Возраст власти

Когда старик Брежнев выдавил в отставку своего многолетнего сподвижника-тандемократа старика Косыгина, всю страну тут же облетел анекдот (а единственным инструментом политологии тогда были как раз анекдоты):

— Почему, Леонид Ильич, вы Алексея Николаевича на пенсию отправили?

— Да старый он стал. В детство впал. Ничего не помнит. Взял моих оловянных солдатиков поиграть, я говорю: «Отдай!», а он — «Я не брал!»

А вот согласно одной из парадоксальных теорий, ВОВ мы выиграли далеко не в последнюю очередь потому, что Гитлер перед войной сильно обновил вооружения, а Сталин — генералитет. Произошло это, правда, в рамках Большого Террора.

«Тридцать лет — а еще ничего для вечности!» — горестно вздохнул Юлий Цезарь. Меж тем, в Риме считалось, что подлинная мужская зрелость наступает лишь в сорок пять (а средняя продолжительность жизни составляла при этом всего двадцать пять — римляне травились свинцом из собственных акведуков).

Власть воспроизводится на местах до мелочей. Маленький тиран, маленький злодей, маленький изверг сидел в каждом министерстве, в каждой области, в каждом районе, на каждом заводе и даже на каждой университетской кафедре при Сталине.

Маленький самодур — при Хрущеве.

При Брежневе власть поначалу отошла (как при раннем Путине) к спокойным, самоуверенным, жадно жизнелюбивым дядькам в самом соку. Ну и к косыгинским технократам. Тех, кто «высовывался», да и тех, кто всего-навсего выламывался из общего ряда, быстро и жестко, хотя и по-разному жестко, убирали. «Железного Шурика» Шелепина — в глубокую тень. Лидера Белоруссии Машерова — в так и оставшуюся загадочной автокатастрофу. Андропова — в КГБ (оттуда, считалось, путь на самый верх был уже заказан: все помнили Берию и свой страх перед ним). Сразу после того, как Кулаков и Романов породнились, поженив детей, первый внезапно умер от острой сердечной недостаточности, а второго навсегда скомпрометировал слух о побитом на свадьбе царском сервизе из Эрмитажа.

Правда, косыгинская реформа — бюрократический рынок, как в Венгрии у Яноша Кадора, — не заладилась. Уже Щекинский эксперимент показал, что ее последовательное применение в масштабах страны неизбежно приведет к массовой безработице, — и реформу без лишнего шума свернули. На чем, собственно, государственная деятельность Косыгина и закончилась — и председателю Совета Министров только и оставалось, что «сохранять лицо», — и делал он это, надо сказать, хорошо.

Впрочем, «сильные люди» и, по-видимому, сильные управленцы на самом верху властной пирамиды (о вертикали заговорили лишь много позже) безусловно присутствовали: маршал Гречко в армии, маршал Устинов — в ВПК, «мистер Нет» Громыко — во внешней политике, Дымшиц и Байбаков — в Госплане, тот же Андропов — в КГБ, позднее разоблаченный как коррупционер Щелоков — в МВД. Особую роль (воры сказали бы — «смотрящего») играл Суслов.

Кстати, это была реально многопартийная система — пусть и в зародыше. Каждый из столпов режима представлял и олицетворял интересы своего ведомства, — а в совокупности все эти интересы складывались в один общегосударственный. Правда, традиционно в загоне оставались сельское хозяйство, легкая промышленность и финансируемая по остаточному принципу культура. Хотя деятелям культуры — и ведущим, и низовым — в общем-то, было грех жаловаться. И бесились некоторые из них (а они бесились) разве что с жиру.

Ну, и надо всем этим возвышался — действительно, без дураков, возвышался — Брежнев. «Коммунизм, которого мы не заметили» наступил именно при нем. И, далеко не в последнюю очередь, — благодаря неофициально провозглашенному им курсу на умеренную коррупцию. На коррупцию — но именно на умеренную коррупцию — и, главное, в своей умеренности контролируемую.

Однажды, отвечая на вопрос назойливого западного корреспондента, Брежнев разоткровенничался: «Плохо живем, говорите? А я вот, помню, студентом разгружал вагоны. Три мешка государству — четвертый себе. И у нас вся страна так живет!»

Есть распространенный пропагандистский миф о том, что при Брежневе нечего было есть. Более соответствует истине другое расхожее мнение: полки в магазинах были пусты, а холодильники в каждом доме ломились всяческой снедью. Нечего есть — ступай на базар или к перекупщикам — и у них было все. Правда, в полтора-два раза дороже. То есть эта была не нехватка продуктов питания и других товаров, а скрытая инфляция. Егор Гайдар сотоварищи при преступном попустительстве Ельцина «раскрыл» инфляцию, — а что у них получилось, помнят все, кому довелось пережить эти окаянные дни.

Базар, перекупщики, продуктовые «наборы», комиссионные магазины (включая авторынок), «Березки», фарцовщики, валютные проститутки (и крышевавшие проституток с фарцовщиками менты) плюс, естественно, копеечные привилегии номенклатуры, — это и была брежневская контролируемая (умеренная) коррупция… В 1990-е проститутки с фарцовщиками пошли во власть, в 2000-е их потеснили несколько зазевавшиеся на старте менты и номенклатурщики, — но стало ли лучше, особенно поначалу? Вопрос остается открытым.

В 1968 году мы вошли в Чехословакию, а в 1979 — в Афганистан. И то, и другое — при Брежневе. Правда, посередине между двумя вторжениями произошла разрядка отношений с Америкой и удалось избежать серьезной войны с Китаем. Когда посрамленные в своей цветной революции чехи брали у нас реванш на хоккейной площадке (во главе уже не с Дубчеком, а с форвардом и бомбардиром Недоманским), а китайцы лезли под «Град» на амурский остров Даманский, страну облетело двустишие: «Нам не до острова Даманского, держите лучше Недоманского!» А либеральный публицист Эрнст Генри выстраивал какую-то мифическую ось Бонн-Пекин и пугал ею старшекурсников, которых заставляли сдавать так называемый ленинский зачет.

Когда, начиная с 1970, на историческую родину (но в основном почему-то все-таки в США) засобирались евреи — и оборотной стороной этого стал довольно острый всплеск государственного антисемитизма, — Брежнев изрек сакраментальное: «Евреев на работу не брать, но и не увольнять! Те, кто работает, пусть работают». И так оно наполовину и получилось: наполовину, потому что директива «Не брать» оказалась торпедирована на местах, правда, не повсеместно.

Да, правда, с диссидентами при Брежневе обходились нехорошо. Гораздо лучше (и мягче), чем до него, и не в пример лучше, чем после него, но тем не менее. Впрочем, гуманный «философский пароход» курсировал исправно — и задним числом ясно, что подавляющее большинство тогдашних «философов» было не более чем балластом…

А потом Брежнев постарел. И все они вместе с ним. К московской Олимпиаде 1980-го года он превратился в героя бесчисленных анекдотов. Скажем, про «сосиски сраные» (так Брежнев после инсульта выговаривал словосочетание «социалистические страны». Или про «сиськи-масиськи» («систематически»). Или про приветствие олимпийцам, зачитываемое по непременной бумажке: «О… О… О…» — Леонид Ильич, это не «о», это олимпийские кольца.

Брежнев, рассказывают, слезно просился в отставку, но его не отпускали. Во всей своей тогдашней немощи он был, сказали бы сегодня, гарантом. Да, но гарантом чего? Гарантом стабильности, гарантом «коммунизма, которого мы не заметили», с одной стороны. И, увы, гарантом геронтократии, гарантом пожизненного «сидения» власть имущих на своих местах — а то и карьерного роста околокремлевских старцев — с другой. Что в конечном счете и обусловило застой.

В каком возрасте нужно приходить к власти? В любом: хоть в тридцать, хоть в семьдесят. В каком нужно уходить из власти? И тут нет ни малейшей определенности. Верховный властитель может быть и стар, — а вот окружение свое он обязан перетряхивать и омолаживать чуть ли не каждые десять лет. Так, кстати, и поступал Сталин — в присущем ему брутальном стиле. Так поступал Мао. Так поступал Иосиф Броз Тито. Так до сих пор поступает Фидель.

А Брежнев одного старика прогнал (за оловянных солдатиков) — а другого, еще более дряхлого, на его место назначил. И сам фактически организовал «пятилетку в три гроба», по результатам которой (и по контрасту) старческое политбюро проголосовало за моложавого пустослова из Ставрополя, — а тот, наломав и сам дров, насмерть рассобачился со свердловским хулиганистым алкашом. И понесло страну по кочкам.