Огненный сорок первый. Сентябрь

Первого сентября дети обычно шли в школу. В сорок первом давняя традиция была нарушена. Большинство юных москвичей было эвакуировано, к тому же в школу могла угодить бомба. Дети занимались в «консультативных пунктах», куда приходили на два часа три раза в неделю. Они слушали объяснения учителей и получали домашние задания.

Вот другие, мирные вести из военного времени.

Объединенный пленум МК и МГК ВКП (б) обсудил вопрос «О ходе заготовок, отгрузки в Москву и подготовки к хранению картофеля и овощей», бюро МК ВКП (б) и исполком Моссовета приняли постановление о строительстве большого кольца Московской окружной железной дороги.

Открылся новый сезон в московском концертном зале имени Чайковского, в Большом театре состоялась премьера балета «Лебединое озеро». На Москве-реке состоялись соревнования по академической гребле. «Много публики было вчера в зоопарке, — информировала „Вечерняя Москва“. — Посетителей очень заинтересовали выступления на эстраде парка известных дрессировщиков Горбачевой и Быстрова с прирученными животными».

В те сентябрьские у людей появлялись не только маленькие радости, но и большие. Газеты сообщали, что сберкассы столицы приступили к выплате выигрышей по облигациям Государственного займа Третьей пятилетки. Солидные денежные суммы обрели более ста человек.

Обстановка на театре военных действий была крайне тяжелой. На Киевском направлении в окружение попали четыре советские армии — более шестисот тысяч бойцов и командиров. Вырваться из котла сумели лишь несколько тысяч красноармейцев…

19 сентября в столицу Украинской ССР вошли части вермахта. Оккупация Киева продлилась более двух лет, и те, кому выпала горькая доля жить при немцах, вспоминали то время с ужасом. Город был буквально залит кровью…

На северо-западе противник высадился на острове Сааремаа, занял город Пушкин в предместье Ленинграда. На Украине немецкие войска захватили Чернигов, Полтаву, в Крыму, возле Перекопа начали атаковать укрепленные позиции Красной армии.

…Москва все больше пустеет: поезда и пароходы с эвакуированными женщинами, детьми и стариками — уходят на восток. Уезжающие, согласно решению Моссовета, должны сдать свои квартиры домоуправлениям. Семьи военнослужащих освобождались от платы за содержание дома, остальные должны были вносить деньги, но не более 50-ти процентов.

В дни Великой Отечественной почтальонов ждали и… боялись. Они могли принести радость — долгожданное письмо с фронта от близкого человека или вручить небольшой листок, который в народе прозвали «похоронкой». На нем коротко сообщалось, что товарищ А. или Б. «в боях за социалистическую родину, верный присяге, проявив геройство и мужество, был убит…»

Случалось, что почтальон приносил в одну квартиру — в Москве было немало многонаселенных коммуналок — сразу несколько «похоронок». Нетрудно представить, какие душераздирающие сцены возникали после визита письмоносца. Иногда приходилось вызывать «неотложку».

Впрочем, докторов вызывали и по другому поводу. Вот запись из дневника врача московской «Скорой помощи» Александра Дрейцера от 14 сентября: «8 часов утра. Воскресенье. На квартире лежит без сознания молодой человек лет 28, студент. Пьян. Выкачиваем из желудка с полведра вина. Приходит в себя. Пьет он потому, что „на войне, на фронте неудачи“. Советую ехать самому на фронт».

А вот другой случай, рассказанный врачом «скорой»: «Дома отравилась девушка 19 лет. Выпила склянку йодной настойки. Родители лежат в обмороке, сестра мечется по комнате, а сама больная лежит на диване без чувств. На столе письмо в Красную Армию. Оказываю ей помощь. Она „жить не хочет“. Она на заводе испортила деталь (это не в первый раз), ее все ругали…»

Обратите внимание, как поступает врач. Это говорит о том, что война не ожесточила людей, а, наоборот, пробудила в них душевность и милосердие. «Переговорил с комсомольской ячейкой, — вспоминал Дрейцер. — Встретились в больнице. Потолковали. Потом возвращаю ей письмо в Красную Армию. Обрадовалась, что письмо не отправлено. Обещает больше таких „глупостей“ не делать».

17 сентября увидело свет постановление Государственного комитета обороны — «О всеобщем обязательном обучении военному делу граждан СССР». Ему подлежали мужчины от 16 до 50 лет без отрыва от работы на фабриках, заводах, в учреждениях и колхозах.

В газетах публикуется еще один указ ГКО — «О переселении немцев из Москвы, Московской области и Ростовской области». С сентября по октябрь 1941 года было депортировано в отдаленные районы страны почти полмиллиона советских немцев. Это касалось не только гражданских лиц, но и военных — красноармейцы немецкой национальности отправлялись с фронта в тыловые части.

Все началось с секретного донесения Сталину, в котором, в частности, говорилось: «Военные действия на Днестре показали, что немецкое население стреляло из окон и огородов по отходящим нашим войскам. Установлено также, что вступающие немецко-фашистские войска в немецкой деревне 1 августа 1941 года встречались хлебом-солью. На территории фронта имеется масса населенных пунктов с немецким населением. Просим дать указания местным органам власти о немедленном выселении неблагонадежных элементов». В итоге «неблагонадежными» стали все немцы Советского Союза…

«Осенняя Москва сорок первого года. Пестрая листва Тверского бульвара, задумчивый Пушкин. И опускаемые на дневное время, неуклюжие на земле, аэростаты воздушного заграждения. Оклеенные крест-накрест наивными бумажными полосками оконные стекла, зашитые тесом, заложенные мешками с песком витрины магазинов. Осенние рощи, нарисованные на крышах заводских цехов и складов. Маскировка. А с наступлением темноты — светомаскировка, полный мрак, нарушаемый лишь всплывающими со дна голубыми столбами прожекторного света, беглыми вспышками зениток да по временам зловещим дрожащим заревом…»

Так, в лирических тонах описывал Москву писатель Константин Ваншенкин. А это — суровая действительность, запечатленная заместительницей секретаря комитета ВЛКСМ Наркомата электростанций Ольги Казарцевой, которая вместе товарищами рыла под Москвой противотанковые рвы: «Основным арсеналом строителей рубежей являлись, как правило, лопаты, ломы, тачки и носилки. У нас же, трудбойцов, главным орудием было кайло — вид мотыги или кирки с двумя заостренными металлическими концами, один из которых напоминал птичий клюв». После работы замерялись нормы выработки и заносились в учетные листы, которые предъявлялись при выдаче еды.

В газете «Московский большевик» были опубликованы стихи, посвященные строителям оборонительной линии:

«В дни эти, грозовые дни,
Лопата острая, звени.
Влетай, как туча, вверх земля!
Пусть станут пропастью поля!
Мы дружным крепким строем
Врагу могилу роем…»

Теперь — о документе под грифом «Совершенно секретно» Народного комиссариата внутренних дел, где упоминается Сталин. Но не руководитель страны, а его сын: «В ночь с 8 на 9 сентября 1941 года во время воздушной тревоги товарищ Василий приехал на аэродром. Вместе с ним приехала молодая девушка. Он въехал на своей автомашине в ангар. Приказал механику, товарищу Таранову, запустить мотор и стал требовать, чтобы его выпустили в воздух… Причем он был в нетрезвом состоянии. Когда его убедили, что вылет невозможен, он согласился и сказал: „Я пойду, лягу спать, а когда будут бомбить, то вы меня разбудите“. Ему отвели кабинет полковника Грачева, и он вместе с девушкой остался там до утра».

Доложили ли о пикантной ситуации отцу? Не известно. Впрочем, он давно привык к выходкам сына. Но и Василия можно понять — его тяготило бездействие…

До 1942 года Василия Сталина не пускали на фронт. Причина понятна: один из сыновей вождя — Яков — в августе сорок первого попал в плен и, если бы, не дай бог, что-то случилось со вторым, командованию ВВС не сносить головы.

Но, в конце концов, Сталин-младший добился своего. По свидетельству сослуживцев, он храбро сражался и награды добывал в честном бою…

Вернемся к старым новостям.

Состоялась премьера нового художественного фильма «Маскарад» по одноименной драме Михаила Лермонтова. Картину поставил режиссер Сергей Герасимов, в роли Арбенина снялся Николай Мордвинов, в Нину перевоплотилась жена постановщика Тамара Макарова.

Дочь Федора Ивановича Шаляпина — Ирина Федоровна — передала в дар Московской государственной консерватории имени принадлежавшие ее отцу вещи: рояль, его портрет кисти художника Александра Бенуа и личную переписку.

27 сентября газета «Московский большевик» сообщала: «Библиотеки столицы укомплектовали несколько передвижек. Они предназначены для обслуживания москвичей, укрывающихся в метро в часы воздушной тревоги. Библиотека имени М. Ломоносова открыла передвижку на платформе у эскалатора станции метро „Охотный ряд“. На станции „Площадь Свердлова“ работает передвижка библиотеки № 21». По отзывам очевидцев, в тех местах было многолюдно. Говорят, что одной из популярных книг в дни Великой Отечественной была «Война и мир».

…В конце сентября на международную конференцию в Москву прибыли делегации союзников из США и Англии. «Сталин пригласил глав делегаций Гарримана и лорда Бевербрука посмотреть „Лебединое озеро“, — вспоминал комендант Большого театра Алексей Рыбин. — Мне позвонили: Ждите гостей». Через несколько минут подкатили машины. Заглавную партию Одетты исполняла Галина Уланова. Ее партнером был прекрасный танцовщик из Ленинграда Константин Сергеев. Довольные гости дружно хлопали на весь пустой зал".

В честь союзников в Кремле был устроен обед, на котором присутствовал переводчик Валентин Бережков. В тот день ему предстояло впервые увидеть Сталина. Уже собрались все гости, собравшиеся в помещении, примыкавшем к Екатерининскому залу, а вождя все не было. Наконец отворилась дверь, и появился тот, которого все ждали. «Взглянув на него, я испытал нечто близкое к шоку, — писал Бережков. — Он был совершенно не похож на того Сталина, образ которого сложился в моем сознании. Ниже среднего роста, исхудавший, с землистым усталым лицом, изрытым оспой. Китель военного покроя висел на его сухощавой фигуре. Одна рука была короче другой — почти вся кисть скрывалась в рукаве. Неужели это он? Как будто его подменили… Медленно ступая кавказскими сапогами по ковровой дорожке, он со всеми поздоровался. Рука его была совсем маленькой, пожатие вялым».

Оставил воспоминания о встрече союзников и английский премьер-министр Уинстон Черчилль: «28 сентября наша миссия прибыла в Москву. Ее приняли холодно, и совещания проходили отнюдь не в дружелюбной атмосфере. Можно было подумать, что мы были виноваты в том тяжелом положении, в котором сейчас очутился Советский Союз, Советские генералы и должностные лица не давали никакой информации своим американским и английским коллегам…»

За окнами — конец сентября. За окнами сумрачно и дождливо, сердце сжимает тоска. Двухмиллионная германская армада движется на Москву, готовая смести со своего пути поредевшие части Красной армии. Застилая серое небо, летят самолеты с черными крестами, густым потоком ползут танки. И, кажется, нет спасения от этого холодного, безжалостного натиска.

Начинается операция «Тайфун».