Стоп-лист свободы

После краткого периода политической «оттепели» российское общество вновь впадает в состояние анабиоза. Впрочем, иллюзия политической стабильности грозит обернуться в будущем новыми беспрецедентными потрясениями. О нарастающем прессинге оппозиции, «оранжевой угрозе» и последствиях утраты российским обществом способности адекватно оценивать происходящее «Свободная пресса» побеседовала с известным российским публицистом, автором книги «Почему Россия не Америка» Андреем Паршевым.

«СП»: — Что сегодня определяет политический процесс в стране? Многие связывают наступившую политическую реакцию с затуханием протестной активности.

—  Честно говоря, я не считаю протестную активность главным фактором. Если посмотреть на российскую историю, то можно увидеть, что в нашем обществе регулярно происходили «приливы» и «отливы» вольнолюбия и свободомыслия. Наше поколение еще в школе достаточно плотно изучало историю революционного движения (хотя не очень понимало, в чём там было дело). Напомню, что во времена Александра III, который правил сравнительно недолго (около 13 лет), революционное движение резко пошло на спад, терроризм почти исчез. «Идеологические гайки» тогда царская власть, наверное, «завинчивала», были и репрессии, но «гор трупов» при этом не было. Ничего похоже на обоюдный террор образца 1905−1907 гг. не наблюдалось. Просто тогда, в 80-е годы 19-го века, почему-то изменилось общественное умонастроение, и, может быть, это было как-то связано с первой индустриализацией — вместо идеи социальной революции на 20 лет возобладала идея прогресса.

Потом, тоже в течение 20−30 лет, в нашей стране была атмосфера эксперимента — не только в социально-политической сфере, это касалось не только смены нескольких типов государственного устройства — а касалось всего, и науки, и искусства. Зато потом, начиная с 1928—1929 года и до «оттепели», возник и долго существовал серьезный идеологический контроль. Это проявлялось во всех областях без исключения, начиная от содержания детских книг, заканчивая научными работами. Отчасти это укрепило, дисциплинировало страну — но, скажем, целые направления научной мысли были табуированы, не развивались вообще, и даже «оттепель» им не помогла. И уж тем более в такой ситуации было невозможно вести дискуссии, относящиеся к власти.

После того как в 1980−90-е годы наступила «эпоха перемен», когда идеологические скрепы распались — мыслительный процесс оказался ничем не скован, кроме собственных предрассудков российских интеллектуалов. Несмотря на развал государства, интеллектуальная свобода, тем не менее, была.

В те времена могли издаваться и продаваться такие книги и газеты, которые сейчас вы совершенно точно не приобретете. Помните, был такой фантаст Юрий Петухов, который умер в ситуации, когда проходило следствие по поводу одной из его книг, а две другие были запрещены и конфискованы. Хотя его трудно было назвать «рупором организованной оппозиции». Причем, пожалуй, усилилась даже не цензура, а самоцензура — это точно наблюдается в интернет-пространстве, владельцы ресурсов сами гораздо строже относятся к информационному наполнению своих сайтов.

Да, по мере усиления государственных структур бюрократическая машина начала наступление на свободу во многих ее проявлениях. Это, в общем, нормальное явление: бюрократ ведь не может написать указание «Создать то-то и то-то!». А деятельность нужна. Поэтому запрещается то, что раньше разрешалось. Иногда правильно, а иногда… ну вот раньше в лесу нельзя было разводить костры. А сегодня додумались штрафовать за появление в лесу в периоды пожарной опасности.

Однако было бы неверно воспринимать наше протестное движение как «бунт сторонников свободы» против сторонников диктатуры. Скорее, это столкновение двух группировок внутри одной системы. Просто небольшой пример: Геннадий Гудков, когда был у власти, остановил законопроект, который мог бы облегчить жизнь легальных владельцев спортивного и охотничьего оружия. А сейчас он оппозиционер…

«СП»: — Помимо бюрократических ограничений, есть и другие механизмы власти…

— Именно так. Контроль над ключевыми масс-медиа — это не менее эффективная власть, чем власть административная. Мы догадываемся, что на нашем телевидении (которое по прежнему остается главным массовым каналом получения информации) есть так называемые «стоп-листы». Определенных персоналий в принципе не будут приглашать на телевидение. Соответственно, их мнений мы никогда не узнаем. То же самое касается «черных списков» конкретных идей. Хотя формально они не запрещены и не являются экстремистскими. Подобные «стоп-листы» есть у всех издателей. Можно ли назвать такое общество свободным? Например, когда «Суть времени» Кургиняна собирала митинги против вступления в ВТО, у них не было информационной поддержки, агитации, просто сообщений новостных лент, ничего, кроме собственного сайта. Ну, собралось несколько тысяч. Не потому что не хотели — а потому что не знали. А вот антиоранжистский митинг на Поклонной горе собрал 138 тысяч человек — и вовсе не потому только, что «свозили автобусами». Я знаю многих людей, которые туда ходили сами — потому что узнали о нем. Хотя еще неизвестно, какое из этих мероприятий было важнее с точки зрения представления интересов общества.

Таким образом, массовые акции не являются каналами по информированию населения, а они, скорее, «продукт» использования такого рода каналов. Спад протестной активности имеет множество причин. И страх начала репрессий играет здесь не последнюю роль. Приведу такой пример. В последнее время популярные интернет-ресурсы и форумы, посетители которых раньше высказывали свое мнение без особых ограничений, стали демонстрировать осторожность. Что, на мой взгляд, является свидетельством цензуры. Как внешней, так и самоцензуры. Многие модераторы и владельцы сетевых ресурсов, опасаясь закрытия сайта (а это, в общем, легко сделать) так или иначе сами огранивают свободу слова. Будь то через блокировку наиболее «буйных» участников или редактирование сообщений.

Любые ограничения — это жесткий инструмент. Это все равно что использовать армию для разрешения внутреннего конфликта. Армия не будет и не должна разбираться, кто прав, а кто виноват. Это некий «топор», который «рубит с плеча». Возьмем освещение отечественной истории, которое в последние годы вроде бы стало более «патриотичным». Хотя, если разобраться, то и оно не во всем верно, а поспорить уже сложно. В результате участники общественной дискуссии по самым разным проблемам вынуждены укладываться в «прокрустово ложе» официальной идеологии.

«СП»: — Что чревато утратой обществом способности к адекватной оценке происходящего?

— Это самое существенное. Любое управленческое решение принимается на основе поступающей информации. Если поступает неверная информация, то и решение оказывается неадекватным. Мы рискуем оказаться в плену у ложной политической или социальной концепции. Только потому, что опровергающие ее доводы находятся под запретом.

«СП»: — Складывается впечатление, что либеральный лагерь, вопреки своим декларативным установкам, активно использует цензуру для того, чтобы законсервировать нынешний курс.

— Надо не декларативные установки слушать, а посмотреть на поведение в октябре 93-го года. Эта политическая группа в плане подавления инакомыслия может дать сто очков форы нашим «государственникам», при более гибкой тактике и обилию инструментов. Когда надо — вот вам и не фигуральные, а настоящие горы трупов, а в других условиях — информационный прессинг. Контроль над СМИ, над массовым искусством, над школьными учебниками, в современных условиях это ничем не хуже, чем административный контроль. Выиграть битву за умы только за счет административного ресурса достаточно сложно. А вот если к делу подключаются собственники новостных лент и информационных ресурсов, то задача сильно облегчается. Даже самые независимые блогеры — отнюдь не сверхчеловеки. Они не получают информацию посредством «межпланетного эфира». Понятно, что в поиске инфоповодов для своих комментариев они опираются на все те же информационные источники.

«СП»: — Путин позиционирует себя в качестве государственника. При этом он продолжает экономический неолиберальный курс имени Гайдара и Чубайса. Как это сочетается друг с другом, нет ли в этом элемента лукавства?

—  Скорее, в этом есть элементы политики. Кардинальный вопрос — утечка капиталов из нашей страны. Для наших «партнеров» очень важно законсервировать в России сырьевую экономическую модель. Все остальное, включая социальную справедливость в РФ, уже вторично. Как говорится, «проблемы негра шерифа не волнуют». И тот политический лидер, который реально, а не декларативно попытается страну с «иглы» снять — автоматически станет врагом для Запада, типа Саддама. Это опасно, да к тому же ещё и надо знать, что делать…

В России неолиберальный курс автоматически производит сырьевую модель. Сырьевая модель плоха не тем, что возникает неравенство, а тем, что она дает меньше «пряников» для большинства населения, чем полноценная производящая экономика. Сырьевая модель исключает значительную часть населения из процесса производства. Взамен наше государство через различные каналы социальной помощи перераспределяет часть сырьевых сверхдоходов. Чтобы люди не померли совсем с голоду. В принципе, перераспределение может быть и серьезным, таким, что у нас не будет олигархов, но это не решит нашу главную проблему.

Многие так и считают, что в целом мы «неплохо живем». Да, машин стало много, но любой автомобиль — это сколько-то метров стальной трубы большого диаметра, которую надо было бы поставить взамен изношенной в системе ЖКХ. Или новый станок, вместо которого куплена эта самая иномарка. Мы можем позволить себе такую непроизводительную экономику благодаря той структуре, которая была построена в советское время. Хотя любые субъекты экономики, которые думают о завтрашнем дне, должны накапливать часть доходов в амортизационном фонде. Грубо говоря, каждый год станок должен приносить в копилку одну седьмую часть своей стоимости. С тем, чтобы, когда он окончательно износится, можно было приобрести новый. В настоящее время амортизационные фонды, в общем, проедаются.

Социализм возможен на двух разных платформах. Одна из них — это капиталистическая платформа, когда значительная часть доходов перераспределятся через налоговую систему. При этом уровень социальной защищенности, благодаря мощной экономической базе, бывает довольно высоким… Но также возможно социалистическое общество на базе общественной собственности на средства производства. Я бы не сказал, что это обязательно вариант для бедных. Просто так получилось, что СССР оказался первой страной, которая обобществила средства производства. Но это могла бы быть и Германия, и любое другое высокоразвитое государство.

Так вот, главная причина спада революционных настроений — не рост общественного богатства, а намеки на восстановление социальной справедливости. Вот это, а не борьба с экстремизмом, успокоили общество. И пока будут действовать перераспределительная модель, протестные настроения в обществе не вырастут.

«СП»: — Возможна ли реставрация «красного проекта» в России?

— Это зависит от того, какой смысл мы вкладываем в это определение. По моему мнению, есть некоторые вещи, которые обязательно надо реализовывать для того, чтобы наша страна полноценно развивалась. Это, в частности, государственная монополия внешней торговли, протекционистская модель экономики. Кстати говоря, шаги в этом направлении делало еще царское правительство, не говоря про коммунистический период. Хотя ту же монополию внешней торговли отменило правительство Рыжкова в период правления КПСС. С этого момента наша экономика и пошла вразнос. Проблема в том, что у нас нет интеллектуальной дискуссии по таким вопросам. У нас нет научной экспертизы. А вместо нее есть политизированная экспертиза, которая от имени общественного мнения легитимирует решения, принятые наверху. И не несет при этом никакой ответственности.

Диктатура пролетариата сейчас невозможна — пролетариата нет. Поэтому «красным проектом» можно считать любой проект, который отвергнет либеральную экономическую модель. Который не принимает основной слоган либерализма — «у кого нет миллиарда, может идти…». Тогда у России будет шанс.

«СП»: — Существует представление, что для того, чтобы остаться в истории, Россия должна быть сверхдержавой.

—  Многие народы исчезли с арены истории. В том числе государства с великой историей и, возможно, с какой-то собственной «миссией» или «сверхидеей». Проблема в том, что идеократический характер этих государств не стал панацеей. Просто их правители, а то и сами народы, допустили серию ошибок. И оказалось, что никакой «обреченности на величие» в истории нет.

Нам никто не гарантирует величия. У бога нет тайного или явного плана для нас. Мы сами должны принимать решения по своим проблемам. И у нас положение даже хуже, чем у других: известное утверждение, что «у России должен быть свой путь» означает, что мы по целому ряду причин не можем «жить по образцам». А значит, каждый шаг нужно продумывать и предвидеть, к чему он приведет.

Фото ИТАР-ТАСС/ Интерпресс/ Роман Яндолин