Замена Путину

Щуку взвешивали всем интернетом. Виртуальную, понятно, щуку. Настоящую видел только Путин. И она его видела. Или, может, не его. Всем интернетом сравнивали погодные сводки и формы носов: а был ли Путин? Может, Путина-то и не было? И дерзкое возбудилось подозренье: а ну как царь-то не настоящий?

Есть и другое мнение: настоящий-то настоящий, только уже не с нами. Ничто земное его не влечет, лишь глубины подводные да дали небесные. Пора царя в капсулу, на спутник — пусть летает над Родиной, покров богородичный простирает, почти как у Елизарова в «Библиотекаре».

Фиксация на фигуре царя носит болезненный, патологический характер. С чем-то подобным пушкинский Германн попал в Обуховскую больницу. Да, система выстроена как пирамида, но поистине поразительна искренняя вера в то, что зиккурат можно разрушить, заменив один верхний кирпичик.

Кирпичик уже подходящий нашли: симпатичный, блестящий, этот — сможет. У некоторых, правда, есть сомнения: не слишком ли шероховат? Не поискать ли другой? Одни просят уточнить, где кирпичик произведен, другие машут руками: какая разница, бери пока дают.

Зиккурат молчит, и в темной его глубине пережевывают кости случайно забредших. Но даже торчащей еще из зубастой глотки головой поедаемые винят во всем царя: выслушивая приговор, несчастный Илья Фарбер демонстративно читает немцовский «доклад» про Путина.

Фарбер, согласно общепринятому мнению, пострадал в цивилизационном конфликте: интеллигентного народолюбца темный народ не принял и отправил чалиться на зону. (Что чалятся с подобными абсурдными приговорами в абсолютном большинстве представители как раз «темного народа» — в расчет не берется, это портит картину, зачем все усложнять.) Так вот, темный народ. А кто виноват? Путин, конечно. Ведь если Путина поменять, то и народ к просвещению склонится.

Всматриваясь в эту картину, трудно отличить «темный народ» от «свободолюбивого интеллектуала»: и тот, и другой проводит прямую от себя — к царю. Ему, царю, делегирует свою волю и свою мечту. Только одни молча пьют паИленую водку, а другие пьют кьянти и кричат, что царь ненастоящий.

Общее — мифопоэтический взгляд на вещи, нежелание задуматься о системе, о том, что первично и что вторично. Поэтому все нормально, господа, вы — часть народа, плоть от плоти его, только одеты почище. Но народ в своей простоте оказывается умнее вас, потому что на вопрос о том, что нам нужно, он отвечает, что нужны достойные пенсии, а вы — что частная инициатива.

Что такое частная инициатива, какую систему ценностей и экономическую формацию она в качестве идеологемы формирует — задумываться не обязательно. Одним — потому что главное царя скинуть, а дальше все как-нибудь само решится. Другим — потому что они бессознательно помнят, чем царство частной инициативы обернулось совсем недавно, и нутром чувствуют, чем до сих пор оборачивается.

Что ж вам не так? Частная инициатива, никакого государственного контроля, свободная конкуренция, сильный пожирает слабого, — все как положено. Было бы крайне удивительно, если бы в итоге такой эволюции не остались бы двести-триста самых сильных. Было бы невероятно, если бы они не поделили между собой всю страну. И смешно было бы, если бы они не прибрали после этого к рукам государственную власть.

Капитализм вам не настоящий? Придет Навальный с экономическим советником Гуриевым и сделает — настоящий? Но это и есть самый настоящий капитализм. Так работает эта система. Так эта система работает везде и всегда — такова ее простая как три рубля логика: где бы ни открылось сто булочных, в условиях свободной конкуренции рано или поздно все они будут монополией Скруджа Макдака, который, во-первых, вздует цены, а во-вторых отгрохает себе такую избирательную кампанию, что станет мэром. Все остальное — только уточняющие моменты к схеме.

Нет, нам нудят про свободное общество, про гражданское общество. Вопрос об устройстве экономики подменяют другим: вы что, хотите репрессии и цензуру?

Дело поворачивают так, как будто отказ от частной собственности на средства производства неизбежно ведет к ГУЛАГу. И как будто только там, где все заводы принадлежат одному, все шахты — другому, а все газеты — третьему, — только в таком обществе каждый волен делать что хочет.

Что — волен? Надеть силиконовую грудь — это пожалуй. А обнародовать видеозаписи с издевательствами американских солдат над иракцами? Нет, это пожизненное.

Но мифопоэтический взгляд на вещи не предполагает системного анализа. Он предполагает веру в могущество знаков, символических жестов и фетишей. К ним относятся: вынос тела Ленина из Мавзолея (+100 к свободе); публичный процесс на Сталиным (+500 к свободе); замена Путина (+1000 к свободе). Проведенные в комплексе, эти и другие мероприятия создадут мощное биоэнергетическое поле, в котором народные чакры раскроются, улучшится инвестиционный (а не исключено, что и обыкновенный) климат, энергия ци предотвращает от сглаза, встану ночью помолясь, выйду перекрестясь, от виски, настоянного на портрете Навального, честный человек пьянеет, а жулик и вор сбрасывает человеческую личину и с воем уносится в трубу, проверено.

И последнее: здесь, так уж исторически сложилось, должно быть что-то про какую-нибудь книжку. Будет про книжку. Правда, извините, не новинка — «Елтышевы» Романа Сенчина. В этом романе милиционер — не самый приятный, из тех, у которых бутылки из-под шампанского всегда за пазухой, — переезжает с семьей в деревню. И Гримпенская трясина разоренной русской деревни с чмоканьем его и его семью засасывает.

Жизнь часто повторяет литературные сюжеты, и всегда делает это с немалой долей иронии. Кто бы мог подумать, что фамилия реального Елтышева окажется Фарбер, и он к тому же выйдет милым интеллигентным человеком? Дело не в герое, понимаете? Дело — в самой трясине и в зиккурате, который стоит на ней.

И пока жрецы разных идеологических конфессий спорят, что лучше от царя поможет — сушеные лягушачьи лапки или широкий общественный диалог, — в зиккурате молча хрустят костями тех, кто случайно или по дурости в него забрел. Литературный герой есть литературный герой. Человека жалко.