Война пошлостей

Когда Путин назвал белую ленточку разгневанных избирателей — контрацептивом, я сначала обалдел, а потом подумал: такой пошлостью он изгваздал себя окончательно. Прямо-таки вывел за грань — за грань, понимаете ли, общественно-политического дискурса. В общем: фу-фу-фу, доктор Быков!

Потом был поток мобильного сознания Немцова, выложенный в сеть бдительными защитниками режима (уж не в противовес ли «контрацептиву»?).

Потом была буффонада Светы-из-Иваново. И разгон санкционированных митингов (в Ростове-на-Дону власти так увлеклись, что автозаки колесили по городу спустя несколько часов после разгона, врубая сирены к полному недоумению горожан). Были традиционные аресты оппозиционеров под дикими предлогами, «иностранные агенты», — было много чего.

План по державной пошлости перевыполнен на сотни процентов.

И вот вам, получите — Pussy Riot.

В героическом хоре защитников пусек позвольте всё-таки заметить: акция Pussy Riot — махровая пошлость. И совершенно необязательно об этом отмалчиваться, защищая панк-троицу от тюрьмы. То есть я согласен со всем, что сказано о суде и уголовном деле, а также моральном облике обвинителей: в тюрьму участниц группы тащат незаконно, клерикализация России зашла слишком далеко, сложно придумать большее кощунство, чем христианство, которое мстит.

Да, я хочу жить в светском государстве.

А всё же.

В выходке пусек пошлости не меньше, чем в поведении власти, фиглярствующей у амвона. И если противостояние власти и оппозиции сведётся к взаимной пошлятине — ничего путёвого я не жду: пошлость бесплодна. А насколько пошлое светское государство, отвоёванное в изматывающих битвах с дремучими попами и воцерковлёнными опричниками, пошлее государства клерикального, мне всё равно.

Какой такой молебен? О чём вы?

Пришли девки с Путиным в храм разбираться. Явно ошиблись адресом, вам не кажется?

Потому что православный храм — это не про Путина и патриарха Кирилла. Это про рождение и смерть, про надежду и отчаяние, про любовь и прощение. Про милосердие, да. И про ответственность — тоже.

Но всё это — все эти пласты отнюдь не погибшего, живого и важного для миллионов православных смысла — были невежественно проигнорированы.

Стилизация? Сокровенный смысл? Где, где вы всё это усмотрели?

А ведь времени подумать и обсудить, чем художественный эпатаж отличается от тривиальной вульгарности, у нас было предостаточно.

Вспомните. На выставке «Арт Манеж-98» 4 декабря 1998 года Авдей Тер-Оганьян выступил с перформансом «Юный безбожник», где он публично рубил топором репродукции православных икон. Его остановили охранники Манежа, которых вызвали возмущенные посетители, после чего против Тер-Оганьяна было открыто уголовное разбирательство по обвинению в разжигании религиозной вражды. Не дожидаясь суда, Тер-Оганьян скоропостижно эмигрировал в Чехию.

Кроме искусства привлечь внимание к собственной персоне прежде чем двинуть за бугор — искусства я здесь не вижу. Но масса народу, художественно более зоркого, усмотрела-таки и здесь некий художественный акт. Были написаны многоумные изящные статьи, напихавшие в топорную возню Тер-Оганьяна столько смыслов, сколько в ней не было и быть не могло. Говорить о том, что «юный безбожник» пытался явить нам разницу между подлинным и эрзацем — между иконой и её репродукцией — было явной натяжкой. Поскольку перед тем, как рубить эти самые репродукции, г-н Тер-Оганьян объявил собравшимся, что, заплатив по 10−20 рублей, они могут их осквернить. Это ли не пошлость?

Хрен бы с ним, с авангардистом. Живёт теперь в Европе. Заслужил в прессе статус «первого художника-политэмигранта в истории пост-советской России». Но чрезвычайно полезно было бы тогда, в 98-м, обсудить тем, кто остался здесь и сейчас — хотя бы даже самим авангардистам, акционистам, участникам арт- панк- прочих групп, добывающих общественную реакцию посредством перформанса — что можно отнести к художественному действу, а что — хоть ты на уши встань, нельзя. Не знаю, договорились бы, нет ли — всё-таки дело вкуса — но в том, что касается перформанса и религии, уверен, можно было бы нащупать края. Вместо дискуссии об этом — в стране, топчущейся перед уваровским тупиком — что мы увидели? Ухмылку эстетов — дескать, где вам, адептам лубка, понять смысл современного Исссскусссссства! Реакцию православнутых активистов, разгромивших выставку «Осторожно, религия!». И кто от этого выиграл? От раскола по православной оси? Если не считать тупоголового режима, смены которого наверняка жаждут господа эстеты, отстаивающие право художника быть вульгарным.

Хорошо, давайте примем формулу Брехта «великое искусство всегда немного вульгарно» (хотя лично я с этим не согласен; Брехт, по-моему, тут перемудрил). Давайте рассматривать эту самую вульгарность как инструмент художника. Но всюду ли уместен он с этим инструментом?

Охотно признаю если не художественную ценность, то явную социальную пользу акции группы «Война» — с фаллосом, восстающим пред ФСБ. Был в этом, знаете, шик, эдакий гражданский кураж.

Но церковь — не ФСБ. И аэробика в храме — не меньшая пошлость, чем топор Тер-Оганьяна.

И — да — эти дрыганья оскорбительны. Как бы ни ёрничали репортёры относительно показаний ключниц и охранников.

Дело даже не в том, что задевать чувства верующих нельзя ни в коем разе. Можно. Когда Мартин Лютер прибил свои 95 тезисов к воротам замковой церкви в Виттенберге, чувства некоторых верующих католиков он, полагаю, оскорбил. Но масштаб поступка Лютера (а также масштаб самой фигуры бунтаря-теолога) с самого начала поднял планку события много выше эмоциональных потрясений отдельных ключниц и охранников. А поступок Pussy Riot — нет. Ну, не поднял.

В общем, прежде чем отправиться в храм с протестом, лучше бы стать Мартином Лютером. Или, по крайней мере, написать 95 тезисов, которые взорвут общество, а не ту «срань, срань, срань Господню», которую явили нам исполнительницы в балаклавах. Иначе — очередной фарс, на который пол-России взирает с чувством тяжелейшей неловкости.

Согласен с диаконом Андреем Кураевым: акцию Pussy Riot могли заказать сторонники Путина.

Повторюсь: разумеется, нужно выступать за их освобождение. Но не делайте героинь из пошлячек.

Потому что это убивает надежду. В очередной раз. Едва оперившуюся.

Представляете ли вы хотя бы примерно, горячие обличители режима, скольких людей, выходивших на белоленточные митинги или примерявшихся к этому шагу — история с пуськами толкнула обратно на диван? Нет, не сам панк-молебен — а его оголтелая поддержка без всяких моральных оценок и попыток спасти борщ от мух.

— Мы же вам говорили, там одни маргиналы, панки и хулиганы, — ухмыляется власть, наблюдая за тем, как Pussy Riot превращают в икону оппозиционного движения.

Пожмёте гордым хипстерским плечом? Скажете: что с них взять, с хомячков?

Погодите, а вы вообще всерьёз затеялись? Вышли на эту поляну — всерьёз?

Весь этот фейерверк гражданственности, полыхнувший после воровских выборов и впервые подаривший надежду на то, что из путинского зазеркалья есть выход — разве он не для того, чтобы привлечь как можно больше сторонников, продемонстрировав, что режиму противостоят ответственные, здравомыслящие люди? Разве не самое главное сегодня — запустить процесс эволюции хомячков? Нет? Всё это снова — для того только, чтобы побузить в хорошей компании? Покрасоваться в правильном ракурсе?

Жаль.

Самоорганизация нарождающегося гражданского общества, складывающаяся из самоцензуры его представителей, в истории с Pussy Riot дала досадный сбой. Оголтелость защитников Pussy Riot, говорящих о панк-выходке с надрывом и придыханием, убеждает в худшем: никто не думает о переменах — о механике перемен — всерьёз.

Жаль. Хотелось всё-таки перемен. Бузы хватило в девяностые.

Но хотя бы — давайте без пошлости. Отмежеваться, внятно изложить оценку. Продемонстрировать стране наблюдающей — кто здесь маргинал. Задать другой уровень дискурсу. Власть этого делать не станет, ей выгодней и сподручней уровень кабака. Режим поган — но нет ничего уродливее и ненужнее оппозиционера, неотличимого от своего оппонента. Как Pussy Riot, например.