Чувство мери

Пятьдесят метров вбок от асфальтовой дороги — и ноги скользят, скребут глинистую тропку. Необходимые деревенской осенью высокие сапоги то месят грязь, то чавкают по заболоченной траве. Так же, как чавкали и месили при Сталине, при Петре, при Грозном. Русские березки как национальный символ придумали дачники, которые гуляют по лесу только солнечным летом. Настоящий символ коренной, центровой, внутренней России — это глина и мокрый камыш. Как апофеоз того и другого — его величество Болото.

Мы идем туда, где за околицей владимирского села Каменка уже которое тысячелетие лежит «Белый камень». Ледниковый валун-морена с отпечатавшимся на нем неправильным углублением — местные, начиная с фино-угорских, незапамятных времён, называют это «следами Бога». Про камень все в окрестностях знают с детства; он лежит в небольшой рощице на одном из холмов.

Дорога до камня — через старое кладбище, заброшенную деревню, овраг и поле.

Урочище Касьянки

Мы идем по заросшей тропинке к старому кладбищу. На самом деле и тропинка — не тропинка, а бывшая довольно значительная дорога, это видно по сохранившейся насыпи; и кладбище не слишком старое — среди могил множество свежих, с покрашенными крестами. По сторонам дороги когда-то росли столетние дубы — лет 20 назад их вырубили, остались молодые осины и тонкие березки.

У входа на кладбище — ворота без створок, как триумфальная арка из трех нетолстых бревен, перехваченных железными уголками. Рядом с воротами столик с початой бутылкой водки. Меняются начальники, режимы, экономические порядки, ругаются священники или, напротив, одобряют обычай — но эта поминальная бутылка и краюха хлеба рядом с ней, кажется, всё те же со времен Гостомысловых.

Где же заброшенная деревня, ныне урочище Касьянки? Здесь она и есть — деревушку, дворов в 10, выселили как «неперспективную» лет 50 назад, а кладбище при ней сделали общим на весь сельсовет. Теперь то кладбище, что в самой Каменке, в ограде церкви, перепахано тракторами, что еще недавно стояли под ее сводами; работающие на реставрации храма жители охотно показывают, в какой из загаженных могил лежат их родственники, но обиходить кладбище пока не собрались.

Мать и лайка

Путь, который описал нам бывший житель Каменки, ныне живущий за много сотен километров от нее, неясен: дубов-ориентиров нет, поле за Касьянками изрядно заросло, да к тому же половину его уже занял современный коттеджный поселок. Строят красиво, по-заграничному, из оцилиндрованного бруса: традиционные русские бревна слишком хлопотно пропитывать потивопожарным составом, а без пропитки дом не примет госкомиссия. Так что нынешнее поколение русских плотников — скорее всего, последнее: их уже почти вытеснили деревянных дел мастера из Канады и Финляндии.

Стадо и при стаде пастух — прекрасная возможность узнать дорогу. Найти пастуха несложно — над всем полем летит «ннууу, мать-мать-мать!», да не просто, а весьма заковыристо. На самом деле, пастухов двое — молодой парень из местных и его помощник-узбек. Который по русски говорит, но ни о каких камнях не знает.

Тот, что местный — Николай — у камня бывал много раз. «Раньше туда много народу ходило, только в последние 10 лет стали меньше», — а лежит камень совсем недалеко отсюда, вот, за оврагом. Там, где березки чуть потемнее остальной растительности.

Пастушьи собаки — местная разновидность лайки — за все это время не издали ни звука, а только дружелюбно и деловито обследовали незнакомых людей. Эта порода — ровесница самой профессии пастуха в этих местах, удивительно живучая и удивительно приспособленная к своей жизни. Высокие мощные лапы, палевый окрас и хвост колечком. Дрессировать такую — почти не надо, эти собаки с детства знают, что хорошо, а что не очень. И без необходимости не лают.

Командная высота

Снова сапоги чавкают по оврагу, который, будь ушедшее лето не таким жарким, не пропустил бы нас на тот берег. Вода низкая, и мы проходим. Поле, которое уже лет 15 не пахали, зарастает мелкими елками и кустарником — как лесопосадка. Островок темных берез, о котором нам говорили — совсем недалеко, дорожка идет в гору.

Оказывается, камень лежит на самом высоком месте во всей округе — долина ручья, образовавшего овраг, в глубину побольше 9-этажного дома. Он действительно немаленький, этот валун — метров 5 в диаметре, — но большая его часть давно ушла в землю, «заплыла» грунтом. Рядом, в пяти метрах, лежит камешек поменьше, но тоже «со следочком». В углублениях — дождевая вода; как в католических храмах, где в притворе специальная чаша для омовения рук перед молитвой. На окрестных деревьях — «обеты»: завязанные вокруг веточек кусочки ткани. Среди них неожиданно — гроздь воздушных шариков: не иначе, следы приворота.

О камне знают не только его поклонники, но и Александровский музей: табличка сообщает, что этот памятник природы и культуры охраняется государством. Но стоит табличка очень стыдливо, скромно, с тыльной стороны камня, и это, конечно, лучше — уместнее смотрится.

На камне зубилом выбито слово ВЕЧНОСТ. Мягкий знак неизвестный камнетесец, видимо, не успел или поленился выбить, но и без него всё понятно. Этот камень, в окружении ручья, елочек и старого скотомогильника, был всегда, есть сейчас и останется на этом месте до скончания века.

---

В средней Росси нет ни гор, ни моря; часто нет даже корабельных сосен и залитых солнцем березовых рощ по берегам журчащих речушек. Наш пейзаж однообразен и лишен контрастов — он состоит из глины, воды, травы, деревьев и ледниковых камней. Камни — российский символ вечного постоянства, глина и топь — атрибуты вечной переменчивости. С одной стороны, у нас каждый миг меняется всё, с другой — ничего не меняется даже за много веков.

Малоконтрастный пейзаж — не для мгновенного восхищения. К нему надо присматриваться. Как это умели делать люди, изначально жившие на этой земле — меря, чудь, водь, вятичи. Боги везде — и боги нигде, земля добра и зла одновременно, эту истину люди нынешней центральной России знали за тысячу лет до Эйнштейна и мертво-живого кота Шредингера.

Да и сами меряне — есть ли они? Нет ли их? Как посмотреть. С одной стороны, вроде бы, нет: фино-угров уже тысячу лет как вытеснили славяне. С другой — те люди, что сейчас живут рядом с мерянскими камнями, хоть и называют себя русскими, а на деле могут назваться и мерей. Те же лица, те же ленточки вокруг камней, те же названия рек — и такой же фатализм. Когда «что воля, что неволя — все равно». Когда-то «стары люди», «чудь», «паны» — при колонизации этих земель, по легенде, «ушли в землю». И только колокола иногда слышатся из-под земли, рассказывают старики. Неужели нам суждено увидеть ещё одну серию этой драмы?

Фото автора