«Мы увидели руки и лица, обгоревшие до костей»

В ночь с 3 на 4 июня 1989 года на перегоне Улу-Теляк — Аша из-за аварии на трубопроводе Сибирь — Урал — Поволжье произошло тяжелейшее по последствиям крушение сразу двух пассажирских поездов — «Новосибирск — Адлер» и «Адлер — Новосибирск». Погибли 575 человек, 181 из них были детьми. Более 600 ранены. («СП» писала об этой трагедии 10 лет назад).

С тех пор прошло 30 лет. Но и сейчас люди помнят о той ночи, как будто все было вчера. Корреспондент «СП» разыскала очевидца и ликвидатора последствий той страшной аварии Сергея Столярова — машиниста грузового поезда № 412, следовавшего за пассажирским поездом № 212 «Адлер — Новосибирск». И он поделился воспоминаниями.

Все опоздали — как нарочно

— Это был обычный рабочий день. Мы с напарником Маратом Ганеевым ехали в сторону Челябинска, до станции Кропачево. На Улу-Теляк меня поставили на пропуск пассажирского поезда № 212 (под управлением Виктора Васильевича Безверхого — сейчас он живет в городе Сатка Челябинской области).

212-й опаздывал, ему нужно было «нагонять» график. В это же время во встречном 211-м поезде у женщины начались роды. Это тоже способствовало задержке, поскольку к поезду вызывали челябинского врача, ждали его. Поэтому оба состава шли с опозданием.

В итоге пассажирский нас обогнал, я поехал следом. Между нами был интервал в 3−4 километра. Мы с Маратом проехали пару километров и вдруг увидели большую вспышку. Секунд через пять дошла ударная волна. Погасли все светофоры, пропал локомотивный белый, пропали коды.

Мы экстренно остановились, доложили дежурной по станции Улу-Теляк, что впереди что-то взорвалось, горит. Ехать дальше невозможно, сигналы отключены, кодов на локомотивном светофоре и на электровозе нет. Дежурная ответила: пока — стойте. Разберемся, я вам сообщу, как и что? Стали ждать.

«Мы не могли представить, что произошло»

Ганееву на тот день было всего 22 года, мне — 27. Примерно час мы стояли, ждали. Предполагали, что взорвалась трансформаторная будка. До тех пор, пока рядом не появились трое обгоревших солдат — около двух часов ночи по местному времени (сам взрыв произошел в 23.12 по Москве).

Словом, кто-то постучал сбоку в кабину локомотива. Марат открыл окошко и онемел: словно язык проглотил. Ничего сказать не может… Перед нами стояли полностью обгоревшие солдаты. Руки, лица, все у них обгорело. Это было очень страшно. Они рассказали, что ехали в вагоне, произошел взрыв, оба пассажирских поезда, встретившиеся именно в этом месте, загорелись.

Солдаты спросили нас, сколько еще идти до станции? Я говорю помощнику: «Сходи, проводи». А они: «Нет, не надо, лучше поезжайте на место». Мы, говорят, уже почти дошли, а там помощь нужна.

Скоро к нашему составу сзади подъехал другой локомотив, забрал вагоны с топливом. А нам дали команду «отцепиться». И ехать к месту катастрофы для оказания помощи пострадавшим.

Доехали до Лемезы — там есть такой поселочек, остановочный пункт, где живут путейцы. Смотрим — у путейских казарм много народу, костры горят.

Как выяснилось, часть пострадавших пассажиров добрела до Лемезы, дальше идти они не могли. Кому одеяло дали, кто у костра грелся — ночь прохладная была. Оказывали первую помощь, перевязывали, чаем поили.

Мы предложили им — садитесь в электровоз, довезем вас до Улу-Теляка. Там уже ждут «скорые», отвезут в больницу. Они отказались. Говорят: «Мы уже получили первую помощь, вы лучше езжайте на место, там много тех, кто не может двигаться, кому помощь больше нужна».

И мы поехали. Проехать смогли всего метров триста — тяга электрическая, как у трамвая, а были участки, где не оказалось напряжения — в связи со взрывом. Таким образом, ехать не на чем, а надо — в гору.

Решили откатиться назад и с разгона, по инерции взобраться наверх. А когда заберем людей — тоже с разгона в обратную сторону. Так ездили три раза. Забирали пострадавших, привозили в Улу-Теляк. Там помогали грузить их в машины «скорой помощи».

Кто мог — садился к нам сам. Остальных мы загружали. Те, кто мог ходить, помогали другим, подсаживали.

«Я писал объяснительную»

Из-за этих «подкатов» с разгонами получилось, что были нарушены инструкции. В локомотиве посторонних возить запрещено. Этих нарушений нам потом насчитали около 20.

Сразу, как вернулся на работу, написал объяснительную. Как действовал, что делал? Сказали, что нарушения были, но наказания не последовало.

На следующий день приехал министр путей сообщения Конарев. Пожал руку. В тот же день мне присвоили звание почетного железнодорожника.

Месяца через три нас с Маратом наградили орденами Трудового Красного знамени. А Виктора Безверхого — орденом «За личное мужество». Он тоже оказывал помощь пассажирам, помогал им выбираться из вагонов. А впоследствии, поскольку связи не было, пошел пешком, хотя у самого было 30 процентов ожогов. Шел около пяти километров до станции Казаяк. Оттуда по телефону доложил диспетчеру, что взорвались два поезда…

Он немногим старше меня — тогда ему было 32, сейчас на пенсии.

«Этот запах в меня въелся»

Я тогда только, что называется, «обкатался» в качестве машиниста. Буквально два месяца как им стал.

Когда мы увидели обгоревших солдат, был сильный шок. Но лишь когда рассмотрели руки и лица, обгоревшие до костей, — вот тогда осознали масштаб трагедии. Той ночью мы почти не соображали, не думали о том, что чувствуем. Думали только о людях — чтобы спасти их. Как можно больше людей хотели спасти.

… Потом мне дали отдых — вручили путевку на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Пхеньяне. Путевку от самого председателя ЦК ВЛКСМ Мироненко.

Я был комсомольцем, а вот Марат — не был. Видимо, поэтому ему предложили путевку в Индию или в Шри-Ланка. Но он отказался, не захотел. Сказал — там, в Шри-Ланка, война, мне туда не хочется.

Первые годы было очень тяжело. Жена говорила, что я часто кричал во сне, кричал на дочь. Почему-то спасал во снах именно ее, дочку свою. Но время лечит — сейчас уже успокоился.

Первые три-четыре дня совсем не мог есть. В Москве поселили в Высшей школе ЦК ВЛКСМ. Там мы с ребятами перед Пхеньяном общались. И я ничего не мог есть — всюду мерещился запах горелого человеческого мяса.

Тогда, на месте аварии, когда мы в третий раз вывозили людей, приехало руководство и нас долго не отпускали. Мол, пусть ваш начальник даст «добро», тогда поедете. И вот этот запах просто въелся в нас. Марат не выдержал, сказал, что вернется охранять электровоз. Я видел, что его уже мутит.

… Из-за того, что не мог ничего есть, в Москве мне стало плохо. Вызвали «скорую». Я все рассказал врачам. Накапали глюкозы, посидел 15 минут. Стало полегче. Побрел в столовую. Там, за разговорами, незаметно выпил чашку бульона.

Считаю, повезло, что быстро отправили на отдых. Иначе мог просто морально сломаться. Другая атмосфера, смена обстановки — все это помогло развеяться. А вот Марат, конечно, напрасно тогда отказался. Теперь его нет в живых. Пять лет назад умер — остановилось сердце. А ведь был моложе меня.

Я рассказываю о том, что видел, своим детям, внуку Даниле. Ему 15 лет, в годовщину трагедии поедем с ним вместе туда, на место аварии.

«Зову живых»

После аварии Свердловская киностудия сняла фильм «Зову живых». Его потом привозили к нам в прокат. Приезжали знаменитости, благодарили за спасение людей.

Каждый год 4 июня, в День памяти, мы едем на перегон — туда, где произошел взрыв. Здесь, на 1710-м километре, всегда в этот день панихида. К обелиску приезжают люди — из Челябинска, из Омска, Уфы, Аши, Иглино. Поезд «Память» делает остановку в Улу-Теляке, далее идет на перегон между Улу-Теляком и Ашой, где был взрыв. Там траурный митинг и панихида. Часа через четыре — обратно, домой, в Уфу.

Кому платить за память

… Все, что тогда произошло, конечно, повлияло на мою дальнейшую жизнь. На отношение к ней. Выручка, взаимопомощь, человеческое неравнодушие вышли на первые места.

Очень важно помнить о том, что тогда произошло. Раньше к поезду «Память», который формируют челябинские активисты, в Уфе прицепляли дополнительные вагоны. Времена изменились. В последние годы на местном уровне мы слышим вопрос: «А кто будет за это платить?». Приходится самим на место добираться.

Правда, в этом году я начал заранее звонить. Объяснять, что 30 лет все-таки, значимая дата. И один вагон от Уфы пообещали все же выделить.

Там, куда мы приезжаем, всегда чисто, ухоженно. Стоят грибочки-беседки, есть где остановиться. Об этом добровольно заботится администрация местного поселка Красный Восход.

Кругом вырос лес. И не скажешь, что здесь когда-то произошла трагедия. Трагедия, которая выжгла всё и унесла жизни сотен людей.