытым даже внутренний между корпусами двор — везде скульптура, живопись, огромные настенные композиции, майолика, графика одного человека — конечно, мастера, конечно, увлеченного работой. К нему я еще вернусь.

Гениальные полотна Попкова, рано ушедшего от нас художника, охарактеризовать очень трудно. Легкомысленный человек назовет это все социалистическим реализмом, только потому, что здесь и выстроившиеся, как перед фотографом, рабочие, одетые в комбинезоны, и древние, словно героини Валентина Распутина, старухи. В этих людях написана спокойная самодостаточность и уверенность в справедливости их жизни и судьбы. Но удивительное дело — за каждым читается почти конкретная биография.

Церетели, конечно, очень крупный художник. Вмонтированные куда-нибудь в городские просторы его скульптурные композиции производили бы впечатление, но на сравнительно небольшом пространстве весь этот художественный лес начинает вызывать некоторые вопросы. Даже за очень долгую жизнь одному, без целого армии помощников, такого сделать нельзя, или очень трудно. Кажется, Церетели соорудил памятники чуть ли не всем великим людям, и теперь только ждет команды, чтобы их ставить. Здесь не только все русские цари и прекрасные библейские сюжеты в бронзе, но даже «Д'Артаньян и три мушкетера». Естественно, бронзовый Путин, друг скульптора Лужков с метлой, настоящий друг, потому что разрешил в Москве поставить стометровый памятник Петру Первому, переделанный из памятника Колумбу. По прозе знаю, что даже с правкой мастера, проза подмастерья не становится окончательно полной и сочной. Вдруг замечаешь в скульптуре одинаковые ракурсы. А живопись однообразна, потому что здесь господствует один тип. Мне очень нравятся эти грузинские «кинто» художника, но они какие-то типовые, как китайское «терракотовое войско». Не забуду «церковь» и семью последнего царя — все в бронзе. Фигуры этих «живых людей» сделаны с полузакрытыми глазами — они уже покойники.

19 января, воскресенье. Весь день сидел дома, только выходил на полчаса заказать новые очки, но зато написал рецензию на книгу Рады Полищук «Лоскуты из лапсердака». В рецензии есть кусок о встрече в литобъединении с Павлом Антакольским, это мне пригодится как начало к книге об этюде, которую я, наконец-то, решил сделать. Ни одну книгу не удается сделать, пока в сознании не появляется образ книги.

С утра радио говорило о беспорядках в Киеве. Кадры, которые я увидел ночью, были ужасными. Настоящий народный бунт. Много говорят о том, что в толпе профессиональные «возбудители», львовяне. Но никакие силы не способны так возбудить народ, если бы в народе не нагорело. Поводом к такому мощному протесту стали принятые парламентом охранительные законы. Но все глубже, в экономике, в разделении на бедных и богатых в стране, которая от этого отвыкла. Власть бережет себя и не хочет никаких протестов, даже критики. Странно ведет себя один из лидеров оппозиции, чемпион мира в тяжелом весе Кличко. Все это похоже на «арабскую весну». Оппозиция уже захватила несколько зданий в Киеве, сейчас рвутся в правительственный квартал. Местный ОМОН подвергается жуткому давлению, но пока стоит. Сожжено несколько милицейских автобусов. Оппозиция ждет первых жертв — если они, не дай Бог, будут, власть может рухнуть.

20 января, понедельник. С половины одиннадцати в пути: сначала в «Литературку» — вычитать мою заметку в номере на среду и отвезти книги, а потом — в Институт. Когда выходил из подъезда, встретил соседку по этажу, она сказала, что женщина, которая жила как раз надо мной, умерла, 81 год. В Институте тоже траурная новость — умер Станислав Лесневский. В интернете вечером отыскал прекрасные слова, которые нашла Евгения Альбац для покойного. «Внук политкаторжанина, друга Дзержинского, расстрелянного по сталинскому списку Яна Лесневского, сын сосланного в Казахстан Стефана Лесневского, выпускник филологического факультета МГУ, друг и профессиональный критик всех самых ярких имен советской полуподпольной литературы — Ахмадулина, Окуджава, Евтушенко, Аксенов…». Строку или две выпускаю. «Каждый год в своем малюсеньком издательстве „Плеяда“, расположенном в двух комнатках на Тверском бульваре, он издавал феерические книжки, цену которым понимали лишь такие же влюбленные в литературу люди, как и он: „Русские символисты“, неизданный Саша Черный, Василий Розанов, забытые статьи Александра Блока…».

Вот что, видимо, не знала Альбац: эти книги он часто приносил в Литинститут и дарил в библиотеку или студентам. В Институте он долго преподавал. Чего не знал я — он был главным мотором блоковских праздников в Шахматово. В свое время Стасик прекрасно издал дневники Игоря Дедкова. Игорь меня в юности с ним и познакомил, это было в Костроме.

Обедал с ректором, Стояновским и Ужанковым, говорили о литературе, экзаменах и киевских событиях. О литературе. Вдруг вспомнили, что в советской школе в программе с 5-го по 10-й было 10 произведений древнерусской литературы, сейчас — «Слово о полку Игореве», и все. Об Украине. Клики о немедленных, в марте, перевыборах президента стихают. Оппозиция никак не выдвинет единого лидера: кто главный? Популярный Кличко не может выдвигаться на должность президента, потому что у чемпиона мира двойное гражданство. Он «прописан» чуть ли не в Мюнхене.

Дома опять Киев по телевизору. Демонстранты строят некое метательное орудие, наподобие тех, которые использовались в Средние века, чтобы метать в милицию и «беркутов» бутылки с «коктейлем Молотова» и другие «зажигательные снаряды». Около 10 вечера. «Демонстранты забросали сотрудников милицейского спецназа, которые преградили подступы к правительственному кварталу, „коктейлями Молотова“. Колонна правоохранителей вынуждена была отступить».

21 января, вторник. В 10.30 уже был в Доме литераторов на гражданской панихиде по Станиславу Стефановичу Лесневскому. Польской общественности не было, еврейских и русских писателей было много. Стасика любили и говорили о нем искренне и хорошо, в первую очередь как о подвижнике русской культуры. Вел собрание Е.Ю. Сидоров, говорил долго, прочувствованно, глубоко. Многого о деятельности Лесневского я не знал — Шахматово его инициатива, так же как и музей-квартира Блока в Ленинграде. Каким-то образом пришлось несколько слов сказать и мне, я вспомнил наши с ним костромские встречи и знакомых ребят.

В Москве холодно, -20 градусов. Домой приехал через Институт, на работе меня ожидала замечательная книжка Умберто Эко «Vertigo: Круговорот образов, понятий, предметов» — подарок Кати Юрчик. Это то явление, которое в литературе и про себя я называл «вещностью». Кажется, именно этому посвящен и мой последний роман. Его сейчас редактирует Максим. Я чего-то волнуюсь. Волнует меня и то, что ребята довольно плохо сдают сессию. Говорят, что на заседание кафедры современной литературы вызывали ректора. Студентов в этом семестре, особенно первокурсников, на разные конференции и встречи снимали так часто, что на «текущей литературе» ребята пропустили треть занятий.

Сегодня предстоит для меня самое трудное — сборы. Завтра лечу в Индию, в Гоа. С.П. великодушно берет меня с собой. Рука у меня так и не разносилась.

22 января, среда. Девятый час вечера, регистрацию рейса на Гоа отложили на два часа. Я люблю время в аэропорту: уже не дома, но еще и на месте — серединное личное время. Все мелочи быта ушли, ты сосредоточен на себе. Если из практического самоанализа, т.е. о себе, то постоянно ощущаю себя в другом времени. Эпоха закончилась, человек исчезнувшего мира оказался в будущем. Я еще в этом будущем ориентируюсь, кое-что понимаю, но все равно я здесь чужой, приспособившийся. Это общее впечатление, слепок ощущений. Дневники поглотили последние годы моей жизни, значение их я, наверное, переоцениваю. Я измеряю их нужность старым безменом. Уже сейчас молодежи, которая теперь основной житель планеты, не нужно не литературы, ни истории, ни каких-то там дневников, в которых кто-то сводит счеты с прошлым и настоящим. А что же пишет, что роет старый крот?

Я-то уж твердо знаю, что делать это необходимо, что нужно, что пока еще могу. А к тому, что ты делаешь, кто-то тебя поставил. И — не прекословь!

С утра лениво собирался в поездку, вещей беру мало, но главное — нужное не забыть. Попутно слушаю радио, освещающее возвышенные вопросы жизни, и не выключаю телевизор — у него прицеле боевой майдан. За ночь героические «беркуты» подвинули бойцов оппозиции на сто метров. Счет раненым и пострадавшим уже идет на сотни. У комментаторов все чаше проскальзывают слова «гражданская война». И все чаще говорят, что в первых рядах нападающих хорошо выученные боевики, бандеровцы, националисты. Я не знаю, как и кого называть, но когда сегодня, по радио же, кто-то из серьезных комментаторов сказал, что средний уровень жизни населения на Украине в три раза ниже, чем в России, я уже не вижу того населения, которое готово было бы защищать правительство.

На радио между тем рассуждали по поводу какого-то фотообъектива, который купил себе наш премьер-министр Медведев. Объектив стоит около шестидесяти тысяч рублей. Сосчитав декларированные доходы председателя правительства, радиослушатели решили, что стоимость этой новой игрушки слишком велика для расчетливого хозяина, живущего без дополнительных доходов. Эта покупка составляет одиннадцатую часть медведевского заработка. Отсюда вывод: по расходам ли доход, все ли декларируют наши скромные чиновники? Тут же журналисты, искатели правды, объявили голосование и начали просить слушателей высказаться о казенной роскоши. Я тоже почти собрался позвонить, но потом просто произнес речь, обращаясь к радиоприемнику.

— Я против крохоборства и упреков правительства, министров и депутатов в роскоши. Ничего для этих людей, в руках которых наша судьба, не жалко. Но только управляйте нами и страной по-человечески. Мелкое соображение: у меня, например, нет времени управляться с моей собственностью, состоящей из квартиры, дачи, машины, гаража и сберкнижки. Как же управляются со своей собственностью люди, по совместительству правящие еще и государством?

Из упущенного: депутаты недовольны, что их лишили бесплатного вип зала в аэропортах. Платить 6,5 тысяч за пользование, как они привыкли, министрам, видите ли, можно, а депутатам нельзя.

Все это я написал, пока стоял в очереди и ожидал на два часа позже перенесенную регистрацию. Как писал, лечу на 9 дней в Гоа. Удивительный случай произошел со мною, пока мой паспорт долго и пристально рассматривал пограничник. Он буквально взглядом сканировал мое лицо. Потом спросил: сколько вам лет? Я безошибочно ответил: семьдесят восемь. — Молодо выглядите.

23 января, четверг. Еще никогда я так мучительно не летал. На чартерном рейсе так сближены кресла, что больше получаса не просидишь. Самолет старый, кресла расшатаны, стюардессы все делают добросовестно, но не торопясь. Эти громогласные призывы по внутренней связи к позднему ужину или раннему завтраку будят, как только заснешь, а потом час наблюдаешь, как раздаточная телега приближается по проходу к тебе. Самолет, видимо, не новый, нет системы обдува, было невероятно жарко. Рядом сидел современный отец с дитятей. Дитя все время клонилось в мою сторону. Отец в дредах и куртке со специальными прорехами.

Хорошо все пошло уже в Гоа. Мгновенно миновали контроль, сразу получили багаж. В этом году разогнали шайку носильщиков, которые за чемодан брали тысячу рублей. Сразу оказалась машина, через полтора часа уже были в отеле. Тот же, что и два года назад, отель, гирлянда цветов на рубашках официантов и боев. Может быть, все чуть пожухло, но это скорее от отсутствия новизны. Все, естественно, за деньги. Даже в забронированный номер нас вселили только после того, как мы заплатили 60$ - наше время начиналось через четыре часа.

Повезло и с погодой — день был не откровенно солнечным, а с тучками, которые не позволяли сжечь кожу сразу. Вселившись, позволили себе забытое детское удовольствие — днем поспать. А уже потом — пляж. Море, как всегда, температуры парного молока. Надеюсь, что удастся «разносить» правую кисть и ноги.

На пляже, забыв в номере очки, слушал через наушники книгу из звуковой коллекции С.П. — «История евреев» некого — наверняка псевдоним — Телушкина. Здесь все разбито на периоды и на «абзацы». Тьма интересного: о религии, о Торе. Чтец, тоже, видимо, еврей, все время подтрунивает над текстом. Вырисовывается картина постоянного усовершенствования и приспособления религии. Хитрый еврей все время пытается надуть своего бога.

Днем доели еще московские бутерброды, дождались оплаченного ланча, и уже здесь побезумствовали. Шведский стол, разделенный на индийскую, вегетарианскую часть, и на европейское мясоедение. Героем моего отступничества стала невероятно вкусная баранина. Было еще и мороженое, похожее на взбитые сливки.

24 января, пятница. О распорядке дня уже не пишу — весь день на пляже. Народа не «впритык», много свободных лежаков под зонтами. Мы выбрали себе местечко еще и под пальмой. Соотечественники не беспокоят. Утро начал с чтения небольшой книжки Антонена Арто, которую привез из Москвы. Это один из знаменитых реформаторов театра. В предисловии сравнивается с Крэгом и Станиславским. Есть, конечно, максималистский перебор, но интересно. И так — до обеда. Это уже в ресторане на берегу. Здесь по коммерческому меню в наш постой включены только завтраки и ужины, называемые «обедами». И здесь вряд ли что-нибудь будет мниться: блюдечко легчайшего супа с «морепродуктами» — я видел в нем одну креветку, «салат с тунцом» — катышек скрученный из тунцовых волокон, в «песок» нарезанный зеленый перец и сладкий лук с небольшим количеством соуса. И суп и салат вкуса отменного, просто, как говорится, очень. По пять долларов на брата. И к этому — отсутствие толпы, белая скатерть, крахмальные салфетки, вид на море из-под тента.

После обеда опять в наушниках — слушаю книгу про евреев. Слишком много я последнее время о них пишу. «Уриэль Акоста», пьеса еще старого МХАТа, вдруг стала ясной.

Стараюсь по интернету следить за мировыми событиями. У нас, видимо, без новостей, а вот в Киеве оппозиционеры взяли еще одно правительственное здание.

25 января, суббота. «Эхо Москвы» доходит и до берегов Индийского океана. Верховный суд сократил срок отсидки Платону Лебедева, и ныне он тоже, вслед за Ходорковским, на свободе. Правда, остался невыплаченный в 17,5 миллиардов долг или штраф за утаенные налоги. Из-за этого Ходорковский не может въехать в Россию — потом и не выпустят, а Лебедева — поэтому же не выпустят сейчас.

На Украине все ближе к гражданской войне — похоже, что правительство ничего не контролирует. Фигура Януковича, по меткому определению Сванидзе, «всем группам подмигивающего», вызывает презрение.

Все утро на пляже читал книгу Арно и к обеду закончил. В целом, если говорить по-настоящему, Арно очень интересен своими частностями. Выписываю в основном то, что касается моего, слова.

«Немало можно было бы сказать относительно конкретной значимости интонации в театре, об этой способности самих слов порождать некую музыку в зависимости от способа, каким они произнесены, и безотносительно к их конкретному смыслу, — ведь такая музыка может идти даже вразрез с этим смыслом; можно было бы сказать о способности слов создавать под поверхностью языка своего рода подводное течение впечатлений, соответствий, аналогий. Однако подобный театральный способ рассмотрения языка уже является лишь одной из второстепенных его сторон для драматурга, а потому, в особенности в наши дни, драматург вовсе не считается с ним, создавая свои пьесы».

Или:

"Заниматься метафизикой словесного языка — значит принудить язык выражать то, что он обыкновенно не выражает, это значит использовать его новым, особым и необычным способом, вернуть ему все возможности физического потрясения, активно разделять и распределять его в пространстве, выбирать интонации абсолютно конкретно, возвращая им былую способность действительно взрывать и проявлять нечто, значит восстать против языка и его сугубо утилитарных, я сказал бы даже, озабоченных пропитанием истоков, против его низкого происхождения загнанного зверя, наконец, это значит рассматривать этот язык как форму заклинания".

О кризисе театра говорят с его возникновения как о кризисе литературы и нравственности. А вот «новый» театр, это, пожалуй, то, что в 20-е годы у нас уже было. Это грандиозные зрелища в Петрограде, здесь надо вспомнить имена Радлова, Аннинского, Эйзенштейна — мастеров народного театра. Но вот еще частности:

«Идея пьесы, созданной непосредственно на сцене, когда приходится наталкиваться на препятствия постановки и препятствия самой сцены, настоятельно требует открытия некого языка — языка активного и анархического, где были бы преодолены обычные ограничения чувств и слов.

Во всяком случае, спешу тотчас же это сказать, театр, где режиссура и постановка, то есть все специфически театральное в нем, подчинены тексту, это театр глупца, безумца, извращенца, грамматиста, лавочника, антипоэта и позитивиста, иначе говоря, это театр Запада".

«Публика, принимающая ложь за истину, обладает чувством истины и всегда реагирует на нее, когда последняя являет себя».

«И признаем наконец, что то, что некогда сказано, говорить более нельзя; что одно выражение не годится на то, чтобы его употребляли дважды, оно не живет дважды; что всякое произнесенное слово мертво и действует лишь в тот момент, когда произносится, что форма, которую раз употребили, более не нужна и зовет лишь к поискам иной формы».

"Довольно индивидуалистических стихов, от которых гораздо больше выигрывают те, кто их создает, чем те, кто их читает".

"Театр должен стремиться любым способом поставить под сомнение не только все аспекты объективного и доступного описанию внешнего мира, но и мир внутренний".

Обедали, как уже привыкли, в два часа в ресторане на берегу. Опять салат из тунца и жареные креветки с овощами и рисом. Креветки на двух палочках, общим числом восемь, риса и жареных овощей совсем немного, но наелись. На пляже я обычно объявляю: до ужина осталось три с половиной часа, два часа, час…

Вечером, после ужина, решили посмотреть американский фильм, буквально выпрыгнувший из интернета. В основном, из-за некоторой филологичности в названии — «Мимесис», имитация, повторение. Термин, употребляемый и в философии и в филологии. Уже хотели бросить смотреть — про вампиров и ту чертовщину, которую я не люблю, — но хорошо, что досмотрели. После конференции любителей фильмов ужасов группка энтузиастов решила собрать на вечеринке с полдюжины по типам отобранных гостей и с ними повторить содержание некоего фильма «Ночь живых мертвецов». Можно представить, что из этого получилось. Жуткий, кровавый фильм. Нравоучительная его сила в опасности искусства открывать некоторые темы. Не продолжаю, но вспоминаю наше телевидение с его культом низменного и опереточно-прекрасного.

26 января, воскресенье. Вечером вчера под дверью оказался конверт. Администрация отеля надеется, что гостям все нравится и сообщает, что завтра, т.е. сегодня День принятия Индией конституции, и по этому случаю на автомобильной стоянке состоится небольшой сбор. О краткости сбора не пишу, потому что через пятнадцать минут он уже закончился. Я в Индии пятый или шестой раз, и вижу, как она меняется, и слышу, как много делается, чтобы сгладить социальные неравенства. Я всегда знал, что это страна с атомными станциями, ракетной техникой, прекрасной фармацевтической и металлургической промышленностью и самой развитой в мире сетью железнодорожных дорог. Но изменился общий фон. Кроме гробниц и слонов появились и другие объекты художественного показа.

Это мысли по поводу конверта, подсунутого под дверь.

Утром во время завтрака заметил, что стал меньше себе накладывать на тарелку, но появилось редко ощущаемое современным человеком чувство голода. Одновременно: хорошо бы, если бы дома холодильник автоматически открывался только три раза в день.

Днем сначала долго слушал «Отелло» Верди. Здесь никаких слов не найдешь. Это уже уровень божественных откровений. Когда сознание посещает подлая в искусстве мысль «как это сделано» и ты слышишь каждый инструмент отдельно и понимаешь, что там подсвистывает флейта, а там мрачности добавляет редкий удар контрабаса, многое становится понятным, но все равно и здесь ничего не происходит без подсказки Бога. Но еще тайна, как можно так говорить о любви — возвышенно и трагически — в старости. «Отелло» это чуть ли не последняя опера долго жившего Верди.

Начал читать книгу Андрея Юревича с заголовком, который вызвал у меня большое сомнение. «Психологи тоже шутят». Не люблю я отраслевой юмор и взялся за книгу только потому, что дала мне ее Нелли Васильевна. При этом сказала, что автор — ее сын. Я, кстати, вспомнил, что из-за сына Н.В. в свое время отказалась баллотироваться в Академию. Сын прошел. В общем, взялся с предубеждением, но уже через пятнадцать минут совершено неприлично во все горло и на весь пляж, полный старых англичан, хохотал. Читая отдельные выдержки С.П., я, из-за начинавшего душить меня в конце каждой фразы смеха, не мог дочитать абзаца, и вынужден был каждый раз возвращаться к началу.

Прежде чем перейти к слону, придется, как и вчера, написать все об обеде. Нас в ресторане на берегу — ни стен, ни дверей, но хорошо оборудованная кухня, вид на море и морской воздух — уже знают и зовут «два салата из тунца». По покрытому плиткой полу бродит маленькая цапля и выпрашивает кусочки. Итак, кроме салатов были еще кальмары фаршированные шпинатом с вареными овощами. Кальмары в основном маленькие, как грецкие орехи. Вполне достаточно и сытно. Все вместе по 10 долларов на брата.

Теперь о слоне. В огромном отеле, естественно, кроме разнообразных вечеров для постояльцев, проводятся и какие-то платные празднества по заказам извне, что-то вроде наших корпоративов. Здесь даже есть специально отведенное место с своей большой лужайкой и залом для конференций и торжеств. Внутри разговоры, а на лужайке расставляют столы, задрапированные белым, вывозят буфеты, ставят круглые столики и металлические стулья в белых же нарядных чехлах. Здесь горят электрические, а в особо парадных случаях — масляные высокие светильники. Почти средневековье и пир у раджи.

В этот раз подобные пиры каждый вечер устраивали на всех трех больших лужайках. Специально приехавшие люди обустраивали площадки, создавали сцену, по пальмам вдоль условно очерченного праздничного пространства развешивали лампочки, гремела музыка, пели и танцевали приглашенные артисты, все в роскошных национальных одеждах, в почти таких же одеждах были гости. Женщины были прелестны. И все это покрывало непроницаемая темная и удивительно теплая южная ночь, как бы украшая и завершая сюжет. Вот что поражало: отель, обычно заселенный европейцами, все эти дни гудел от плеска в бассейнах индийских детишек, а в море купались, не снимая длинных одежд, индийские стройные дамы. Мне показалось, что стыдливые эти дамы окутаны большей таинственностью, нежели белые, как снег, разваренные и ничего не стесняющиеся российские красавицы.

Такие роскошные ориентальные действа, каждый раз на новом месте и каждый раз в новых красочных декорациях, устраивались два вечера подряд. Утром, когда народ после завтрака тянулся на пляж, все уже было разобрано, укрыто, сложено и увезено. Мы с С.П. начали даже спорить, что это какие-то высококачественные корпоративы, приуроченные ко дню Конституции, или что-то другое, семейное, дни рождения или окончания учебы сына, дочки или внука.

Сегодня утром, уже не на лужайках, а на пляже и площадке возле берегового ресторана, началось новое самое масштабное строительство. Метрах в двадцати от кромки пляжа, возвели помост, который потом покрыли нарядной тканью. На помосте были воздвигнуты четыре колоны из пластмассы, выглядящих между тем так, будто бы они из мрамора. К этому подобию эстрады вел низкий подиум. Было ощущение, что на пляже выступит поп-звезда. И только два кресла, похожие на два трона, которые сгружали с машины, вызвали у меня некоторые предположения.

Мне бы тщательнее обо всем происходящем подумать, но за меня подумала жизнь. Я не увидел из-за курортных забот ужина, новостей по телевизору, но зато я наблюдал, как на свадьбу прибыл жених.

Сначала неистово загудели барабаны. Мы сразу вскочили со своих лежаков. К барабанам присоединились трубы, торжественные и оглушительные до визга, потом что-то музыкальное заверещало еще, а потом из-за гостиничных корпусов на дороге к пляжу появилась пестрая и необычная толпа. К этому времени я уже опомнился, подошел поближе и все пересчитал. Впереди, в тюрбанах с перьями, в кафтанах и с какими-то красными то ли бахилами то ли гетрами на ногах, шли девять музыкантов и отчаянно дудели, барабанили и производили другой музыкальный шум. Потом шел важный, как молодой министр, распорядитель, потом — выстроившиеся по двое или трое цепочка степенных гостей, мужчин и женщин, все парадно одетые, потом плясала отчаянная молодежь — юные девы изящно гнули руки, а уже потом шел слон. На слона была накинута роскошная алая попона с огромными знаками счастья, т.е. свастикой по бокам. Какое счастье, подумала я в этот момент, что не видит этого знаменитая ведущая «Эхо Москвы» Ксения Ларина!

Слон ступал торжественно и спокойно, подчиняясь моменту и, конечно, о Ксении Лариной не думал. Сбоку от слона шел проводник, а наверху, в специальном паланкине, сидел, разряженный как раджа, счастливый жених. В руке у жениха была деревянная сабля. Я помахал жениху рукой, жених отсалютовал мне саблей…

Подходя к своему корпусу, я все думал об этой счастливой встрече и невольно вспоминал русские свадьбы нового времени в наших неуютных кафе, с раздраженными, как некормленые пантеры, официантками и мордобоем в конце приема. Конечно, бывают и показательные свадьбы для телевидения, как свадьба Волочковой, с воздушным шаром и белым фраком жениха. Но как-то все это похоже на жлобский и интернациональный манер.

Вечером, после пляжа, плохие новости с Украины. Вчера Латынина говорила о воровстве и коррупции, всем верховодят теперь выросшие дети олигархов, назывался Сашка Янукович. В связи с этим высказывание батьки Лукашенко: «Когда бизнесом начинают заниматься дети главы правительства, это означает конец правительства».

27 января, понедельник. Ночью вчера в Киеве силы, которых условно назовем повстанческими, взяли здание Министерства продовольствия, а сегодня — Министерства юстиции. Глава этого последнего министерства необдуманно пообещала обратиться к президенту и Совету безопасности с просьбой о введении чрезвычайного положения. Тем време