Свободная Пресса в Телеграм Свободная Пресса Вконтакте Свободная Пресса в Одноклассниках Свободная Пресса на Youtube
Культура
11 февраля 2014 16:02

Русь, чего ты хочешь от меня?

«Гоголь-центр» отметил годовщину творческой деятельности спектаклем «Мертвые души»

1801

Мы поздравляем «Гоголь-центр» с тем, что его творческая деятельность происходит целый год! На самом деле, больше, потому что Кирилл Серебренников стал худруком в августе 2012 года, и с тех пор ему блестящим образом удалось синтезировать то главное, что с огромными трудностями «пытается происходить» во всех московских театрах — соединение всего лучшего из «советской» театральной школы с «постдраматическими» мировыми новациями. Не говоря уже о продвинутой, синтетической, «поставторитарной» системе управления. Даже если мы преувеличиваем, налицо неоспоримый факт — режиссёру Серебренникову удалось за год решить проблему «отцов и детей», «Седьмая студия» без всякого зазора влилась в Театр им. Гоголя, произошло взаимообогащение поколений, редчайшее явление культурной жизни Москвы, страны и всего мира. Это качественно изменило творческое состояние двух основных резидентов Гоголь-центра. Хотя, какие теперь отдельные резиденты? Общее дело правит. Вглядимся же в спектакль, которым Гоголь-центр отмечает свой первый год жизни.

Первое, что вспомнилось на премьере «Мёртвых душ», это давнишний опус «Киже» в МХТ. Там была какая-то особая, почти буддийская пустота множества связанных и никак не связанных с рассказом Тынянова мизансцен. Запомнились горы рассыпанной по сцене муки, мельтешение персонажей. А хотелось видеть, так сказать, прозрачность «алмазной сутры» основателя формализма. В том спектакле Серебренникова была коробка, обрамление сцены из древесно-стружечных плит. Так ведь весь Гоголь-центр обрамлён теперь этими плитами. Символично, однако. В том смысле, что именно несуществующий хлопотливый подпоручик каким-то странным образом «правит» и нынешними «Мёртвыми душами», где основной реквизит — всё те же ДСП, в виде гробообразной комнаты и гробовских косых шкафчиков. Это ведь не раскидистая сосна на золотом фоне, как в японском театре Но, это то самое символическое ДСП, из которого советские люди, запредельно далёкие от махаянского буддизма, строили свой, то есть наш коммунизм. В таком пространстве персонажи гоголевской поэмы — скукоженные неведомой силой марионетки. Сила эта настолько привычна и неумолима, что птица-тройка у Серебренникова — набор из трёх черепов парнокопытных.

Второе, что поразило — нарастающее дежавю, ощущение уже виденного и слышанного. Это естественно, ведь спектакль-то был увиден зрителями фестиваля NET года три назад, но с одним нюансом — тогда играли актёры Национального театра Латвии. И играли чрезвычайно слаженно. Может, в память о том удачном спектакле Серебренников пригласил на роль Чичикова американца Одина Байрона, русский язык которого обладает акцентом, несмотря на игру в сериалах и несколько лет непрерывной практики. Худощавый американец, да ещё с таким пафосным именем, да говорящий тенором, да хлопотливо бегающий по сцене — что он за Чичиков? Кстати, играющий Манилова и Чичикова по очереди с Байроном, Семён Штейнберг — точно такой же странный Чичиков, даром, что их голоса и рост идентичны. Можно сказать, они не Чичиковы вовсе.

Но кто они? На пресс-конференции режиссёр говорил, что такой Чичиков — современный охотник за счастьем. Тогда разовьём эту мысль: герой врезается в мёртвую, губительную для счастья концепцию устроения общества чиновников и помещиков. Чичиков думал что, мол, для счастья все средства хороши, всякая негоция и хитрость сгодятся, все изыски практического ума, берегущего копейку, пойдут в ход. Но эдакий американский Чичиков ударился о стену свинцовой мерзости российской жизни, разбился вдребезги о толоконные лбы жуткой команды Коробочки, подвергся нападению монстра Ноздрёва, издевательству детей Манилова, измывательству скупердяя Собакевича, мучительству смотрителя морга Плюшкина. Да ещё флер всеобъемлющего современного гопничества мешает ухватить птицу счастья, ведь гопники — они знают, как помешать счастью простого постсоветского человека. Собственно, это всё и происходило на сцене. Замысел режиссёра удался сполна.

Отчего ж так скучно? — зададим фирменный вопрос Григория Заславского. Несмотря на насыщенную, местами бешеную программу спектакля, состоящего из множества визуальных и смысловых гэгов, вроде переноса советских гопников и, что характерно, олимпийцев — в поле тяготения гоголевского текста, веселья это не вызвало. Несмотря на превращения маниловских детей в зомбиобразных физкультурников, а щенков-мордашей Ноздрёва — обратно в гопников, смешно не было. Но, может быть, было страшно? Тоже нет. И проблема не в перенасыщенности, не в излишней суете, не в неоправданных перевёртышах. Главный перевёртыш — исполнение мужским составом всех женских ролей. Но это обыденная вещь для древних греков и нынешних японцев в театре Но, для половины московских театров, дело не в этом.

Может, не задалась игра актёров? Да нет, игра вполне. А лучшая роль постановки — Коробочка, играемая Олегом Гущиным, могла бы стать украшением любого театра. Олег Гущин, актер бывшего театра Гоголя, родился как раз в Риге, играл по молодости в знаменитом Свердловском ТЮЗ, дружил с Вячеславом Бутусовым и Алексеем Балабановым. Его Коробочка — предводитель племени диких старух, горбатых феминоидов со стальными зубами, команды квазимодо в душегрейках. Вот они впечатлили своими утюгами и периодическим впадением в медитацию-маразм. Эпизод с Коробочкой — отдельный полноценный двадцатиминутный спектакль, потому что смешит и ужасает одновременно. Эх, если бы всё было настолько цельно, как вокруг харизматичной Коробочки, то колесо доехало бы и до Нью-Йорка. Интересно, что Коробочка ничего не пела, может в этом секрет бенефиса Гущина?

Александр Маноцков написал музыку для восьми песен-зонгов на слова Гоголя, которые могли бы составить целый диск. Песни поют все персонажи, выходя на авансцену, превращаясь в дуэты и квинтеты (кроме элитной Коробочки, не снизошедшей). Поют хорошо семь песен под аккомпанемент фортепиано, а в конце под барабан и контрабас — полноценный гоголь-хит «Русь». Когда Евгений Сангаджиев, изображавший и слугу Манилова, и Селифана, и Феодулию, затягивает сакраментальное «Русь, чего ты хочешь от меня», это кажется очередной символической уловкой режиссёра, ведь Евгений выглядит истинным китайцем, а это намёк — то ли на «крещённого китайца» Андрея Белого, боявшегося лиры Гоголя, как подземного огня, то ли на политико-географические расклады послепутинской России. Может, Серебренников насквозь символичен в каждом элементе?

Хотелось бы такого, но, наоборот, произошёл дефицит символичности вследствие недооформленности идеи спектакля. Если Чичиков — современный манагер в погоне за продажами, за счастьем, крестьяне — гопники спорта, Собакевич — бывший опер на пенсии в заслуженном преданностью начальству поместье, Ноздрёв — заслуженный гопник-боксёр районного значения, то Манилов, Коробочка и Плюшкин выпадают из этого ряда, каждый по своей причине. И другая несостыковка. Вместо зрительского кайфа от контрапунктности прекрасных песен Маноцкова случилась нехватка, так сказать. Не хватило «перпендикулярности» песен к сверхактивной пластике актёров, возникло ощущение усталости от нагромождения одного на другое.

Короче говоря, в этом спектакле было что-то, не терпящее символизации. Можно назвать это излишней суетой и маетой, перешедшей странным образом из дээспэшного «Киже». Не хватило цельности и связности, без которых невозможно обобщить и абстрагировать жесты, возвести сценографию до символа. ДСП — мощный символ, но недостаточный. Возвращаясь к игре Гущина, можно признать, что внутренняя цельность игры — командное качество. Гущин легко мог бы стать звездой Коляда-театра, потому что там правит искренность, а искра высекается только монолитом командной игры и действует на зрителей неявно, суггестивно. Невозможно объяснить, почему не достало искры команде актёров, играющей рьяно и слаженно по несколько ролей — Илья Коврижных, Никита Кукушкин, Антон Васильев мгновенно меняли маски персонажей. Плотнейшее коловращение, гоголь-экшен!

То есть искрило, но не хватило соединения искр в молнию катарсиса. А ведь внутреннее воздействие на зрителей произвёл и Михаил Тройник своим бешенным Ноздрёвым, и Алексей Девотченко своим метафизическим, заупокойным Плюшкиным, набивавшим дырявый шлафрок всякой мельчайшей дрянью, прячущим в карманы брызги ауры Чичикова. К тому же, Девотченко и Тройник неузнаваемо, то есть идеально вписались в фигуры макабрической молчаливой дворни Коробочки. Ноздрёв, предатель Чичикова-штирлица, стал и главным аттракционом финала, когда вывалился из огромной белой куклы-невесты и присосался к Павлу Ивановичу не хуже героя вампирской саги. Позвольте влепить вам бэзэшку! Но мертво-спящая русская красавица не проснулась, а Чичиков в ужасе попытался выскочить из тюремного пространства русской жизни. Он же американец.

Фото: Ли Син

Последние новости
Цитаты
Александр Михайлов

Член Совета по внешней оборонной политике, генерал-майор ФСБ в запасе

Вячеслав Поставнин

руководитель международного центра аналитических и практических исследований миграционных процессов

В эфире СП-ТВ
Новости Жэньминь Жибао
В эфире СП-ТВ
Фото
Цифры дня