Сенсацию — на первую полосу

Этот кряжистый усач, с умным, ироничным взглядом, всю жизнь писал гигантское полотно, запечатлевшее, в конце концов, огромный город. Читая Гиляровского, можно ощутить биение сердца старой Москвы, увидеть ее жизнь. Удивиться тому, что было, а порой и восхититься.

Не будь Гиляровского, картину ушедшего быта Белокаменной пришлось бы сшивать из лоскутков, кусочков. Но все равно не получилось бы полной, красочной картины.

Пробежим биографию писателя.

В детстве он не блистал особыми способностями, напротив — в первом классе (!) Вологодской гимназии остался на второй год. Но творить начал рано, хотя и не всерьез — сочинял стихи и эпиграммы на учителей, как потом выразился, «пакости на наставников».

Вообще, учеба у юноши была, судя по всему, костью в горле. С ней он мучился, а покончил внезапно, после провала на экзамене. И, опасаясь гнева батюшки — станового пристава, убежал из дома. По собственным словам, незадолго до этого юный Гиляровский читал «Что делать?» Чернышевского. Однако по какому пути пойти, так и не решил.

Если бы в то время были трудовые книжки, то у будущего московского летописца записи в ней громоздились бы одна на другой. Он был бурлаком — тянул лямку по Волге от Костромы до Рыбинска, работал грузчиком в Ярославском порту. Трудился истопником, пожарным, табунщиком в Царицыне, наездником в ростовском цирке, актером в Театре Анны Бренко. Выступал на сценах Тамбова, Воронежа, Пензы, Рязани, Саратова.

А ветер приключений все надувал его паруса. Гиляровский поступил в юнкерское училище, но вскоре его оставил. Однако когда грянула русско-турецкая война, снова надел военную форму. Во время службы на Кавказе Гиляровский проявил себя храбрецом — на его широкой груди засверкали Георгиевский крест и медали.

Характерно, что лишь вволю глотнув свободы и набравшись впечатлений, Гиляровский стал журналистом. В то время ему было уже под тридцать. Вскоре после дебюта на новом поприще он сотворил первую сенсацию — впрочем, тогда это называлось скромнее — выдал свежую новость.

Гиляровский сообщил, причем раньше коллег, с множеством приключений добравшись до места катастрофы, о трагедии, случившейся близ деревни Кукуевка в Тульской области. Летящий на всех парах почтовый поезд рухнул в пустоту на размытой водой высокой насыпи. Погибло много людей.

Гиляровского называли «летучим корреспондентом». Он исчезал из дома внезапно, оставляя короткие записки, и так же неожиданно возвращался — с ворохом впечатлений: с Дона, где полыхала чума, из объятых войной Сербии и Болгарии… До письменного стола добирался урывками, писал «на ходу». Сотрудничал едва ли не со всеми московскими газетами, которые почитали за честь получить его корреспонденцию.

На листки, исписанные торопливым почерком, набрасывались первые читатели — метранпажи, набиравшие текст: «Около двухсот русских и иностранных корреспондентов прибыло к этим дням в Москву, но я был единственный из всех проведший всю ночь в самом пекле катастрофы, среди многотысячной толпы, задыхавшейся и умиравшей на Ходынском поле…».

Он всегда был первым в своем деле.

Известный журналист, приятель Гиляровского Влас Дорошевич вспоминал, что однажды узнал об убийстве сторожа на железной дороге и его жены. Приехал, все осмотрел и вдруг увидел, что появился кто-то — «лица я не рассмотрел — в белой блузе, высоких сапогах, прямо с крыльца прыгнул в пролетку, крикнул извозчику и помчался, пыля по дороге».

Дорошевича принял судебный следователь, который сообщил, что здесь уже побывал Гиляровский и собрал необходимые сведения. Надо ли говорить, что Владимир Алексеевич опубликовал материал раньше своего приятеля-конкурента.

Уже в преклонных годах он объяснил читателям, откуда в нем такая прыть: «Бродяжная жизнь, полная самых отчаянных приключений, и война турецкая — выработали все необходимые качества для репортера. Я не знал усталости, а слова „страх“ и „опасность“ не существовали в моем лексиконе, и я то и дело командировался газетами на рискованные расследования».

Гиляровский слыл не только бытописателем, но и разоблачителем, даже диссидентом. Его книга «Трущобные люди» была запрещена. Помощник начальника цензурного главного управления так отвечал на прошение сочинителя о допуске книги к печати: «Из ваших хлопот ничего не выйдет… Сплошной мрак, ни одного проблеска, никакого оправдания, только обвинение существующего порядка. Такую правду писать нельзя».

Москву Гиляровский знал отменно — отмечал в дневнике, что прошел вдоль и поперек полтысячи городских улиц. Александр Куприн писал другу, что «скорее я воображу Москву без царь-колокола и без царь-пушки, чем без тебя».

Любимый город дарил репортеру удовольствия, которые с лихвой компенсировали издержки нелегкой и опасной профессии. Это, прежде всего, столы с изобильным угощением. Картины Гиляровского вполне могут соперничать с кистью Рубенса — он запечатлел омары и лангусты, которые прячутся в застывших соусах, как в облаках, окорока, спорящие нежной белизной со скатертью, розовеющие белорыбьи и осетровые балыки, чернеющую в серебряных ведрах стерляжью икру.

Тема изысканной еды в творчестве Гиляровского вообще занимает особое место, выдавая в нем тонкого гурмана. Кстати, Владимир Алексеевич с пристрастием нарисовал портрет повара Люсьена Оливье, создавшего знаменитый салат, переживший многие поколения.

«От газетного листа должно разить таким жаром, чтоб его трудно было в руках удержать, — объяснял, горячась, старик Гиляровский своим молодым коллегам уже в советское время. — В газете должны быть такие речи, чтоб у читателя спирало дыхание. А вы что делаете? Мямлите!».

Давние упреки мэтра звучат архисовременно. Многие из нынешнего племени журналистов ленивы, не любопытны, «трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете» им в тягость. Да и нет такой надобности, поскольку всевидящий Интернет под боком, точнее, перед глазами.

Журналистика давно перестала быть охотой, гонкой, приключением. Или пиршеством для ума и сердца, как было времена Гиляровского. Тем ценнее для нас сегодня тексты уважаемого Владимира Алексеевича. К тому же, они сулят читателям множество неожиданных открытий.

Напоследок — лаконичное, но многозначительное высказывание Антона Чехова, давнего приятеля Гиляровского: «Я знаю его уже почти 20 лет, мы с ним вместе начали в Москве нашу карьеру, и я пригляделся к нему весьма достаточно. В нем есть кое-что ноздревское, беспокойное, шумливое, но человек это простодушный, чистый сердцем…»