Схватка в Кремле

На Внуковском аэродроме канцлера и других членов немецкой делегации встречали Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев, Председатель Совета министров СССР Николай Булганин, министр иностранных дел Вячеслав Молотов. Это была первая с 1939 года советско-германская встреча на высшем уровне. Она состоялась по инициативе Советского Союза.

В центре внимания

Канцлер Аденауэр, высокий, худой 79-лентний старик, вышел из самолета, с трудом сдерживая волнение и настороженно поглядывая на членов советской делегации. «Первый — с белой бородкой (Булганин — В.Б.) - выглядел как благополучный доктор, второй — коротышка и толстяк (Хрущев — В.Б.) — был похож на вышибалу на пенсии», — вспоминал один из немцев. Особое внимание гостей было обращено на Молотова, который шестнадцать лет назад встречал в Москве министра иностранных дел Третьего рейха Иоахима фон Риббентропа.

Делегацию ФРГ разместили в гостинице «Советская». Опасаясь подслушивающих устройств, немецкая делегация часто уединялась в салоне поезда, на котором прибыли журналисты из Западной Германии. Также, чтобы избежать утечки информации, из Бонна доставили автомобиль Аденауэра.

Встреча в Москве привлекла внимание всего мира. Но, пожалуй, больше всех она волновала германских военнопленных, которые еще находились в Советском Союзе. Главной задачей немецкой делегации было возвращение бывших солдат и офицеров вермахта на родину.

За несколько дней до визита Аденауэра в Москву состоялся матч между сборной Советского Союза и ФРГ. Радиотрансляцию той игры слушали и военнопленные. Один из них вспоминал: «Когда мы услышали звуки гимна Германии, все в комнате встали. Некоторые заплакали»…

«На стройке немцы пленные…»

В 1950 году было опубликовано сообщение ТАСС «Об окончании репатриации немецких военнопленных», в котором говорилось, что «освобождено и отправлено на родину 1 939 063 немецких военнопленных, 13 532 человека остаются в СССР на положении военных преступников и подследственных, 14 человек временно задержаны по болезни».

Однако немцы не поверили этим данным, ибо у них была своя картотека. Согласно германским спискам в СССР оставались еще более 28-ми тысяч военнопленных. Но вопрос с их освобождением повис в воздухе еще на несколько лет, ибо между Советским Союзом и ФРГ — в советской прессе страну называли ГФР (Германская Федеральная Республика) — не было никаких контактов.

И только в 1955 году дело сдвинулось с мертвой точки. 25 января вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О прекращении состояния войны между Советским Союзом и Германией», согласно которому между двумя странами устанавливались мирные отношения. Естественно, назрел вопрос об установлении дипломатических отношений.

Опрос, проведенный в Западной Германии летом 1955 года, показал, что 93 процента населения высказались за переговоры с Советским Союзом. В стране пробуждался интерес к жизни недавнего врага. В СССР таких исследований не проводилось, но, возможно, и граждане нашей страны относились к немцам уже не так враждебно. Хотя все помнили, сколько горя и разрушений принесли германские захватчики…

Пленные немцы работали — и на совесть! — во многих уголках страны. Они строили дороги, участвовали в восстановлении Днепрогэса и Донбасса, возводили предприятия, прокладывали БАМ, создавали первые турбореактивные двигатели. В Москве сохранились дома, возведенные их руками — например, на Ленинском проспекте, в Тушине, Щукине, Измайлове.

Немцы работали «по-стахановски»: средняя норма выработки часто превышала 130 процентов. Впрочем, их усердие объяснялось не только трудовым энтузиазмом, но и элементарным голодом. Ведь «передовики труда» получали на сто граммов хлеба больше и имели право покупать табак. Помните, как у Высоцкого: «На стройке немцы пленные на хлеб меняли ножики…» И — ножницы, зажигалки, примусы, фонари, карбидные лампы — все, что они мастерили, а потом обменивали на еду. Но самое главное, что своим трудом немцы страстно хотели завоевать свободу.

Среди них были не только рабочие, но и инженеры, работавшие по специальности, ученые. Например, доктор химических наук Любенгер написал монографию «О новом виде холодного клея», а профессор Хабель подготовил «Расчеты прочности железобетонных и сталебетонных конструкций на нагрузку, растяжение и сгибание».

В СССР оставались не только военнопленные. Были и «невозвращенцы», женившиеся на русских женщинах. Для последних, кстати, это был не самый плохой вариант — своих мужчин выкосила война, к тому же немцы — работящие, непьющие, практичные — все в дом несли…

Глядя на портрет Маркса

Уже на первом заседании Аденауэр обозначил цели германской делегации: «Разрешите мне начать с вопроса об освобождении тех немцев, которые в настоящее время еще находятся в заключении на территории Советского Союза или в странах, находящихся под советским влиянием, или которым так или иначе препятствуют выехать из этих районов. Я намеренно ставлю эту проблему первой, потому что здесь речь идет о вопросе, который затрагивает, пожалуй, все без исключения немецкие семьи…»

Вечером немцев пригласили в Большой театр на балет «Ромео и Джульетта», в котором танцевала Галина Уланова. И снова возникли ассоциации с визитом Риббентропа. Тогда, в 1939-м он тоже смотрел балет и, восхищенный танцем той же Улановой, преподнес ей огромный букет цветов.

Спектакль понравился и Аденауэру, которого под влиянием любовной истории обуяла сентиментальность — он пожал руку Хрущеву и по-дружески потрепал за плечо Булганина.

Кстати, именно Булганин произвел наибольшее впечатление на немцев. «Имеет внешность настоящего буржуа, определенно порядочен, умные глаза, выдающийся вперед подбородок свидетельствует о значительной энергии», — так описал его референт Аденауэра Герберт фон Бланкенхорн. Другому члену немецкой делегации Булганин напомнил «немецкого адмирала кайзеровских времен на пенсии».

Во время официального представления Председателю Верховного Совета СССР Клименту Ворошилову Аденауэр, чтобы сделать отношения более доверительными, сообщил, глядя на портрет Маркса, что он тоже родом с Рейна. И как бы ненароком заметил, что состоит в дружеских отношениях с внучатым племянником Энгельса, крупным капиталистом.

На другой день канцлер снова заговорил о военнопленных. Булганин возразил — мол, это недоразумение: «Никаких немецких военнопленных в Советском Союзе нет. Все немцы освобождены и отправлены на родину. В СССР находятся лишь военные преступники…»

Ситуация стала быстро накаляться. Когда немцам напомнили о злодеяниях нацистского режима, Аденауэр ехидно спросил: «А кто укреплял его? Кто заключал с Гитлером соглашение: вы или я?» И добавил, что во время вторжения Советской армии на территорию Германии случались «ужасные вещи». Вспыльчивый Хрущев, которому не нужно было много времени, что потерять контроль над собой, показал кулак Аденауэру и закричал: «Да они все уже в гробах лежат! Не мы виноваты, не мы переходили границы, не мы начали эту войну!» Распалился и канцлер, ответивший Хрущеву тем же угрожающим жестом.

Конец двойной игры

Переговоры явно заходили в тупик. Но немцы не хотели, да и не могли покинуть Москву с пустыми руками. И тут Аденауэр решился на блеф — распорядился прислать за ним самолет в Москву. И сделал это не шифровкой, а открытым текстом. Естественно, в Кремле тут же узнали о планах гостя и насторожились…

«Прорыв случился лишь на предпоследней встрече, во время банкета в Георгиевском зале Кремля, — рассказывал в мемуарах канцлер. — Я заметил, что официант наливает Булганину и Хрущеву из отдельной бутылки. Тогда я попросил его налить из нее и мне. И что вы думаете? Это была вода. После этого я сказал: «Или мы все пьем вино, или все воду. Не будем заниматься двойной игрой».

Когда разговор зашел об установлении дипломатических отношений, немцы стали торговаться — их интересовало, что получат они взамен. После многочисленных тостов Булганин отвел в сторонку Аденауэра и спросил его — будто не знал! — о конечной цели визита. Тогда канцлер снова заговорил о пленных и дал понять, что без их освобождения нормализация отношений между двумя странами невозможна. Аденауэр думал, что русские снова начнут «крутить», но Булганин внезапно согласился: «Напишите, что вы соглашаетесь установить дипломатические отношения с СССР, и мы отдадим вам всех пленных».

Аденауэр не поверил своим ушам: «Всех?!» «Да, всех». Тут к ним подошел Хрущев и подтвердил слова Булганина. После этого переговорщики снова уселись за стол, уставленный яствами и напитками. Канцлер вспоминал, что «эта ночь в Кремле прошла навеселе».

13 сентября 1955 года была достигнута договоренность о нормализации двусторонних отношений, зафиксированная в письмах, которыми обменялись обе стороны. СССР и ФРГ согласились обменяться посольствами, а Советский Союз давал устное обязательство отпустить всех остававшихся пленных.

«Умный и опасный»

Когда канцлер вернулся в ФРГ, его встречали толпы, самые сентиментальные женщины пытались целовать ему руки, как спасителю. После смерти Аденауэра в 1967 году подавляющее большинство жителей ФРГ заявили, что считают самой большой заслугой главы государства освобождение из советских лагерей последних немецких военнопленных.

Однако не все испытывали удовлетворение. К примеру, министр иностранных дел ФРГ Генрих фон Брентано самокритично отмечал, что «немецкая сторона недостаточно твердо вела переговоры». Он не верил уверениям советских лидеров и называл их «грубиянами, лицемерами, лжецами».

Стоит заметить, что Аденауэр произвел впечатление на советских руководителей. В январе 1956 года Булганин поздравил его с 80-летием. А Молотова поразил стиль переговоров, которые вел канцлер. Хрущев же и вовсе расчувствовался, сказав пресс-атташе делегации ФРГ Экардту: «Ваш канцлер великий человек». Правда, потом он исправил формулировку: «умный и опасный»…

23 сентября 1955 года бундестаг одобрил результаты московских переговоров. На другой день Президиум Верховного Совета СССР ратифицировал установление дипломатических отношений с ФРГ. Вскоре вышел указ «О досрочном освобождении германских граждан, осужденных судебными органами СССР за совершенные ими преступления против народов Советского Союза во время войны».

Первые поезда с бывшими пленными прибыли в Германию в начале октября пятьдесят пятого года. Их встречали как героев, звучали даже предложения учредить специальную награду за длительное пребывание в советском плену.

Но домой вернулись не все. В обоих немецких государствах стали отмечать «День верности», когда звенели колокола, проходили молитвы в церквях, и люди замирали в скорбном молчании. А вечером в окнах ставили зажженные свечи в память о тех, кто не вернулся из России…