Искушения креативных

Если бы был какой-нибудь аналитик, занимающийся изучением общественных страт в развитии, ему бы пришлось зафиксировать появление новой категории — «нравственная элита». Болезненные и нервические дискуссии последних дней обнаружили существование этой узкой страты внутри и без того малочисленного «креативного класса». Разговоры о «совести нации», наконец, дали свои достойные плоды. Нравственный идеал, образ и символ, выпестованный русской литературой XIX века, вдруг материализовался в он- и офф-лайне. И не важно, что от той раритетной литературы нас отделяет кровавый двадцатый век, который заменил нравственность целесообразностью. Протест неожиданно сделал мечтаемое реальным. «Если и существует класс, который осознанно и организованно претендовал бы на роль нравственной элиты, то его характеристики сильно отличаются от тех, что описаны у Павла Пряникова (однушка с ламинатом и т. д.)», — написал общественный деятель и публицист Юрий Сапрыкин на своей стене в Фэйсбуке, где развернулась жаркая дискуссия по поводу статьи Пряникова «Надвигающаяся трагедия для креаклов на примере «дела «Кабанова». Что для внимательного наблюдателя означает, что пришло время поговорить и об этом.

Что же такое «нравственная элита»? Каковы ее типологические черты? Возможна ли вообще персонализация нравственности — вот я, например, нравственна и духовна, а вы, например, негодяи и мошенники? Кто из креативного класса входит в «нравственную элиту»? Как определяется принадлежность к ней — путем самоопределения или через консенсусные процедуры (дискуссии, голосования, лайки, опрос медийных авторитетов)? Как соотносится эта узкая группа «святых креаторов» (возможно, именно мощный нравственный аспект креатива затребовал нового словечка «креакл», почти Геракл духовности) со всей остальной Россией?

Попробуем сформулировать несколько тезисов. Прежде всего, «нравственная элита» является совокупным носителем некоей нормы. Норма не обязательно базируется на традиционном наборе западных либеральных ценностей, ее источником не обязательно являются религиозные или философские догматы. Норма рождается внутри самой «нравственной элиты» как набор общепринятых и общеобязательных стандартов поведения и рефлексий. Огрубляя, норму можно сформулировать так — «что сейчас принято об этом думать в среде и как полагается чувствовать человеку среды?». Интересно, что набор суждений по актуальным вопросам современности — отношение к приватизации, к деятельности КС и (шире) оппозиции, успехам и ошибкам протеста, национальному вопросу, миграции, программе будущих реформ (возможных после Путина) не вырабатывается в процессе дискуссии, а выдается априори, в готовом виде, через одного из медиумов. Суждения заранее (кем-то, кем?) сформулированы и существуют в виде общепринятых истин, «как известно». То есть норма — это мы. В этой формуле самоопределения сформулирован и нравственный закон, и механизмы идентификации «свой-чужой», и ограничения, и способы поддержания устойчивости внутри страты. Змея свернулась в кольцо бесконечности и поглотила свой хвост.

Принадлежать к страте столь же закрытой, сколь и безупречной — приятно, почетно и соблазнительно (в разговоре о нравственности всегда возникнет змея как символ искушения). Какой же кредит выдает сообщество своим членам?

Представитель данной страты не может, по определению, быть низким, подлым, завистливым, нетактичным, неполиткорректным, вороватым, жестоким, высокомерным, нечистоплотным человеком. Он движим всегда только высокими побуждениями — сохранить культуру, гуманизировать среду, помочь ближнему, поднять падающего, защитить слабого, вразумить заблудшего. Он не живет, он презентует высокий духовный стандарт. Самопрезентация представителя «нравственной элиты» — это никогда не построение личной карьеры и не поиск личной выгоды, но образец жизни и судьбы. Житие, практически.

Все, что противоречит житийным стандартам, отметается как заведомо ложное и клеветническое. Путин со своей «антиболотной» пропагандой появился исключительно вовремя — любые попытки разоблачений и компрометаций только усиливают единство внутри страты и возносят каждого ее представителя на новую нравственную высоту. И, кстати, реакционная политика властей ускорила формирование страты. Спасибо Путину и за это.

Борьба власти и гражданского общества создает драматический, густой, насыщенный эмоциональный фон. Политические коллизии превращаются в коллизии нравственные — что есть предательство, товарищество, достоинство, совесть, честь. Но тут же происходит и обратный трансфер — из нравственных категорий и рефлексий в политические.

На деле это работает так. Скажем, популярный блогер Адагамов не может быть обвинен в педофилии не потому, что существует презумпция невиновности, вполне прозаическая юридическая категория, которая в цивилизованной стране распространяется на всех — на нравственных и безнравственных, молодых и старых, образованных и темных, богатых и бедных, но потому, что такие обвинения просто не могут быть предъявлены. Даже если Адагамов и не входил в «нравственную элиту», то следует немедля его туда записать. Принадлежность к страте, выдающей сертификаты на нравственность и являющейся носителем морального стандарта, защитит опального блогера от любых подозрений. За усомнившимися внимательно следят, если вдруг кто-то скажет в сердцах — «Адагамов — человек лично мне неприятный», то такой отход от стандарта будет немедленно замечен, подвергнут осуждению и сомневающийся наложит печать на свои уста/закроет пост в блоге. Антон Носик, неосторожно высказавшийся в адрес Адагамова однажды ночью, через несколько часов пост удалил. Полиция нравственности работает круглосуточно и срабатывает быстро.

В сложную ситуацию попадает Григорий Ревзин. Избитый неизвестными, он пишет статус в ФБ и публикует фото с синяками и ссадинами. В статусе фигурирует неполиткорректное слово «хачи». Эти «хачи» никак не вяжутся с образом талантливого, тонкого, эрудированного публициста, каким Ревзин, несомненно, является. Однако достоинства публицистики Ревзина не делают его святым, наподобие Серафима Саровского, который мог сказать разбойникам: «Делайте, что вам надобно» и опустить топор войны. Бой продолжился в сети, дурным словом, поставив «нравственную элиту» перед сложным выбором — осудить или не заметить? Нравственный идеал-стандарт или принадлежность корпорации нравственности — кто кого переборет? Ведь все хорошее — это «мы», а все плохое — это «они». Талантливые публицисты говорят только фиалками. Хотя с житейской — не житийной — точки зрения, избитому просто больно, он кричит от злости, обиды и бессилия. Кричит неполиткорректное и ксенофобское, да, но так не стоит канонизировать живого (к счастью) человека.

Трагическая история семьи Кабановых стала тяжелым испытанием для формирующейся «нравственной элиты». Поставила под сомнение само ее существование. Поверить в виновность Кабанова невозможно, а проверить нельзя — органы правопорядка скомпрометированы в глазах общественности, из Следственного комитета по определению (см. пункт с определениями) не может выйти ничего хорошего. Не помогут ни следственный эксперимент, ни признание Кабанова, ни улики в виде трупа в багажнике, ни характеристики подозреваемого, данные знакомыми и коллегами. «Они вполне могли подкинуть труп для повышения раскрываемости преступлений, повесить дело на невиновного, как странно, что все происходит накануне марша против антисиротского закона», — пишут в блогах, забывая о презумпции невиновности, которая распространяется на следователя СК РФ. Да, увы, на него тоже. Достоевскую мысль о бесах и безднах, которые сидят в каждом человеке, «нравственная элита» счастливо игнорирует, забирая себе только добрую машину правды, любви и справедливости. Зло вытеснено на сторону политического оппонента. Оно целиком там — стоит солдатом срочной службы в простецком тулупе и серенькой балаклаве на страже режима Путина, реет над страной инфернальным стерхом. В кругу политических оппонентов режима греха не ведают. Зло часто вытесняется и на сторону «дикого народа» — этого ужасного народа, который счастья своего не ведает, не понимает радости и пользы свобод, готов осудить, пригвоздить, отобрать и побить. «Истории а-ля Кабанов в нашей реальности бывают 1 раз за 10 лет, их долго вспоминают, ужасаются. А в любом райцентре это происходит постоянно, все время», — пишет публицист Дмитрий Ольшанский в своем ФБ, имея в виду реальность «интеллигентную». То есть даже чисто статистически эта «среда», по Ольшанскому, лучше «основной России». Ровно так же спикеры и активисты путинской реакции вытесняют зло в Америку, на сторону оппонента — это там родители убивают детей, а судьи оправдывают убийц, тогда как Россия — детский детдомовский рай. Статистика прилагается.

История с Кабановым обострила и сделала явным для всех когнитивный диссонанс — «наш» должен быть «хорошим», а если он плох, то он не «наш». Однако если «нашим» человека делают книги, фильмы, кафе, друзья, френды, интересы, фото, то почему принадлежность избранному кругу равняется нравственной избранности? Дело Кабанова разламывает эту гребаную духовную скрепу — читал Сартра и Хайдеггера, открыл ОГИ, учился в РГГУ, ездил в Крымск, ходил в одиночный пикет, значит, сертифицирован как высокоморальный, как представитель страты.

Павел Пряников, написавший текст о несоответствии желаемого элитарного реальному экономическому и социальному, неожиданно попал в больное. Больное, конечно, в том, что духовному человеку неохота глядеть на счет из ДЭЗа. Вульгарно и пошло объяснять креативного человека стоимостью квартирной аренды. Можно оспорить тезис о принадлежности Кабановых к креативному классу, и уж тем более к «нравственной элите», но тогда придется снять тезис об ОГИ/Красном Октябре/Афише/Гараже/Дожде/КС (подставьте любое актуальное) как институциях, где выдают сертификат на нравственность. Сталкивая с пьедестала «креакла» (виртуального политтехнологического персонажа, с которым зачем-то «мы» попытались идентифицироваться), Пряников не его разрушает, а обнаруживает тайные страхи большого круга «приличных» людей. Благополучие здесь часто заемное, арендуемое, мечтаемое (вместо сбережений — билет на Мальдивы), творческая элита балансирует на грани выживания, пусть и при наличии наследственной квартиры, которая москвича делает полумиллионером, даже самые успешные и медийные боятся потерять работу, выпасть из обоймы, сделаться нерукопожатными, если вдруг, сохраняя прежний уровень жизни, придется пойти в услужение «кремлевским», растеряны перед политической неизвестностью, возможными репрессиями и вынуждены соответствовать чужому успеху, который так близко, на расстоянии одного лайка в сети. Успеху, который читается как статус, принадлежность среде, свойство «страты», база, необходимая для поддержания коммуникаций с «креативной» и «нравственной элитой». А если тебе не на что выпить в «Жан-Жаке»?

В конце концов, дело не в том, с какого социального и финансового уровня возможно вхождение в «нравственную элиту» — ламинат или «метлах», однушка или двушка, на Войковской или в центре, с позиции ведущего на модном общественно-политическом канале или редактора на качественном новостном радио. Дело в уязвимости страты — «нравственная элита» во многом совпадает с либеральным крылом оппозиции и ее медиа-звездами. Путинская пропаганда безошибочно бьет в это слабое место — «Высокоморальные. Креативные. Свои». И выбрасывает все новые порции компромата. Остаться морально неуязвимым при таком прессинге может только святой, в буквальном смысле слова. Не сдавать «своих», несмотря на предъявленный труп-улику, способен только фанатик и сектант. Но даже Христа умудрились распять по навету. На какую фортуну может рассчитывать блогер или модный колумнист, учитывая этот исторический и духовный опыт?

Но, возможно, это все к лучшему. Опасная самооправдательная и комплиментарная дихотомия — «нравственная элита» против «безнравственной власти» — тоже работает. Любой механизм, если кто-то в него верит, способен переместить из точки «а» в точку «б». В финале битвы между ангелами и демонами не останется никого и ничего святого. Претензии быть совестью нации или «нравственной элитой» сделаются смешны, люди придут к мысли, что они — просто люди, со своими экономическими, политическими интересами, культурными запросами и социальными проблемами. И даже, может быть, к отказу от высокомерного «я была тогда с моим народом», к опрощению и слиянию. Что, если в стране России живет народ, у которого общие задачи и проблемы, в том числе и нравственные?

«Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо», — скажет кремлевский бес, понимая, что его стратегия холодной гражданской войны сформировала вполне теплое гражданское общество. Без закрытых каст, самоназначенных элит и высоконравственных страт.