«Похабный мир» по Суркову должен привести к новой реконкисте

Бывший помощник президента Владислав Сурков заявил, что России тесно в границах Брестского мира в своей колонке для «Актуальных комментариев».

Он призвал вспомнить изначальное значение слова «геополитика», согласно которому ландшафт определяет характер государств, особенности развития народа и его устремлений зависят от свойств местности, в которой он образовался. Кроме того, большое значение, по его мнению, имеет размер территории.

«Контроль пространства — основа выживания. Теперь часто слышно, что это архаическое представление о политике. Что борьбу за земли, моря и небеса больше вести не стоит, потому что… непонятно, впрочем, почему. Скорее всего, потому что лень и страшно», — пишет он.

Сурков напоминает о годовщине подписания Брестского мира, который заранее получил в оппозиционной прессе дополнительное и более четкое название — «похабный».

По его словам, если сравнить современную карту европейской части России с картой, утвержденной Брестским миром, то заметно, что западная граница нынешней России почти совпадает с утвержденной после германского ультиматума. Он уверен, что в границах такого мира России «тесно, скучно и неловко».

«И действительно, мир получился прямо оскорбительный. По его условиям Россия отказывалась от огромных прежде принадлежавших ей территорий Прибалтики, Белоруссии, Украины. Западная граница откатилась далеко на восток, задвинув страну в пределы допетровских, можно даже сказать, доромановских времен. Похабнее некуда», — отметил Сурков.

Бывший помощник президента напоминает, что договор был отменен не Россией, а ее союзниками в том же 1918 году, после чего были возвращены утраченные земли. «Но геополитические процессы медлительны, их результаты не сразу проступают из-под нагромождений ошеломляющих событий. Распад России, начавшийся в 17−18 годах прошлого века и как будто остановленный коммунистическим государством ценой колоссальных жертв, на самом деле не прекратился», — уверен Сурков.

По его словам, спустя много лет Россия вернулась к границам «похабного мира», не проиграв войны и не заболев революцией. Он убежден, что дальше Россию ждет много геополитики.

«Как же иначе, если тесно и скучно, и неловко… и немыслимо оставаться России в границах похабного мира. Мы за мир. Разумеется. Но не за похабный. За правильный», — резюмировал он.

И как все это понимать? Призыв к экспансии?

— Говоря о большой политике, о глобальных вызовах международной безопасности и путях выхода из кризисов, мы практически всегда обращаемся в прошлое, — убежден кандидат политических наук, исполнительный директор мониторинговой организации CIS-EMO Станислав Бышок.

— Тот эпизод нам кажется похожим на Карибский кризис, этот — на распад СССР, тот — на переговоры великих держав в Мюнхене в 1938 году, а этот — на преддверие Брестского мира. Здесь Владислав Сурков идёт по проторенной дорожке исторических параллелей. Американский историк Тимоти Снайдер назвал бы такой подход «логикой вечности»: всё всегда повторяется и по сути остаётся одним и тем же, а прогресс — это рационалистическая иллюзия.

«СП»: — Сурков вообще кого представляет? Это он от себя говорит? Или озвучивает чьи-то мысли? К кому они обращены?

— Сурков представляет бывшего серого кардинала российской внутренней политики, ставшего писателем-постмодернистом. Учитывая, что других писателей, не говоря уже о постмодернистах, в среде актуальных или бывших грандов отечественного политикума не наблюдается (все работают с документами, даже не приходя в сознание), остаётся читать Суркова. Последний его текст, впрочем, представляется гораздо более расслабленным и, что ли, необязательным, чем предыдущие. Шум барабанов войны не прорывается через строчки гипертекста.

«СП»: — Брестский мир действительно был похабным и оскорбительным? Тогда это была вынужденная уступка, но ее в итоге исправили. Означают ли слова Суркова призыв вновь исправить эту ошибку?

— Поскольку все исторические параллели, даже самые блестящие, условны, следует пояснить вот что. В рамках переговоров в Брест-Литовске были две принципиальные стороны — имевшие слабые позиции большевики и имевшие прекрасные позиции немцы. Шансов как-то выровнять положение военным или дипломатическим способом у слабой стороны не было. Если же говорить о распаде СССР, то здесь никаких «немцев» не было, а были построенные по этно-территориальному признаку союзные республики, которые были бы не против получить независимость, причём союзный центр, совпадавший со столицей одной из республик — Российской Федерации — против этого не возражал. Развод союзных республик не был насильственным действием какого-то враждебного внешнего актора, которому вынуждены были подчиниться республики. Любые идеи об обратном — это натуральное переписывание истории. Понятно, что мы всегда переосмысливаем собственный опыт, как и исторический опыт своей страны, но нужно же держать себя в руках.

«СП»: — Сурков считает, что распад России, начавшийся в 17−18 годах прошлого века и как будто остановленный коммунистическим государством ценой колоссальных жертв, на самом деле не прекратился. То есть распад России растянулся на целое столетие? Можно ли согласиться с этим утверждением?

— Согласно Эдварду Гиббону, упадок и разрушение Римской империи заняли существенно более длительное время, чем собственно становление и расцвет этого государства. Вопрос ведь в дефинициях. Кто-то, говоря об СССР, скажет, что внутри этого сложносочинённого образования вызревали национальные государства, а 1991 год стал моментом не только и не столько смерти ленинского проекта, сколько днём рождения полутора десятков новых независимых национальных государств. Империи не исчезают физически, они распадаются на части, каждая из которых живёт своей обособленной жизнью. Это никак не отменяет свойственной любому человеку ностальгии по старым-добрым временам, когда всё было «просто и знакомо».

«СП»: — А обратим ли он? Есть ли варианты что-то вернуть? Что именно? Если нет, может ли это процесс продолжиться, и как его остановить окончательно?

— СССР распался строго по прочерченным ранее руководством страны национально-территориальным республиканским линиям. Затем каждая из новообразованных (или восстановленных, как в случае, например, со странами Балтии) республик стала заниматься национальным строительством, то есть формировать нацию на основании своих собственных, а не общесоветских или общечеловеческих, идеях, которые определялись государством с опорой на национальную интеллигенцию. Часто в центре национальной идеи было представление о вековой национально-освободительной борьбе своего народа против угнетения, каковая борьба триумфально закончилась в 1991 году с обретением независимости.

В этом контексте любые доносящиеся из Москвы идеи о хоть каком-то собирании русских земель воспринимаются как попытка перечеркнуть национально-освободительные достижения соответствующих (нерусских) национальных государств. Слова о братских народах трактуются как стремление великороссов отменить национальный проект соседей или аннексировать часть их территории. То, что в России считается проявлением миролюбия и братства, за её пределами может интерпретироваться как захватнические намерения. Прежде, чем исправлять ошибку Беловежья, следует поинтересоваться у окружающих, считают ли они собственную независимость ошибкой. А то неловко может получиться.

«СП»: — Не будут ли слова Суркова восприняты как призыв к экспансии? Путин не раз говорил, что распад СССР это плохо, н назад пути нет. При этом западные СМИ постоянно пишут, что Путин стремится восстановить «империю». Какая точка зрения, по-вашему, господствует в российских политических элитах?

— Западные СМИ часто путают советскую идею с русской, русский ирредентизм — с идеей восстановления СССР, а оборонные и экономические союзы, предлагаемые Москвой своим постсоветским соседям, — и как империализм, и как ирредентизм, и как восстановление СССР вместе взятые. Впрочем, справедливости ради, следует сказать, что и в наших странах некоторые путают русское с советским, причём как в негативном ключе, так и в позитивном.

На мой взгляд, правы те, кто говорит об обеспечении безопасности как о наиболее принципиальной мотивации Кремля. Россия — это не обязательно про империю и даже не обязательно про русскую культуру, это про безопасность. Этой цели можно добиваться разными путями, включая укрепление армии, вступление в оборонные союзы, активную торговлю с внешним миром и пр. Действительно, когда вы начинаете рьяно укреплять собственную безопасность, многие соседи, близкие и не очень, могут трактовать ваши оборонительные шаги как подготовку к агрессии и не верят в ваши миролюбивые намерения. Эта ситуация называется в международных отношениях дилеммой безопасности. Ей две с половиной тысячи лет, её изобрели в Древней Греции.

— Элиты современной России в последние годы всё чаще обращаются к политике памяти для идейного наполнения своих действий на постсоветском пространстве и на международной арене в целом, — считает политический аналитик Фонда развития институтов гражданского общества «Народная Дипломатия» Евгений Валяев.

— Владислав Сурков периодически выдает колонки, в которых обращается к различным маргинальным идеологемам. В этот раз Сурков обратился к дугинской геополитике. Хотя если есть сам Александр Дугин, то зачем нужен Владислав Сурков с его вторичными по отношению к дугинизму идеями? Возможно, что тем самым Сурков лоббирует какие-то определенные подходы на тех направлениях, за которые гласно или негласно отвечает. Если бы под авторством Владимира Путина не выходили статьи про Украину, то и подобной публицистики от других представителей элиты мы бы, скорее всего, не увидели. Оказалось, что писать колонки любит не только Сурков, но и даже Дмитрий Медведев. Новизны в этих колонах никакой нет, но мы хотя бы понимаем, что думают, хотят думать или пытаются заставить думать других эти люди. Это единственный плюс от этой беллетристики. Хотя вот, например, президент Украины Владимир Зеленский, будучи более молодым человеком, понимает, что колонки являются устаревшим форматом — поэтому чаще обращается к формату видеообращений. Обычно современные политики-демагоги говорят об исторической несправедливости, рассуждая о причинах развала Советского Союза.

Сурков копнул глубже, хотя эта попытка, если ее рассматривать как новую цель России, несет множество рисков, так как отрицает выгодную нам Ялтинско-Потсдамскую систему международных отношений. Возможно, Сурков передает мысли нашей элиты, которые понимают, что эта система подходит к концу и должна сформироваться новая. Если нынешняя система подходит к концу, а Версальско-Вашингтонская система, согласно Суркову, является «похабной», то идеал, судя по всему, кроется еще дальше — бывший помощник президента предлагает восстановить Венскую систему международных отношений. Подобное историческое реконструкторство может довести до предложений вернуть Аляску или даже Мальту.

У многих стран в истории существовали периоды, когда они достигали максимального имперского могущества — их территории были велики, а влияние огромно. Для современного мира территории уже не являются столь огромной ценностью, ведь на первый план выходят цифровые технологии. Сурков, так мягко рассуждающий о том, что России тесно в нынешней системе и в нынешних границах, выглядит как человек, который не хочет не только пересаживаться на электромобиль, но и автомобиль с ДВС ему уже не мил — подавайте человеку гужевой транспорт. Подобных статей на просторах интернета очень много. Можно найти более скрупулёзные и продуманные работы.

Речь тут не только про Украину, а про новый стиль поведения Москвы вообще — в последний год Россия фактически перестала с кем-либо и о чем-либо договариваться. Такой стиль был характерен для Дональда Трампа, который не собирался ни с кем вступать в диалог, поэтому выводил США из международных соглашений и подчеркнуто не считался с союзниками. Россия стала продолжателем трампизма на международной арене. Но тут есть существенное «но» — для этого нужно быть одной из мировых, а не региональных держав. Современная Россия очень сильно экономически отстает от мировых лидеров, чтобы у нее была возможность очерчивать каркас новой международной системы. Обсуждать новую международную систему и искать в этом процессе место России куда интереснее, чем повышать уровень благосостояния граждан или смотреть на жизнь российской глубинки. Вполне вероятно, что для Суркова и других представителей элиты российская очень часто серая действительность также является «похабной» темой, которой они не хотели бы заниматься.