«Игры нашей жизни»

В одно время и до сей поры являясь подписчиком парочки литжурналов, от моего внимания не уходит и сторонняя периодика, а всё вместе позволяет познавать окружающее и мыслимое мироустройство. И между тем я этим ещё и разгоняю скуку, читая достоверные истории существующих людей и вымышленные истории героев, рассказанные опытными в жизни журналистами, писателями и поэтами. Книг современных уже не покупаю, романов и рассказов мне хватает на страницах литжурналов. Здесь по-своему и хорошо, и благодать… ну, если место знать: поменьше можно брать московских литжурналов на заметку, а больше — из провинции, где нет засилья столичного гламура, но есть изысканная проза, заумная поэзия или чуть попроще с рифмами, а также всевозможных рубрик море для каждого читательского сердца.

Но начну с печального. Решиться публиковать обзор после прочтения первых номеров журналов я не мог: майдан, февраль-шайтан и «правый сектор» — многоголосье общества и картинки катастрофы, затмившие для русскоязычной публики литературу, которая отдушиной в любое время остаётся.

Украина нынче — это пространство политической игры со смертью с участием элиты разношёрстной, в числе которой: гламурненький боксёр, новые бандеровцы, длиннокосый политзэк и гуляющие на свободе олигархи. И все они, судорожно глядя по сторонам налитыми кровью глазами, доводят страну до голодных игр для большинства украинского народа: кто съест кого быстрее, тот и будет жить. Или как там говорят: «Героям — сало!».

Я переждал холодные тюменские деньки: не было свободных шин, чтобы поджечь и славненько согреться, как это делали на Украине… и настрочил вам сей обзор, чтобы помочь вам, любители литературы, вспомнить вновь, что есть ведь в жизни игры и вполне беззлобные, и куда уж интереснее, когда в них подлости, злорадства, ненависти — намного меньше на яву.

Изданий много перечёл, рубрик и произведений интересных ещё больше, но моя тема специфическая — игры: во всех форматах жизненных пространств. Вы всё усвоите легко и сразу сами, как только выложу для вас отборное из журнальных угощений 2014 года.

Итак. На первое — немножечко разнообразных литературных блюд с «уральского» стола.

«Урал» № 1. Анна Кирьянова и рубрика «Без вымысла», рассказ «Дядя Ваня Череп и другие».

Героиня молода, юна, но верно понимала смысл игр жизни: «Я уже тогда плохо видела и ощущала невыносимый груз дефекта личности под названием „совесть“. Может быть, это был дефект „сострадание“ — не могу точно сказать. Это мешало бегству. Может быть, многие герои оказались на эшафоте по этим двум причинам: неповоротливость и совесть. Тяжелая рука ложилась на моё плечо, хриплый бас вопрошал: „В резиночку?“ Я обречённо кивала. „Резиночкой“ называлась игра, при которой сшитая бельевая резинка натягивалась на ноги двух стоящих девочек, а третья прыгала, выделывая замысловатые антраша и зацепляя резинку в виде разных геометрических фигур. Если девочка не справлялась с фигурой, считалось, что она „окаралась“, и прыгать могла уже другая, ранее стоявшая девочка. Если Зуева ошибалась, она громко и задорно вопила: „Чур, не считово!“, что означало продолжение пытки. Энергии у больной девочки было много, игра продолжалась часами. Особенно тяжело было играть зимой. Ноги от долгого стояния немели, тело каменело, я, как маленький генерал Карбышев, замученный фашистами, стояла на морозе, в темноте рано наступившей ночи. На небе мерцали тогда ещё видимые мной блеклые звёзды, намекая на тленность и бренность всего земного».

Аппетитно? Понравилось? Ещё не всё.

Вот повзрослей герои Евгения Эдина из повести «Ведьма в соседней квартире».

И жизненная ситуация знакома будет многим из диалога двух героев:

«- Зачем эти взгляды, эти заговоры, органный зал, Красноярск этот? Я же не чурка бесчувственная!

— Зачем? Ну, скажем, я действительно тебе симпатизирую… — сказала Наталья. — Действительно допускаю некий флирт. Но это не жестокая игра какая-нибудь, как ты думаешь. Это просто игра. Игра, от которой я получаю удовольствие, как и любая девушка. И знаю, что ты его тоже получаешь. Вот и всё тебе объяснение".

Ещё одна любимая игра людей обоих полов: флирт ради удовольствия, подмена чувств во имя торжества своего внутреннего «я».

Всё в том же номере Владислав Пасечник и сюжет его рассказа «Иама» происходит во времена, которые можно отнести к каменному веку.

Герой — старик, вынужденный странствовать, попадает в племя молодых аборигенов. Его оставили жить со всеми, а он — делил их быт, делился своим опытом: «Как-то молодые взяли меня с собой поиграть. Эта игра была мне хорошо знакома — нужно было бросать валуны по склону. Правила были простые — побеждает тот, чей валун укатится дальше и произведёт при этом больше шума».

Ничего не напоминает? Шумиха и восходящий грохот по нисходящей траектории морали. Ну, прям как наш гламур и шоу-бизнес, где зачастую самый сильный и влиятельный — слаб и недоразвит на мозги.

Но герой из старшего поколения не унимается в своём стремлении: «…мне всё равно хотелось всех удивить, убедить в собственной силе, и поэтому я искал камень побольше, когда заметил на осыпи мелкого щебня несколько огненных камней. Я выбрал обломок, подходящий для огнива, собрал пучок сухих веток и начал высекать искры. остальные забросили свои забавы и с любопытством наблюдают за мной. Женщины вскрикивали каждый раз, когда получались искры. Наконец ветки занялись, и люди, не веря своим глазам, заголосили наперебой». Так герой научил людей из нового племени добывать огонь. Да не всё так просто. Опыт — штука двусторонняя: смотря как ты используешь.

«…Тогда я думал, что подарил им нечто важное, значительное, на самом же деле я отнял единственное, что у них было. В огне была самая большая их драгоценность. «Огонь загорается по нашей воле, — рассуждали люди. — И раз наша воля сильнее огня, то мы можем получить всё, что пожелаем». А желали они теперь многого — еды, игр, женщин, — всего им вдруг стало не хватать. Ссоры и драки стали у них обычным делом. Я узнал, как звучат на их языке слова «моё», «мой» и «моя».

В отчаянии я пытался поведать им Слова Бога, они не слушали меня. Слова Бога звучали на языке этих людей как неуклюжая и пустая брань. Я говорил им про умеренность, но они только смеялись надо мной. Я пытался научить их смирению, и это привело их в ярость…".

Обжёгся результатом своих благостных желаний главный герой, обжигались и мы, когда, делясь опытом по доброте, получали новый опыт — злопамятства, неблагодарности, невежества.

Между первым и вторым — поэзия. Коль было упомянуто о Боге, то будет в тему предыдущего рассказа и для общей темы находка из не менее известного журнала.

«День и Ночь» № 1:

Эдуард Учаров («Трёхколёсный бог»):

«Навострив свои педали,
в раскуроченные дали
трёхколёсный катит бог.

От червя и человека,
от бессмысленного века
он ушёл, как колобок.

Полем, речкой, огородом
катит бог за поворотом
мне по встречной полосе.

Есть ещё секунда с лишним,
чтоб столкнуться со всевышним
и осесть на колесе…

Одуревшей головою
небо выбив лобовое,
тенью, ласточкой, звездой

мягко выпорхнет из тела
строчка горнего предела,
уплатив за проездной"

Бог порой как будто в самом деле: в детство впал, на неуместный транспорт сел и укатился. Нам остаётся ждать и помнить, что — он есть, но просто скрылся. Главное в своём пути — попасть по встречке, «чтоб столкнуться со всевышним».

На второе — порция почти забытых кислых щей.

«Новая юность» № 1: Валерий Байдин («Дети кислотных дождей». Попытка ненаучного осмысления религии русских хиппи. Эссе).

Не так давно знавали мы таких людей, кто к Богу был слегка теснее, но имел своё лицо: «Они взирали далеко на запад от рубиновых звёзд, говорили на сленге, чтобы избежать газетного „новояза“. Среди молодых они стали первыми, кто осмелился объединиться во имя свободы и решил полностью оторваться — от безликой толпы „строителей коммунизма“ и от земли, насильно превращенной в Советскую родину. Оторваться ввысь». Мы помним эти времена. Приход новых поколений давал нам пищу для умов. Мы принимали или отторгали принцип жизни новой молодёжи: «Дети кислотных дождей, от которых чернеет листва и смертельно белеют лица. Как часто они искали вслепую, шли мимо солнца, мыслью стремились в нижние бездны, верили наугад, торопливо влюблялись и легко отчаивались во всём на свете. Чтобы это понять, нужно было погрузиться в душу хоть одного из них. Сквозь черноту растаявшего зрачка на ледяное дно, где слой за слоем отложилась быстро прожитая молодость — мелкий мусор слов и глупых пирушек, неразличимые следы встреч и мимолетной любви, непохожей на любовь».

А что сменилось в наше время? Это в ранге будничных поступков, но уже для большей половины молодёжи, которой уж без разницы, к кому себя причислить, ведь они же сами для себя — икона стиля и мера праведных поступков.

Хотя, как вспоминает автор: «Хиппизм возник вовсе не для противостояния советской системе. Это движение сложилось как независимое от внешнего мира сообщество свободных людей — без высших и низших». Свобода дарит счастье выбора. И хиппи пользовались этим: «Жили аскетами, голодали по Брэггу, лечились по аюрведе, овладевали пранаямой, поселялись посреди дикой природы, ходили босиком, купались в ледяной воде, восхищались природой, арт-роком, искусством и поэзией. Сама жизнь становилась для них художественным творчеством, каждодневным „творением себя“. Они занимались философией и духовным созерцанием, искали „сатори“…».

Но свобода губит, когда ограничения размыты: «В постсоветское время Движение потеряло начальные ориентиры и постепенно сменилось «панк-движухой» — сборищами фанатов всё более «тяжелых», «металлических» рок-групп, яростно отрицающих романтизм своих предшественников.

У этого по сути тупикового направления есть приверженцы и ныне, в основном среди начинающих музыкантов. Но кроме оглушающих ремейков старого панк-рока — «жесткача» в голосе, потоков грязноречия, тоски по самоубийству, «готических» монстров в видеоклипах, крика вместо голоса и очень плохой музыки — они не способны предложить ничего, что затмило бы «сценическую апокалиптику» безбожника Егора Летова или «православного панка» Романа Неумоева.".

Автор Валерий Байдин вспоминает утверждение бывшего хиппи Никиты Панасюка: «В душе я по-прежнему хиппи. …По сути хиппи проповедовали евангельские истины. Прежде всего — любовь и свободу, которые, по словам святого Николая Кавасилы, являются двумя главными тайнами христианства… Нас невозможно уничтожить — мы возрождаемся в каждом новом поколении».

Игра не окончена ни для кого, когда живёт история перерождений.

А теперь маленький десерт-улыбка для литературного сообщества.

«Юность» № 1: Тамара Жирмунская («От прошлого жизнь просторней». Сентиментальный дневник).

В своё время дочь автора дневников (в совсем юном возрасте) дружила с самим Арсением Тарковским. И однажды он ответил на один из множества вопросов её личного дневника в специальной дружеской анкете. Вопрос-ответ звучал вот так:

«…13. Твоя любимая игра?

— Выборы Бюро секции переводчиков в Союзе писателей…".

Ответьте теперь вы, друзья вы наши литераторы: ну разве поэт отметил что-то мимолётное? Разве литераторы живут теперь иначе? Разве выборы у нас — совсем иные?

Нынче, господа и дамы, год лошади уже: все ржём и пашем. Все наши игры продолжаются. «Вся наша жизнь — игра» ©.

Фото: Дмитрий Коробейников/РИА Новости