Зачем люди врут

Украинские студенты выпустили пропагандистский видеоролик на тему идущей сейчас на Украине войны. В ответ на это российское молодежное движение «Сеть» выпустило аналогичный пропагандистский видеоролик, в котором несколько молодых людей из Калининграда от имени российского студенчества возразили украинцам. Очень быстро выяснилось, что студенты в ролике «Сети» — никакие не студенты, кого-то отчислили, кто-то уже закончил, кто-то еще что-то. Я обратил внимание на девушку из Балтийской государственной академии рыбопромыслового флота, которая назвалась председателем профкома студентов этого вуза — дело в том, что именно этот вуз закончил и я, и никакого профсоюза студентов в нем никогда не было, и сейчас тоже нет.

И вот это, конечно, главная загадка российского ролика. В России много реальных студентов, среди них легко можно найти сколько угодно таких, которые сами с удовольствием скажут, что ненавидят украинское правительство и обвиняют его во всех ужасах войны, которая сейчас идет. Но почему-то с такими студентами ролика никто не снял, почему-то понадобились именно ненастоящие студенты, вранье которых проверяется на раз. Почему?

Я подозреваю, что это было обязательное условие. Если бы движение «Сеть» сняло в своем ролике настоящих студентов, которые говорят то, что думают, это был бы прецедент, и как минимум те несколько человек, которых сняли бы в таком ролике, после него убедились бы, что это нормально — говорить то, что думаешь. Я подозреваю, что именно такая перспектива показалась движению «Сеть» недопустимой, и именно поэтому создатели ролика, зная, что их гарантированно разоблачат, вместо реальных студентов сняли в ролике ряженых, читающих написанный за них текст. Может быть, этот ролик и снят был не для ответа украинцам, а для демонстрации — мол, нам не нужны убежденные сторонники, мы считаем убежденных людей, даже согласных с нами, группой риска, нам нужны только те, кто будет врать по бумажке.

С этой гипотезой очень интересно подойти к любому официальному российскому комментатору — к любому из тех, кого сегодня показывают по телевизору или печатают в массовых газетах. Депутаты, журналисты, политологи, деятели искусства, спортсмены, кто угодно. Среди этих людей, я уверен, действительно много таких, кто считает, например, что Крым должен быть частью России. Это нормальная позиция, я бы даже сказал — естественная. Но в нагрузку к естественной позиции идет неестественная — почему-то чаще всего, помимо простых и понятных слов по поводу Крыма, полагается говорить что-нибудь вроде того, что Крыму угрожал «правый сектор», и народ Крыма провел референдум, на котором решил присоединиться к России.

Есть Савченко, классическая военнопленная, которую зачем-то оформили как обычного российского правонарушителя, но наверняка когда-нибудь на кого-нибудь обменяют, как всегда обменивают одних пленных на других. Можно ли представить себе кого-нибудь, кто опишет ситуацию с Савченко именно такими словами по телевизору? Нет, не можем. Зато нам расскажут, как она под видом беженки зачем-то пыталась въехать в Россию и была арестована под Воронежем — это крайне сомнительная, зато официальная версия.

Есть сюжет с Давыдовой из Вязьмы, ее отпустили из тюрьмы сразу после того, как в приемную президента принесли несколько десятков тысяч подписей под петицией о ее освобождении. Давыдову на два месяца арестовал Лефортовский суд, обвинение не было переквалифицировано, и то, что ее освободил своим решением следователь — событие беспрецедентное и находящееся, по крайней мере, на грани нарушения закона. Можно предположить, что ее освободили потому, что дело дошло до президента, власть которого в России по факту стоит выше любого суда. Вот представим лояльного Кремлю комментатора, какого-нибудь политолога Маркова, который выступает по телевизору и говорит — «Так и так, политическое дело, из Кремля позвонили в суд, велели выпустить, так надо, того требует момент», — но нет, такое публичное объяснение невозможно.

В современной России вообще невозможно честное публичное объяснение по любому из общественно значимых вопросов. В каждом случае оказывается, что по каким-то причинам надо говорить или прямую неправду, или недоговаривать что-то принципиально важное — важное до такой степени, что без этого непроизнесенного слова объяснение становится заведомо ложным.

Такая ситуация сложилась не вчера и не позавчера, это такой непрерывный отбор, исключающий саму возможность честной лояльности режиму. Хочешь сказать, что Крым наш? Тогда скажи, что он наш на основании итогов референдума. Хочешь сказать, что Савченко надо держать в плену? Тогда скажи, что она причастна к убийству журналистов ВГТРК и что была арестована под Воронежем. Хочешь что-нибудь сказать про Давыдову из Вязьмы? Ну, попробуй, особенно если ты еще до ее освобождения уже успел сказать, что она преступница. Каждый раз лояльный Кремлю комментатор должен что-нибудь привирать, причем так, чтобы это бросалось в глаза. Неумелая ложь снижает эффективность пропаганды, но, видимо, у российской пропаганды есть какие-то более важные ценности, чем эффективность.

Можно ли обойтись в каждом случае без прямой лжи? Да, очевидно, можно. Точно так же, как для антиукраинского ролика можно было найти настоящих студентов. Но если бы в ролике были настоящие студенты, это значило бы, что студенты имеют право голоса и что их мнение, — мнение реальных студентов, — имеет значение. И вот этого, видимо, наша пропаганда боится больше всего. Если в России будет хоть один публичный человек, мнение которого имеет значение не понарошку, этот человек будет опасен для пропаганды, даже если сегодня его мнение совпадает с ее линией — вдруг он завтра скажет, что Путин неправ? Я думаю, именно по этой причине любое пропагандистское высказывание сегодня содержит элемент обязательной лжи, чтобы, произнося ее, человек расписывался в том, что всегда будет говорить только то, что требуется, и никогда — то, что думает. Наверное, это интересный эксперимент, но я надеюсь, что он закончится провалом.

Фото: Светлана Привалова/ Коммерсантъ