Профессор Шпунт: национальный характер может вывести Россию в мировые лидеры

Поднимая год назад традиционный бокал «Шампанского» в новогоднюю ночь, мало кто мог себе представить, что наступавший тогда 2020-й станет серьезным испытанием для всего человечества. Что неведомая ранее зараза в буквальном смысле перевернет мир с ног на голову, и заставит страны принять новые жесткие правила игры в борьбе за само свое существование.

Потому вполне объяснимо, что все мы с таким нетерпением ждем, когда, наконец, этот сложный, високосный во всех отношениях год, закончится. И уйдет в историю. Но одновременно, конечно же, встает вопрос: что ждет мир и каждого из нас в году наступающем? Понятно, что заглянуть в будущее человеку, не дано. Но люди — так уж они устроены — традиционно надеются на лучшее.

Поэтому вполне закономерно, что и в эту новогоднюю ночь россияне в большинстве будут желать себе и близким здоровья (51%), высокой зарплаты (44%), счастья (42%), а более трети (35%) загадают окончание пандемии. При этом, если верить исследованию, проведенному международной компанией Ipsos Predictions (эти данные приводит РБК), будущее мира нашим гражданам видится достаточно пессимистичным. Только 22% участников опроса верят, что ситуация в мире с завершением коронакризиса изменится к лучшему. И 70% выразили по этому поводу сомнения.

Настроения жителей России разделяют в Северной Америке и Европе. Из тридцати стран, в которых проводилось исследование, оптимистов больше всего в этом смысле оказалось в Китае — 94%.

Вместе с тем, во всех без исключения странах подавляющее большинство респондентов заявили, что 2020 год для них лично и их близких был плохим. В нашей стране этот показатель вырос до 70% (в предыдущие годы такого мнения придерживались 42−46%). Тем не менее, 76% россиян все же верят, что для них лично 2021 год будет лучше, чем уходящий.

Но есть ли основания полагать, что год, идущий на смену нынешнему, будет, действительно, легче, как для мира в целом, так для России и россиян?

— Как ни странно, но этот год хоть и был тяжелым, он был проще, чем наверняка окажется следующий, — считает директор Института инструментов политического анализа, профессор Высшей школы экономики Александр Шпунт. — 2020-й как начался в ситуации пандемии и ужесточения карантинных мероприятий, так и прошел в ситуации пандемии и ужесточения карантинных мероприятий. Он был не годом вызова, а годом выживания. Выживала экономика, выживали конкретные бизнесы, выживали целые отрасли. Но это было именно выживание. Стране было не до стратегических планов. Оставалась, главным образом, необходимость реагировать на внешние вызовы. Следующий год будет уже совсем другим.

«СП»: — Поясните.

— Первая половина (скорей всего, до весны-лета) — продолжение того, что и в прошлом году. А вот дальше, когда эта «плотина» локдаунов, сдерживающих мероприятий, карантинов, ограничений рухнет, вот тогда старым лидерам придется доказывать, что они действительно лидеры. Кандидаты в новые лидеры заявят о себе. Тогда все становятся снова на старт — как в гонках. И все должны будут доказывать, что занимают свое место (в бизнесе, в отрасли) не потому, что завоевали его до пандемии, а потом просто продержались. А потому, что заслуживают этого места в новой жизни.

А жизнь будет абсолютно новой. Я имею в виду, прежде всего, экономическую жизнь. Уже сейчас понятно, что, например, образование не вернется в аудитории в том формате, какой был раньше. Полностью изменился госсектор в части оказания государственных услуг. Резко изменился ритейл и торговля. Телекоммуникации, связь, Интернет — все поменялось. В том числе, такие традиционные области промышленности как нефть, газ, металлургия.

Все говорят, что возвращения к прежним ценам на нефть просто никогда уже не произойдет. Не потому, что будет стагнация и будет стагфляция. А просто потому, что изменился тип производства.

То же самое — изменился тип потребления металла. И таких примеров можно приводить очень много.

Вот где-то, начиная с весны, будет открыт большой «фестиваль» победителей. И всем придется принимать не решения по выживанию, которые, собственно говоря, требовали только мужества, твердости и характера. Надо будет принимать решения умные, надо будет доказывать, что ты в этом новом мире готов стать лидером. Или сохранить лидерскую позицию, полностью поменявшись.

«СП»: — Еще вопрос: в каком состоянии страны подойдут к новому старту?

— Не только страны, но и бизнесы. Здесь, на самом деле, очень много факторов, начиная от конкретных предприятий, заканчивая конкретными регионами.

Например, совершенно непонятно, что будет по окончании пандемии с Европой. Очевидно, что та модель европейского единства, которая существовала раньше, уже существовать не сможет. И это не Brexit. Это гораздо более серьезные процессы.

А вот с Соединенными Штатами ничего не произойдет. Штаты, несмотря на то, что у них самое большое число заболевших, в общем-то, не сильно изменились в результате пандемии. И Китай никак не изменился. А вот Европа изменилась очень сильно.

«СП»: — А Россия?

— Думаю, что Россию пандемия тоже очень сильно поменяла. Например, регионы уже поняли, что выигрывает не тот, кто успешнее выпрашивает у Москвы, кто лучше в Москве договаривается, как это было в течение последних 15 лет. А тот, кто умеет обойтись без того, чтобы договариваться с Москвой. И это совершенно новая реальность, в которой существуют регионы России.

«СП»: — Но ведь это стимулирует развитие страны?

— Есть такая фраза: «все, что не убивает, делает нас сильнее». В этом смысле коронакризис Россию не убил. Обратите внимание: несмотря на то, что все мы привыкли ругать отечественную медицину, уровень смертности от коронавируса у нас меньше, чем в развитых странах. Я не говорю про разработку вакцин — это отдельная тема. Это во многом еще наследство Советского Союза.

Но есть же чистые цифры, которые говорят, что при нашем, как считалось, ужасном уровне медицины, смертность от коронавируса в России ниже, чем в других странах. Это же никак нельзя спрятать, нельзя сфальсифицировать. Это все видят.

У нас не было ни одного региона, где остановилась бы экономика. Не было тотального локдауна. Не было ни одного региона, в котором произошел социальный взрыв, где люди вышли бы на улицу, перекрывали бы трассы. Не было ни одного региона, в котором пришлось бы вводить чрезвычайное положение по экономическим соображениям.

У нас не было товарного дефицита. Не было ситуации, чтобы из магазинов надолго исчезла гречка, сахар, туалетная бумага. А ведь подобный товарный дефицит на время проявлялся, например, в Японии. Которая не знала ничего подобного, начиная, со времен Второй мировой войны.

«СП»: — Сейчас Британия с тем же столкнулась…

— Совершенно верно. А русский ритейл сумел с этим справиться. Хотя, вроде бы, отрасль, которая вообще не поддерживается никак государством.

Я еще могу много таких примеров привести. Даже временная остановка предприятий металлургии и машиностроения в городах, где негде больше работать, катастрофы не вызвала. И вообще, у нас за этот год не было ни одного тотального банкротства. Ни одного крупного банкротства федерального уровня не было!

«СП»: — Может, потому что правительство поменяли вовремя?

— Сложно сказать. Думаю, что да. Хотя, конечно, никто правительство Мишустина к пандемии не готовил. Никто не мог предположить, что пандемия нас накроет. Просто мера неэффективности правительства Медведева уже стала чрезвычайно велика. Оно не было плохим — правительство Медведева. Не было коррумпированным, глупым, крайне неэффективным. Оно было полностью предназначено для лет с огромными нефтяными доходами.

На самом деле, правительство Мишустина к власти привела не пандемия, а низкие цены на нефть. Тогда потребовалось другое правительство, которое по-другому умеет считать деньги. Которое по-другому умеет договариваться с предприятиями и с отраслями.

Не случайно, в этом правительстве сумели ужиться — во что вообще никто не верил — два таких совершенно разных и очень «агрессивных» экономических лидера, как Белоусов и Мишустин. Это было невероятно. Потому что они абсолютно разные по типу управления фигуры. И каждый — калибра премьер-министра. Но они сумели сработаться именно потому, что задачи у каждого оказались свои. И, в общем-то, задачу выживания, которая была в этом году, страна решила.

«СП»: — А какие из новых вызовов, которые ждут нас в 2021 году, вы считаете самыми серьезными?

— Прежде всего, это тот факт, что весь мир будет выходить из кризиса вместе с нами. Понимаете, если бы это был локальный кризис России, то, грубо говоря, внешняя картина мира зафиксирована, а Россия внутри этой внешней картины мира меняется. А здесь будут меняться все внешние условия. Все и во всех странах мира. Причем, меняться будут одновременно.

«СП»: — И что здесь для нас главное?

— Как всегда, главное, это люди. Понимаете, когда говорят о том, что основной капитал страны, это человеческий капитал. Часто это воспринимают как гуманитарную болтовню. И люди даже подыгрывают этой болтовне, когда почему-то вспоминают уровень образования, умение читать, еще что-то…

На самом деле, это, конечно, часть человеческого капитала, но крошечная часть. Колоссальным элементом человеческого капитала является национальный характер.

Вот Китай сделали не квалифицированные рабочие, не грамотность инженеров и не высокий уровень образования. А трудолюбие, тщательность и дисциплина. Американцев сделала предприимчивость. Нет ни одной нации, более предприимчивой, чем американцы.

Разумеется, сам по себе национальный характер это еще не все. Иначе бы нации стояли на конкурсе национальных характеров. Но для России важнейшим вызовом будет именно то, как коллективный (понятно, все люди разные) человеческий капитал примет эти вызовы.

Простейший пример. В России очень низкий уровень предпринимательства. Потому что плохие условия? Нет. Потому что люди охотно жалуются на то, что плохие условия. Это особенность России. Но при этом русский человек способен работать по 17 часов в сутки. На что не согласится среднестатистический европеец.

Поэтому сейчас самое главное — сумеет ли наша гражданская нация проявить в этих условиях лучшие черты своего человеческого капитала? Сумеет — все окажется в порядке. Может быть, даже это окно возможностей. Дело в том, что Россия плохо вошла в шестой технологический уклад. А сейчас все поменялось. Сейчас уже даже никто не вспоминает, что идет шестой технологический уклад, в котором Россия оказалась одной из последних, кто в него сумел перейти. И это возможность завоевать более высокую позицию, чем была до пандемии.