Честное слово

Он и пишет просто, и при общении, на невнимательный взгляд, кажется человеком простоватым. Эдакий Чонкин — улыбочка с хитрецой, но никакого постмодернизма. «Все на русском языке», как сформулировал Твардовский, в «Новом мире» которого, почти полвека назад, начинал свой путь молодой Войнович…

Та ранняя повесть называлась «Хочу быть честным».

Нехитрое, кажись, желание, — на исполнении которого, однако, ложится костьми поколение за поколением… Ну не получается у нас белое называть белым, и особенно — черное называть черным! Ну, так… разве если только отметить отдельные недостатки на несомненно прогрессивном пути… при полной поддержке основ, с намазом в сторону ныне текущей идеологии… Тем более что и белое, если присмотреться, не совсем белое, правда? Да и вообще, все мы серенькие, чего там. Ну вот и ладушки.

По-человечески, очень понятно и даже уютно…

Но сатирик — неуютная должность. Дежурный по сторонам света, он не склонен подкладывать топор под этический компас. Он твердо знает правильное направление.

Он хочет быть честным.

Естественное желание в двадцать лет, обнадеживающе — к «тридцатнику», когда была написана та повесть… Не забытое к восьмидесяти годам, это желание кажется уже уникальным! Таких людей и снаружи от литературы по пальцам перечесть, а прибавьте к свойствам честной души способность вызывать в согражданах целебный смех…

Владимир Николаевич Войнович — национальное достояние России. Если бы мы были японцами, то вставали бы и кланялись при его появлении всей нацией. Но мы не японцы, и пускай юбиляр скажет спасибо, что его, хотя и травили в прямом и переносном смысле, но все-таки не сгноили насмерть, как некоторых товарищей по нравственному императиву.

Муза Войновича — здравый смысл. Но понятия о добре и зле перевернуты, и, чтобы вернуть миру гармонию, писатель встает на уши. И оказывается сатириком.

Казенная форма становится идеальным сосудом для ясной мысли, — и минус, помноженный на минус, взрывается положительным зарядом здорового смеха!

«Позвольте через вашу газету выразить мое глубокое отвращение ко всем учреждениям и трудовым коллективам, а также отдельным товарищам, включая передовиков производства, художников слова, мастеров сцены, героев социалистического труда, академиков, лауреатов и депутатов, которые уже приняли или еще примут участие в травле лучшего человека нашей страны — Андрея Дмитриевича Сахарова».

Войнович написал это в январе 1980 года — и, написавши, отправил в газету «Известия». Если бы он в жизни не сделал ничего, кроме этого, его имя уже осталось бы в истории страны — как образец твердой человеческой нормы в эпоху скособоченных представлений о приличии.

То есть, практически в любую эпоху.

Испытание единством коварнее испытания враждой. Там было проще: вот Сахаров, вот Брежнев, — ошибиться невозможно! А тут — вроде бы кругом все свои, и слова звучат правильные, но топот стада заставляет сатирика посторониться и подождать, пока осядет пыль.

И начать формулировать — уже про «своих».

С той же обманчиво простоватой улыбкой, с той же точностью этических оценок.

И страшновато уже совсем по-новому, и друзей убавится, и врагов прибудет, но что поделать — надо! Надо, если хочешь «жить не по лжи», как сформулировал другой большой русский писатель, что не спасло его от парадоксальной судьбы: стать персонажем Войновича…

«Сатирик, к сожалению, ошибается редко», — писал лучший шут двадцатого века Станислав Ежи Лец.

Увы, не ошибся с прогнозом и сегодняшний юбиляр, разве что чуть промахнулся со сроком: отец Звездоний, во всей красе своего краснознаменного православия, явился — не запылился на тридцать лет раньше предсказанного. Но ведь, согласитесь, сошел как с портрета!

Увы. Сатирик не может предотвратить — он может только предупредить…

Впрочем, мои мысли сегодня — не о Москве-2012, а о живущем и здравствующем в ней, на честь и радость россиянам, писателе Войновиче, Владимире Николаевиче. Дай ему бог здоровья, — и постараемся больше не огорчать классика его сбывающимися пророчествами…

Фото: ИТАР-ТАСС/ Александр Саверкин