Баррикады на Смоленке

В сентябре в издательстве АСТ-Астрель выходит 570-страничный роман Сергея Шаргунова «1993». Это семейно-историческое полотно. Главный герой, рабочий-электрик, еще недавно электронщик, специалист по космическим ракетам, оказывается захвачен бурей событий той осени, двадцать лет назад…

Рано поутру он уехал в аварийку. На календаре было второе октября. Дела навалились после обеда: несколько вызовов подряд. Сели в грузовик и поехали на Смоленку в Карманицкий переулок — потекло в подвале прачечной, дальше надо было на Воровского, с этого года Поварскую, на подземный разрыв трубы возле посольства Норвегии.

Подъехать к Смоленке мешала пробка.

— Авария, — предположил Валерка Белорус, матеря неповоротливых водил сквозь зубы и фильтр зажатой сигареты.

Но это была не авария. Около Смоленской площади на двойной полосе стоял распаренный гаишник и как заведенный жезлом показывал всем разворот. Работяги, сидевшие на баллонах, припали к окнам.

— Наши! — вскрикнул Виктор и чуть не выпрыгнул из кузова.

Он увидел впереди, поперек Садового кольца, нечто волнующее и внезапное: баррикаду, дым, красный флаг.

— Жми на газ! — потребовал Клещ заполошно.

— У, неймется идиотам, — Кувалда сжал и понюхал кулак, косясь на Виктора, который свесился к Валерке:

— Стой… Одна минута… Тормозни на тротуаре!

Но развернувшийся с ревом грузовик уже сворачивал в переулок, и Виктор лишь успел заметить, от изумления не осознав увиденное, яркую лужу крови на пороге гастронома, углового со Старым Арбатом.

Течь в трубе они прекратили наспех, без сварки, черновой вариант: поставили резиновую прокладку, сверху широкий хомут из стальной ленты на двух болтах.

— Слушайте сюда, — запросил Виктор, глотая солнечный воздух с прогорклой примесью дыма, когда поднялись в переулок. Он чувствовал себя ребенком, который выпрашивает у взрослых дорогую игрушку или, например, разрешение, вместо того чтобы делать уроки, порезвиться во дворе с дружками. — Это для меня очень… Правда! Давайте я сбегаю, а вы подождете… Я на три минуты… И вернусь… Я работать буду все сутки!

— Сутки? — Кувалда уставился на Виктора похмельно-гипнотичным взглядом. — Тебя в милицию заберут на пятнадцать суток.

— Да какая милиция! В дурку, — уточнил Клещ с кисло-сладкой миной.

Виктор отчаянно переводил глаза с одного на другого, думая сбежать и понимая, что невозможно. Он смотрел на Зякина с его пористым носом, на Мальцева с его сальной гривой…

— Эй, не едьте! Погодите. Это — история! Внукам рассказывать будете. Разве не интересно, когда такие дела? — Все шли к грузовику, и он, остановившись, растерянно убеждал их спины.

— А я никуда и не поеду, — одобрил его Валерка, привалившись к решетке радиатора, потирая и прилаживая, как накладные, усики под носом.

— Не поедешь? — с надеждой переспросил Виктор.

Валерка в этот миг показался ему благородным и загадочным, как герой мексиканского сериала, из тех, что смотрела жена.

— Куда ехать? Куда гнать, гонщики? — Валерка неторопливо разминал сигарету. — Вам больше других надо? Поработать охота? Садовое перекрыто… Солнце светит. Гуляй — не хочу…

— У тебя какая работа? — угрюмо осведомился Кувалда. — Тебе чего до нашей работы?

— Думаешь, не устал баранкой крутить? Не все стахановцы, как ты.

— На Воровского кипяток, — Зякин взялся за ручку двери, всем своим видом осуждая промедление.

— Подумаешь, кипяток… — У Валерки был настоящий талант бегло говорить сквозь зажженную сигарету. — Тебе от этого тепло, холодно? Кто с тебя спросит? А спросят, значит, проехать не могли. Остынь…

— Ага, погуляем мы, — съязвил Клещ. — Затопчут или башку проломят.

— Я за Витю, — Валерка оторвался от решетки. — Нравится ему, имеет право. Я его давно знаю, мне для него полчасика не жалко.

— А ведь пральна, мужики, — Мальцев размеренно кивнул.

— Ну-ну-ну, — забормотал Кувалда с сумрачным сомнением. — Ладно, пойдем к твоим хулиганам. Если что, огребем за компанию.

И они вчетвером пошли по переулку к Садовому. Клещ и Зякин остались у грузовика. На ходу Валерка открылся на ухо:

— У меня отец в Гродно живет, ветеран, партизан. По телефону звонил, он за этих тоже болеет…

«Болеет, — подумал Виктор смущенно. — Как на футболе. Может, и я болельщик?»

Теперь картина Смоленской площади немного изменилась. Садовое было зачищено от машин метров на сто от баррикады, откуда безостановочно летели кирпичи и куски асфальта. Бодрый камнепад обрушился на несколько десятков омоновцев, которые, видно, пытались пойти в атаку, но были остановлены и сели на корточки, закрывшись щитами. Они сидели цепочкой, и их поставленные на землю щиты сами напоминали стальную баррикаду. Один вскочил, опрометью побежал назад, но тут же нелепо подпрыгнул и опять спрятался за щитом.

— Ай, маладца! — засмеялся Валерка.

— Чего ты? — не понял Виктор.

— Метко швыряют… Много каменюк наколупали…

Сквозь черный дым полыхавших покрышек и завалов мусора проступали кровельные листы, бревна, трубы, доски, ограда из сетки-рабицы и синий фургон: на его крыше стояли несколько фигур, одна — с красным флагом. Над всем этим, уходя в небо и опутываясь волокнами дыма, возвышалась серо-желтая сталинская башня МИДа.

— Готовятся… — Мальцев показал вверх. — Нам это надо, а, мужики?

Виктор увидел на доме напротив фигуры в касках и с автоматами.

— А вон и снайпер. Во-он, по крыше ходит… — показал Кувалда левее. — Видали, какой агрегат…

На пространство перед баррикадой выехала пожарная машина, только не красная, а темно-зеленая, армейская.

Подъехав, выпустила струю из брандспойта. Белесая вода хлестала наотмашь, на синем фургоне стало пусто. Пожарная машина поползла обратно. Когда она, пятясь, проезжала мимо, Виктор заметил разбитые стекла. По тротуарам с обеих сторон Садового теснились зрители, кто-то ржал, кто-то охал. Рядом с Виктором оказалась группка старушек, в которых он сразу признал своих. Они наперебой громко пересказывали друг другу сегодняшние события:

— Думали, снова нас побить, да не вышло…

— Опять мясников спустили…

— Только митинг начали, эти сразу налетели… Кровищи!.. Инвалида без ноги — и того топтали…

— А потом взяли мы железяки, и давай их колоть. Откуда железяки-то, поняла, Нюр?

— Сцена возле высотки железная стояла.

— Сцену я видела. И чего она там была?

— Арбата праздник. Пятьсот лет Арбату, так вроде.

— Да ну, откуда пятьсот?

— Праздников навыдумывают на народные денежки.

— Вот сцену и приготовили на праздник.

Как начали нас дубинами угощать, мы всю сцену и развинтили, и погнали сволочей поганых… Ей-богу, гнали…

— Да я сама гнала… А они в нас пистолетами стреляли…

— Только не ОМОН, другие. В беретах черных. У них форма серая. Эти стреляли.

— Застрелили кого?

— Это я не знаю. Стреляли — это я видела.

— Рядом стройка, мы забор повалили и добра натащили.

— Ты Алксниса видела? Голова замотана, руку поломали.

— Сегодня ОМОН старика окружил, и играли им от щита к щиту.

— Это чего! Клавдию из Гагаринского райкома знаешь? Ну, Клавдия. Такая, в лиловом, шляпку еще носила, ее вчера инфаркт хватил. Возле зоопарка.

— Зато утром на Лубянке чекисты митинговали.

Настоящие, при погонах. Никого не боятся. Дядька толковый выступал, я фамилию запомнила: Бульбов. ОМОН рядом, зубами поскрипели, а тронуть не смеют.

— Красиво горит! Залюбуешься! Как на празднике!

— Вот тебе и день Арбата!

— Завтра на Октябрьской во сколько?

— В два.

— А что завтра? — спросил Виктор.

— Народное вече! — ответили несколько голосов одновременно.

Вдруг полет камней с баррикады прекратился, на синем фургоне замаячил человек с мегафоном и в светлом плаще, кудлатый и бородатый:

— Дорогие граждане милиционеры! Вы можете отойти! Уходите спокойно! Меня зовут депутат Аксючиц! — Возникла пауза, за щитами шевелились, вставали, переглядывались, быстро и нестройно семенили прочь; одинокий омоновец ковылял за всеми, а вслед звучало что-то более сложное и по взволнованности немного театральное: — Наш митинг был разрешен Моссоветом, но вопреки закону вас прислали его разгонять. Сегодня же прокурор Москвы возбудил уголовное дело против главы московской милиции. За этой баррикадой люди разных идей, к примеру, лично я — христианский демократ…

Он сбился, наклонился вниз, откуда донеслись неясные крики. Двое, выбравшись из-за дымных завалов, начали прогуливаться туда-сюда в замедленном дразнящем танце с белой растяжкой, черневшей большими буквами: «Мы русские! С нами Бог!».

У одного из них лицо было темным — наверно, от копоти. Пританцовывая, он отворачивался, и Виктору начало казаться, что это негр. Желая рассмотреть лучше, Виктор подался вперед и, забыв об аварийщиках, сделал несколько шагов по проезжей части.

— Фашизм не пройдет! — загомонили вокруг, и он обнаружил, что его примеру последовали старушки, радостной стайкой ринувшиеся к баррикаде.

Кувалда, настигнув, сцапал его за локоть:

— Всё, хорош, надышались.

На дорогу выскочил камуфляжный детина с автоматом:

— Куда-а? Наза-ад!

Старушки, точно школьницы, наперегонки понеслись на черный дым с каким-то легкомысленным смешком, но Кувалда, обхватив Виктора за шею, повлек его обратно к тротуару.

У гастронома, поодаль от подсохшей вишневой лужи, на треноге стояла телекамера с проводом, протянутым к голубому губчатому микрофону, который держала хорошенькая девушка. Перед ней переминались парень в клетчатом картузе, бабуся с авоськой и женщина с девочкой на руках. Виктор пропустил вперед себя аварийщиков и ловко выпал из процессии, чтобы послушать, о чем говорят.

— Я вам доложу! — втолковывал парень. — Москвичи свой выбор сделали! Борису мы верим!

Голубой микрофон скользнул дальше.

— За хлебом не пойдешь! — запричитала бабуся. — Бандиты… Всё ломают, портят… А есть еще эти… боровики…

— Боевики, — с натугой подсказала женщина, — в Белом доме засели. Спасибо хоть от них оберегают нас. Вы посмотрите, что творят! Всё перегородили. Город встал, скорые из-за них проехать не могут. Я не понимаю: почему президент медлит? Мне страшно за мою дочь! — она крепче прижала девочку к себе.

Виктор не знал — подставные они или говорят, что думают, да ему это было и неважно. Он понял, что это репортаж на фоне дыма. Чуть пригнувшись, нырнул вперед, размашистой рукой вырвал микрофон у девушки и, глядя прямо в камеру, захлебываясь, бешено закричал, как будто он в эфире:

— Люди! Спасите Родину! Телевизор вам врет! Останкино… Останкино — гнездо осиное… Вас жалят осы лжи!

Отпихнул парня, нависшего сзади, замахнулся на зеркальную лысину оператора, скорчил рожу журналистке, запомнив ее оскаленные зубки, блестящие глазки и антрацитовый гребешок в темных волосах, и побежал к грузовику аварийки. Сел в кузов, на жесткий баллон, уткнувшись носом в стекло. Молчал весь путь, не слушая хохмящих работяг.

Фото: Владимир Федоренко/ РИА Новости