Между ГУЛАГом и передовой

По узкой лестнице вверх, на последний этаж здания РАМТа, туда, где спряталась маленькая сцена, я поднимался не без тревоги. Я читал и «лейтенантскую прозу», и произведения, посвященные сталинским репрессиям. Обе эти темы — они очень сложные, если обладаешь некоторой долей эмпатии, то даже читать о них тяжело. А я шел смотреть спектакль «Жизнь одна», в котором режиссер Владимир Богатырев объединил «Колымские рассказы» Варлама Шаламова и военную прозу Вячеслава Кондратьева. В одном спектакле. На маленькой сцене, где все актеры от тебя — на расстоянии вытянутой руки. Где даже малейшая фальшь не найдет пространства, чтобы укрыться от взгляда зрителя.

Самой сложной и главной задачей режиссера, я думаю, было дать ответ на вопрос одного из персонажей. Молодой солдат, увидев своего отца среди арестантов, стоящих на коленях на железнодорожной платформе, пытается узнать у случайной женщины, почему все так, зачем столько унижения, почему отец — инженер — стоит на коленях, один из тысячи таких же, изможденных, серых, пахнущих вечносырой, грязной, рваной одеждой. И кричит, когда женщина спрашивает, как же он воевать теперь собирается: «Да какая связь между тем, что я увидел и „воевать“?!»

И тут вынужден расписаться в собственной ограниченности. Ведь до сих пор, когда я читал про ГУЛАГ и Вторую мировую войну, почему-то не мог сложить два и два, сопоставить даты и просто заметить, что две эти катастрофы, эти две трагедии исключительного масштаба пересеклись во времени. Возможно, вытеснение.

Два фронта невероятной жестокости. На одном — беспощадная борьба с «врагами народа», на другом — бой насмерть с теми, кто пришел убивать и сжигать. А в этих кровавых клещах — огромная страна, 200 миллионов человек. И не было семьи, которая не отправила бы своих родных хотя бы на один из этих фронтов.

И вот там, под крышей здания РАМТа, на маленькой сцене, молодые актеры на наших глазах — прямо перед нами — ведут эту борьбу за выживание. Каждый из них играет несколько ролей, и это, конечно, вызов не меньший, чем тот, который принял режиссер.

Изнаур Орцуев, Юрий Трубин, Алексей Мишаков, Анастасия Прокофьева, Александра Аронс — они все очень молоды, но должны пропустить через себя целый калейдоскоп сменяющих друг друга со скоростью лихорадочной мысли картин, которые на наших глазах из разбросанных фрагментов складываются в одно целое. Они перескакивают из одной картины в другую быстрее, чем мы успеваем осознать, что перед нами уже другой человек. Его рост, его лицо, но человек — другой. У него уже другой взгляд, голос, походка, жесты. Будто в действительности актеров вдвое-втрое больше, чем для нас указали в программке.

И этот спектакль можно смотреть по-разному. Это может быть сбивчивый, но искренний рассказ об отсутствии пределов человеческой жестокости, о том аду, который мы способны создавать вокруг себя для окружающих нас, о том, как мы способны стирать с лица земли все живое и светлое. А может — историей о неистребимой жажде жить. О том, что в условиях, когда погибают лошади — от Севера, побоев, плохой кормежки и невыносимой работы — человек выживает. О том, как он стремится даже на войне и в лагере сохранить в себе то, что было до. Сохранить способность любить, радоваться вкусному обеду и возможности полежать под солнцем или просто погреться у огня. О том, как самую истерзанную душу может оживить одно лишь напоминание, что была та самая жизнь до, что не только выживание занимало все время. И быть может, однажды жизнь снова станет разнообразнее, чем череда смертей.

Было очень важно и приятно увидеть, как к концу спектакля у ребят-актеров, у каждого, в глазах стояли слезы. Приятно — потому что они восприняли все всерьез, подошли к своему делу ответственно. Важно — потому что если человек способен пропустить через себя такой материал и остаться невозмутимым, то мне было бы страшно находиться от него на столь близком расстоянии.

Вообще, смотреть спектакли на малых сценах театров — переживание особое. Сказывается все та же близость к действию. И если поначалу испытываешь некоторую неловкость, потому что, ну, неудобно ведь как-то в упор пялиться на незнакомого человека, на его лицо, глаза, то довольно быстро это проходит, и ты оказываешься настолько прочно втянут в происходящее, что и шевельнуться подчас страшно, чтобы не нарушить некий порядок, установившийся в окружающем пространстве. И когда встаешь со своего места под голос Алексея Хвостенко, поющего про город «над небом голубым», то остается только выдохнуть и аплодировать артистам и режиссеру. И по хорошему, аплодировать стоило бы столько же, сколько они играли.

Фото: Сергей Петров/ РАМТ