Ее звали Же

…В общем-то, речь в новой книге рассказов известного прозаика не только о них. Хотя, в последнее время Снегирев только и пишет, что о женщинах — в песках памяти, в истории страны. Его роман «Вера» получил престижную премию, и хоть Анна Козлова заметила, что таких романов в истории — и страны, и литературы — на каждом этапе пересылки в светлое будущее, нынче у него снова о женщинах, встречающихся в жизни героя. И даже если в первом рассказе сборника «на крик Халмурода сбежались все», среди кондитера и «оказавшегося на кухне официанта» все равно была посудомойщица Нина.

«Здравствуйте, Нина, вы позволите, я переоденусь?» — подобострастно замирал герой советской комедии. Впрочем, во всех историях сборника ряженными оказываются героини, а их партнеры наоборот — остаются неизменными в своей коммунальной мужественности. Ну, то есть, скучными мачо, которые хоть и не плачут, как известно, но время от времени все равно что-то такое смаргивают. Может, патину времени, так сказать. Может, просто резкость наводят, и сравнивают, сравнивают, сравнивают. То есть, конечно, ищут — ту, единственную, про которую в аннотациях пишут. Мол, «прошли годы, он отчетливо помнит имя старухи… но не может вспомнить имени некогда любимой — с ней из его жизни ушло счастье».

Покуда же все, и даже кухонное счастье — тут много о еде, от ресторана до квартирных посиделок — на месте, и даже с избытком. Например, рот, в который не только едят. «Ротик — загляденье, — второпях сообщают нам. — Так и хочется спустить в него всех своих будущих детей, да и вообще все будущее человечество, которое, если вдуматься, в такие моменты черт знает куда отправляется». Или даже ноги, которые «хозяйка то и дело перекидывала одну ногу через другую», и зрелище это заставляло «думать только о том, как я этими ногами распоряжусь и какие насильственно-ласкательные действия произведу, когда гости разойдутся».

Словом, расходится «однообразный» герой Снегирева в этой пронзительной прозе, словно в песне Высоцкого, когда развязали, но вилки попрятали, и молодая вдова в «собирательном» образе женщины (или даже Женщины) «пожалела меня — и взяла к себе жить». Кстати, в рассказе, давшем название сборнику, почти все так и случилось. Пожилая, правда, дама приютила наглеца, надарив подарков и возжелав, ясное дело, близости, а он возьми да и останься. Голь перекатная потому что, скажете? Лимита и все такое прочее? А вот и нет, все это для того, чтобы, по сюжету, влюбиться в молодую, а остаться с проверенной насильственно-ласкательными действиями старухой, подарившей, кроме штанов и фотоаппарата, дальнейший жизненный успех. То есть, дело техники, понимаете? И суд, как говорится, его оправдал.

И дело даже не в старой коже, утверждениях о том, кому и кобыла — невеста, и прочих стыдных морщинах бытия, а также вокруг этого самого рта, куда всех будущих пролетарских детей и все такое прочее. У Снегирева в прозе всегда бытовало хорошее отношение к лошадям, и одна книжка даже называлась «Чувство вины», продолжающее, должно быть, «Снежное чувство Смиллы», а тут вдруг такое ассорти отчаянного цинизма, закамуфлированного то ли под кризис среднего возраста, то ли под требуемый формат «поиска любимой» во всех морщинистых задах мира.

И ведь самое главное, что автор все-таки понимает, что настоящая жизнь, как говорила одна знакомая, отводя руку с чтивом (чтобы ничего лишнего не подумали) — она ведь не такая. И эта мысль, иногда даже вкупе с действием, пробивается у Снегирева сквозь толщу показной бравады его героев. Даже прикрываясь тем, что это пьющая мама в детстве подгадила воспитанием — все равно лезет, как тесто груди из тесной фабулы. О чем эти мысли? Неужели о неуемном «чувстве драмы жизни и беззащитности любви», как подсказывают издатели? Если забыли, можно уточнить у недавней Леры Манович, ведь как говаривали мачо прежних времен, «баба, она сердцем чует».

«— Чем ты занимаешься? — спросил он.

— Бизнес-проекты. Руковожу отделом. А ты?

— Художник. Рисую комиксы

Она улыбнулась

— У тебя прическа как у Красти из Симпсонов

— Я и есть долбаный Красти, — он грустно усмехнулся"

У героев Снегирева, в принципе, то же самое, ведь типичной бывает не только пневмония. Глянем для сравнения?

«Сначала спросила меня о жизни.

— Нормально, только с детьми не складывается. Считается, обычно у баб проблемы, но у нас с женой иначе — проблемы у меня.

Поинтересовалась карьерой.

— Пишу. Но все чаще думаю найти себе нормальное мужское дело.

Сказала, что я всегда был ненормальным, да и поздно что-то менять. Подмигнула по-свойски и показала фотографии".

И разница даже не в том, что в первом случае любимой женщине нечего показать своему первому мужчине, кроме себя самой, успешной и верхом на иномарке, а во втором, у Снегирева, бывшего мужика все-таки добивают, показывая фото: «Сплошной активный отдых: на одной она карабкается в гору, на другой летит вниз головой с небес, на третьей ныряет с акулами». Дело тут в другом.

В прозе у женщин знают, что потеряли, и оттого активно не ищут, лишь при удобном случае не отказываясь посмотреть, что (из него, бывшего) получилось. Тогда как у мужчин… Впрочем, об этом тоже лучше у них, хотя у Снегирева, где гуляют втроем, как в фильме «Прогулка» и автор-герой пишет о себе, как Сорокин в «Моей трапезе», тоже неплохо, и все же как звать ее — и женщину как трапезу, и десерт как сладкую жизнь — толком не знает, не положено по сюжету. «Его звали Роберт» — об этом даже кино было, а насчет женщин…

А на самом деле, ведь так просто бывает.

«После вернисажа, когда они пили в служебной коньяк, он, раскрасневшийся и пьяный, шепнул Глебу: — Я хоть и старик, но никогда донжуанству вашему не завидовал. На кой мне свиристели эти… А тут в первый раз затосковал. Такая женщина!

— Какая? — Глеб поднял пьяный, затуманенный взгляд.

Андрей Сергеевич c улыбкой наклонился к нему, шепнул что-то на ухо. Глеб нехорошо усмехнулся. Потом мотнул головой и налил себе еще".

---

Александр Снегирев. Как же ее звали? — М.: Эксмо, 2015. — 288 с.