Бессилие всесильного вождя

Народ видел вождя редко. Да и то — издалека. Дважды в год — 1 мая и 7 ноября он поднимался на трибуну Мавзолея. Иногда Сталин появлялся на стадионе «Динамо» — в День физкультурника — и на аэродроме в Тушине — на празднике Военно-воздушного флота. Случалось, он приезжал на избирательные участки в день выборов. Поздравлял рабочих-передовиков, знатных хлеборобов, видных ученых, заслуженных артистов и других деятелей культуры, приглашенных в Кремль.

Сталина могли лицезреть гости партийных форумов. Последние, кто его видел, были делегаты XIX съезда КПСС. Там 14 октября 1952 года Сталин выступил с заключительным словом. Это было, по сути, прощание. Однако никто не мог предположить, что жить вождю оставалось всего три с половиной месяца…

Стремительная походка

К октябрю пятьдесят второго Сталин заметно пополнел, его волосы поредели. Но он отнюдь не походил человека, находящегося под гнетом возраста. Свою речь на съезде вождь читал по бумажке — как всегда, неторопливо и размерено. Кстати, был без очков.

Летом 1951 года, как писала в своей книге «Двадцать писем к другу» дочь Сталина Светлана Аллилуева, «ему было уже семьдесят два года (72 вождю исполнилось позже — 21 декабря — В.Б.), но он очень бодро ходил своей стремительной походкой по парку, а за ним, отдуваясь, ковыляли толстые генералы охраны». Но если вождь пребывал в хорошей форме, то почему провел в отпуске целых полгода — с августа пятьдесят первого по февраль пятьдесят второго?

В качестве информации для размышления стоит привести фрагмент из книги Юрия Жукова «Сталин: тайны власти»: «Если в 1950 г., с учетом 18-недельного отпуска (болезни?), чисто рабочих дней — приемов посетителей в кремлевском кабинете — у него было 73, в следующем — всего 48, то в 1952-м, когда Иосиф Виссарионович вовсе не уходил в отпуск (не болел?), — 45. Для сравнения можно использовать аналогичные данные за предыдущий период: в 1947 г. у Сталина рабочих дней было 136, в 1948-м — 122, в 1949-м — 113…».

Правда, он проводил заседания, встречи с руководителями партии и государства, прием зарубежных гостей не только в Кремле, но и в других своих резиденциях. «И тем не менее, даже без обращения к его недоступной „истории болезни“, — пишет Жуков. — можно легко сделать единственно возможный вывод: Сталин если и вынужден был отрешиться от интенсивной, как прежде, повседневной работы из-за плохого самочувствия, то сделал это — неважно, добровольно или по принуждению — не в последние недели или месяцы жизни, а гораздо раньше».

Но, может быть, «прогулы» Сталина объяснялись не только болезнью, но и иными причинами? Ведь не так уж он был, видно, плох, если осенью 1952 года вообще отказался от отпуска.

Кремлевский узник

Сталин правил страной уже тридцать лет. Достиг абсолютной власти, ее Эвереста. Но всеобщее поклонение не радовало вождя. Более того, Сталин, по словам Аллилуевой, «вообще не выносил вида толпы, рукоплескающей ему и орущей „ура“, — у него перекашивалось лицо от раздражения…».

Окружение Сталина, хоть и отчаянно боялось своего хозяина, было не чисто на руку. «Иногда он набрасывался на своих комендантов и генералов из охраны, на Власика, с бранью: „Дармоеды! Наживаетесь здесь, знаю я, сколько денег у вас сквозь сито протекает!“ — писала Аллилуева. — Но он ничего не знал, он только интуитивно чувствовал, что улетают огромные средства… Он пытался как-то провести ревизию своему хозяйству, но из этого ничего не вышло — ему подсунули какие-то выдуманные цифры. Он пришел в ярость, но так ничего и не мог узнать». Далее — многозначительная, важная фраза: «При своей всевластности он был бессилен, беспомощен против ужасающей системы, выросшей вокруг него как гигантские соты, — он не мог ни сломать ее, ни хотя бы проконтролировать…»

Но разве по-другому стало при последователях Сталина?

Конечно, у него происходили возрастные и негативные изменения здоровья. Но куда больше он, возможно, страдал от бремени власти — не только физически, но и морально. Наверняка Сталину хотелось отрешиться от государственных забот, интриг, поисков врагов, мучительных раздумий. Все бросить и беззаботно возиться в саду, читать, гулять, играть с внуками…

Не потому ли автомобиль Сталина, готовый мчаться в Кремль, все чаще простаивал в гараже ближней дачи. А охрана томилась без дела…

Дочь Сталина вспоминала, как отец увидел в журнале репродукции рисунков и этюдов Репина. «А я этого никогда не видел…» — сказал он вдруг с такой грустью в голосе, что мне сделалось больно… Я представила себе на минуту, что случилось бы, если бы отец вдруг, — нет, в какой-нибудь специально отведенный для него лично, закрытый день пошел бы посмотреть Третьяковку, что бы там творилось… Это была система, в которой он сам был узник, в которой он сам задыхался, от безлюдья, от одиночества, от пустоты".

Чем, как не развившейся апатией, можно объяснить, что Сталин перестал собирать партийные съезды? Но летом пятьдесят второго он все же решил созвать очередной форум. XIX съезд состоялся, но лишь через 13 лет после XVIII-го, еще довоенного. Рядовые коммунисты, наверное, недоумевали. Такую тяжелую войну выиграли, столько дел сделано, но почему вождь не ставит перед ними новых задач?

Символические кадры

Аллилуева писала, что была у отца в декабре 1952-го, когда ему исполнилось семьдесят три года. Тогда она увидела его в последний раз. Он бросил курить и очень гордился этим, ибо дымил больше полувека. «Очевидно, он ощущал повышенное давление, но врачей не было, — пишет Аллилуева. — Виноградов (личный врач Сталина — В.Б.) был арестован, а больше он никому не доверял и никого не подпускал к себе близко. Он принимал сам какие-то пилюли, капал в стакан с водой несколько капель йода, — откуда-то брал он сам эти фельдшерские рецепты; но он сам же делал недопустимое…» Далее она приводит факт, который мог послужить причиной скоротечной болезни, а затем и смерти Сталина: «…через два месяца, за сутки до удара, он был в бане, построенной у него на даче в отдельном домике и парился там, по своей старой сибирской привычке…»

14 октября 1952 года все пятнадцатиминутное выступление вождя на съезде запечатлели операторы советской кинохроники, словно предвидевшие, что оно станет последним…

На другой день «Правда» вышла с лаконичным сообщением: «Вчера закончил свою работу XIX съезд Коммунистической партии Советского Союза. С речью на съезде выступил товарищ Иосиф Виссарионович Сталин. Делегаты, представители братских партий, все присутствовавшие на съезде горячо, от всего сердца приветствовали великого вождя и гениального учителя трудящихся».

Но это было не совсем так. Хроникеры запечатлели делегатов, которые наблюдали за Сталиным довольно спокойно. И аплодировали ему не исступленно, а сдержанно. Не как кумиру, а как товарищу по партии, чье мнение они разделяют.

Соратники Сталина — Маленков, Берия, Булганин, Хрущев — тоже слушали вождя без эмоций. Среди руководителей партии не видно было Микояна и Молотова. Почему? Об этом чуть позже…

На закрытии партийного съезда — кстати, на нем ВКП (б) была переименована в КПСС — вождь не сказал ничего запоминающегося. Свое выступление он в основном посвятил представителям зарубежных коммунистических партий.

…Последние секунды кинохроники. Сталин произносит заключительную фразу: «Долой поджигателей войны!» и, собрав листки с речью, под аплодисменты, сходит с трибуны. Символические кадры!

Знак судьбы

На XIX съезде присутствовал руководитель коммунистов Молдавии. На него обратил внимание Сталин и даже отпустил короткий комплимент: «Какой красивый молдаванин!» Но это был русский — Леонид Брежнев, имя которого через несколько лет узнает весь мир.

7 ноября 1952 года он впервые поднялся на трибуну Мавзолея. Конечно, 45-летний Брежнев находился — и в прямом, и в переносном смысле — вдали от Сталина, но судьба уже подавала ему знак…

Народный артист СССР Игорь Ильинский рассказывал, что был приглашен на концерт для узкого круга, посвященный съезду. Во время выступления Краснознаменного ансамбля песни и пляски, Ворошилов подошел к его руководителю Александру Александрову и что-то тихо сказал. Дирижер понимающе кивнул, вскинул палочку и зазвучал знакомый мотив.

Из-за стола поднялся Сталин и, заложив руку за борт френча, запел:

«Эх, яблочко, ты котишься,

В Губчека попадешь —

Не воротишься…«

Перепуганный Ильинский на цыпочках вышел из зала и поехал домой. Артист подумал, что со Сталиным случилось что-то ужасное. Но тот просто вспомнил свое революционное прошлое. Или захотел ощутить себя обычным человеком.

Гробовая тишина

Через несколько дней после XIX съезда состоялся пленум ЦК партии, в котором приняли участие лишь «избранные» коммунисты. И снова на трибуну поднялся Сталин. Но операторов в зале уже не было.

Речь вождя была более обстоятельная, конкретная. Но главное, она ошеломила слушателей.

Те, кто видел Сталина, не могли допустить и мысли, что он серьезно болен. Напротив, вождь говорил четко, убедительно. Но, может, впервые в жизни не убедил…

Сначала Сталин сообщил, что перестал доверять своим старым партийным товарищам — Молотову и Микояну. В частности, первый на одном из дипломатических приемов предложил английскому послу издавать в СССР буржуазные газеты и журналы. Кроме того, Молотов предложил сделать Крым еврейской автономией.

«При всем гневе Сталина… — вспоминал участник пленума, писатель Константин Симонов в своей книге „Глазами человека моего поколения“, — в том, что он говорил, была свойственная ему железная конструкция. Такая же конструкция была и у следующей части его речи, посвященной Микояну, более короткой, но по каким-то своим оттенкам, пожалуй, еще более злой и неуважительной».

В зале повисла гробовая тишина. Лица многих буквально окаменели. Но главный, ошеломляющий удар вождь приберег напоследок.

«Сталин, стоя на трибуне и глядя в зал, заговорил о своей старости и о том, что он не в состоянии исполнять все те обязанности, которые ему поручены, — писал Симонов. —  Он может продолжать нести свои обязанности Председателя Совета Министров, может исполнять свои обязанности, ведя, как и прежде, заседания Политбюро, но он больше не в состоянии в качестве Генерального секретаря вести еще и заседания Секретариата ЦК. Поэтому от этой последней своей должности он просит его освободить, уважить его просьбу…»

Симонов услышал в той фразе коварство, злой умысел. Он счел, что Сталин проверял людей, испытывал на верность. И согласных с тем, что он стар и немощен, вождь готов был упечь на Лубянку.

В зале мгновенно возник ропот: «Нет, нет! Оставайтесь!» «Без вас мы не сможем!» «Народ этого не поймет!» В этом хоре, может, был и голос Брежнева. Спустя много лет состарившийся Леонид Ильич тоже захочет уйти на покой. Но и его не отпустят.

Никто уже не узнает, испугались ли тогда участники пленума Сталина или действительно подумали, что пропадут без вождя…

Сталин постоял несколько секунд в раздумье. Потом разочарованно махнул рукой и сел на свое место. Жаль, что этот кадр никто не запечатлел…

Многие историки посчитали, что Сталин играл в свою любимую игру — интриг и козней. А я подумал: а вдруг именно тогда он был искренним? Может, впервые в жизни…

Но Сталину не поверили.

Фото: РИА Новости