Безответные письма

Исторически сложилось, что именно благодаря письмам врача-кардиолога Кремлевской больницы Лидии Тимашук было развязано беспримерное дело «врачей-вредителей», грозившее новым витком массовых репрессий.

Проще всего повторить обвинения в ее адрес. Но лучше попытаться разобраться в том, что произошло 60 лет назад. Объективно не получится, потому что нельзя расспросить ни участников тех событий, ни саму Тимашук.

Но один человек из «того времени» автору все же помог. Вместе с ним я читал документы, размышлял. И делал выводы. Простите, субъективные.

Это было несколько лет назад. В дверях квартиры дома на окраине Москвы меня встретил невысокий, седой человек с изуродованными руками — Юрий Кураев, сын Лидии Тимашук. Летчик-фронтовик, увенчанный боевыми наградами. В самом конце Великой Отечественной был тяжело ранен.

На столе — стопка писем матери, семейные фотографии, пожелтевшие вырезки из «Правды».

Из вороха бумаг вытягиваю одну.

«Без единого упрека, честно, как подобает врачу, я проработала 28 лет в кремлевской больнице, о чем свидетельствует награждения меня в 1954 году орденом Трудового Красного Знамени за безупречную работу. Разве я могла думать, что мои письма, подсказанные моей врачебной совестью, затрагивающие вопросы диагноза, лечения и режима больного Жданова А.А., могли послужить в чьих-то руках почти 5 лет спустя основанием для создания „дела“ о многих врачах, даже которых я и не знала? С моей точки зрения, это письмо заслуживало внимания, и цель его была спасти жизнь больного, но ни в коем случае не оклеветать кого-либо…»

— Кому адресовано это письмо, Юрий Александрович?

— Хрущеву…

«…Ведь мой первый сигнал был еще при жизни больного. И правильность моего диагноза „инфаркт миокарда“ была подтверждена патолого-анатомическими данными вскрытия. На мои обращения и просьбы в ЦК ВКП (б) меня никто ни разу не вызвал… При сем прилагаю электрокардиограмму-фотоснимок покойного Жданова А.А., сделанный мной до болезни и во время последних дней его жизни.»

Письмо датировано 22 марта 1956 года. Спустя несколько месяцев Хрущев выступил на ХХ съезде партии. В его речи есть «посвящение» врачу Тимашук: «Следует также напомнить, о „деле врачей-вредителей“. (Движение в зале). Собственно, никакого „дела“ не было, кроме заявления врача Тимашук, которая, может быть под влиянием кого-нибудь или по указанию — ведь она была негласным сотрудником органов госбезопасности, написала Сталину письмо, в котором заявляла, что врачи, якобы, применяют неправильные методы лечения».

— Кому Лидия Феодосьевна еще писала?

— Многим — Фурцевой, например, Пегову — секретарю Президиума Верховного Совета, министру здравоохранения — не помню его фамилии. Нет-нет, никто ей не ответил…

— Родилась мама 23 ноября 1898 года в Брест-Литовске, в семье унтер-офицера императорской армии, — рассказывает Юрий Александрович, — ее отец был, кстати, унтер-офицером русской армии. Феодосий Яковлевич был украинец, мать, Мария Феликсовна — полька. Позже семья перебралась в Самару. Там мама в университет поступила, на медицинский факультет. Но не доучилась.

В гражданскую ее мобилизовали на борьбу с тифом и холерой. В санитарном поезде произошло ее знакомство с коллегой — Александром Ивановичем Кураевым, моим будущим отцом.

В Москву родители переехали в середине двадцатых, мама возобновила учебу — в Первом медицинском на гинеколога и работала в Кремлевке акушеркой. Взяли ее туда, уверяю вас, без всякого знакомства.

Между прочим, в маминой трудовой книжке всего одна запись. С 1926 года и до 1964-го, когда ушла на пенсию, она работала в Кремлевской больнице…

Со временем мама решила учиться на кардиолога. А экзамен по общей патологии в институте сдавала академику Виноградову, который через несколько лет попал в число «врачей-вредителей».

— В сороковых годах мама была уже опытным врачом, заведующим отделением функциональной диагностики, лечила практически всех руководителей страны, — продолжает Юрий Александрович. — Она по кардиограмме тут же узнавала «автора»… Нет, Сталин ее пациентом никогда не был…

Жили мы в доме на улице Фрунзе, в доме 7, работала мама рядом — на улице Грановского. Помню курьезный случай: прибегает Мотя, нянечка из поликлиники: «Скорее, вас Калинин дожидается!» У мамы был выходной, и она мыла полы. Но вмиг собралась и помчалась к себе. Смотрит: лежит на кушетке Михаил Иванович, и носочек у него на пяточке рваненький…

30 августа 1948 года скончался один из приближенных Сталина. В медицинском заключении говорилось: «В течение многих лет тов. Жданов А.А. страдал болезнью высокого кровяного давления, осложнившейся тяжелым атеросклерозом, особенно в сосудах, питающих сердце. В последние годы у него были приступы грудной жабы, а затем появились припадки сердечной астмы. Смерть последовала от паралича болезненно измененного сердца при явлениях острого отека легких».

Подписали заключение начальник Лечебно-санитарного управления Кремля профессор Егоров, действительный член Академии медицинских наук, профессор Виноградов, член-корреспондент Академии медицинских наук, профессор Владимир Василенко, кандидат медицинских наук Федоров и заслуженный врач РСФСР Майоров.

В том списке могла быть еще одна фамилия — Тимашук, которая лечила Жданова за несколько дней до его смерти. Вернее, пыталась лечить.

— Помните то время, Юрий Александрович?

— У меня как раз между госпиталями перерыв был: несколько дней жил дома. Мой истребитель в апреле сорок пятого сбили. Лицо было обожжено до неузнаваемости, обе руки хотели отнять.

В конце лета сорок восьмого маму в составе медицинской бригады отправили на Валдай. Там проводил отпуск Жданов, у которого случился сердечный приступ. Тимашук сделала кардиограмму и еще по мокрому снимку определила: инфаркт миокарда передней стенки левого желудочка…

Но коллеги стали возражать. И назначили больному активное лечение — ходьбу по парку, гимнастику, даже кино «прописали».

Домой Тимашук вернулась растерянная: «Есть же объективные данные, что же они крутят?»

На следующий день кремлевские доктора снова поспешили на Валдай — Жданову стало хуже. Тимашук снова озвучила свой диагноз, но коллеги настояли на более мягком заключении. Медицинском, разумеется.

Теперь о записке, написанной 28 августа 1948 года. Именно она сделала Тимашук одиозной фигурой. Ее копия хранилась в архиве Кураева.

«…около 12 ч. дня сделала А.А. ЭКГ, по данным которого мною диагностирован инфаркт миокарда в обл. левого желудочка и межжелудочковой перегородки, о чем тут же поставила в известность консультантов. Пр. Егоров и д-р Майоров заявили мне, что это ошибочный диагноз и они с ним не согласны, никакого инфаркта у А.А. нет, а имеется «функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни и предложили мне переписать заключение, не указывая на «инфаркт миокарда»…

После второго консилиума она пишет снова.

«…Считаю, что консультанты и лечащий врач Майоров недооценивают безусловно тяжелое состояние А. А, разрешая ему подниматься с постели, гулять по парку, посещать кино, что и вызвало повторный приступ и в дальнейшем может привести к роковому исходу. Несмотря на то, что я по настоянию своего начальника переделала ЭКГ, не указав в ней „инфаркт миокарда“, остаюсь при своем мнении и настаиваю на соблюдении строжайшего постельного режима для А.А.»

Записка была передана майору Белову, начальнику охраны Жданова. Заметьте: никаких обвинений во вредительстве, никаких еврейских фамилий. Только медицинская полемика.

В ответ — молчание. Хотя есть основания полагать, что письмо дошло до самого Сталина. Но он не придал ему значения и велел сдать в архив.

Почему же кремлевские врачи не смогли, несмотря на богатый опыт, поставить высокопоставленному пациенту верный диагноз? Тем более что симптомы болезни Жданова буквально «кричали»: лечите от инфаркта!

Невольно думается, что подготовка хваленых кремлевских медиков была далека от идеала. Они просто плохо лечили! А в данном случае еще и не хотели. Может, потому что им сверху был спущен зловещий приказ?

А что же Тимашук? Что было делать ей?

Разумеется, лечить до полного выздоровления больного, как она обучена. Но, оказавшись «не в курсе» подводных течений, вполне могла быть ими сметена.

Она оказалась на краю пропасти.

О записках Тимашук узнал непосредственный начальник — начальник Лечебно-санитарного управления Кремля Егоров. Сердито, с нажимом сказал, что она подвела его своим упрямством, некомпетентностью. И приказал перевести ее во 2-ю поликлинику Кремлевки — на улицу 25 октября, где лечились государственные деятели рангом пониже.

Но Тимашук не успокаивается. 7 сентября 1948 года она пишет своему пациенту, секретарю ЦК ВКП (б) А.А. Кузнецову. Послание нервное, чуть ли не склочное. Но, по сути, верное:

«…Лечение и режим А.А. Жданова проводился неправильно, так как инфаркт миокарда требует строго постельного режима, в течение нескольких месяцев фактически же ему разрешили ходить — прогулки по парку 2 раза в день, посещать кино и прочие физические нагрузки. Неправильно, без всякого законного основания профессор Егоров убрал меня из кремлевской больницы в филиал поликлиники якобы для усиления там работы…»

Ей опять никто не ответил.

13 января 1953 года вышла «Правда» с сообщением ТАСС на первой полосе:

«Некоторое время тому назад органами государственной безопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью, путем вредительского лечения, сократить жизнь активным деятелям Советского Союза…

Преступники признались, что они, воспользовавшись болезнью товарища А.А. Жданова, неправильно диагностировали его заболевание, скрыв имевшийся у него инфаркт миокарда, назначили противопоказанный этому тяжелому заболеванию режим и тем самым умертвили товарища А.А. Жданова".

— Когда мама прочитала это сообщение, заволновалась. Ведь людей, которых назвали врачами-вредителями, она хорошо знала, — вспоминает Кураев. — Большинство из них евреи? Ну и что? Они — враги? Не может быть!

— Лидия Феодосьевна обсуждала «еврейский вопрос»?

— Никогда! И надо же было такому случиться — ей попасть в антисемиты! И каково было слышать за спиной злой шепот, чувствовать на спине настороженные взгляды. И на нашей кухне ее уже судили-рядили…

— Вы разве в коммуналке жили?

— А где же еще? Я же говорил, что мы жили на улице Фрунзе, в доме 7. Наша квартира № 1 — на первом этаже. Занимали маленькую комнату 19 метров, отгороженную от общей кухни тонкой деревянной перегородкой. Соседи — Морозовы, Коган, Васильева, еще одна семья, не помню фамилии.

21 января 1953 года вышла «Правда» с Указом Президиума Верховного Совета: «За помощь, оказанную Правительству, в деле разоблачения врачей-убийц наградить врача Тимашук Лидию Федосеевну орденом Ленина».

— За день до этого к нам позвонил незнакомец. У нее — душа в пятки! Чемоданчик с бельем наготове давно стоял — многих знакомых посадили, у маминой сестры — Ольги Феодосьевны мужа забрали, тоже доктора.

Но Тимашук повезли не на Лубянку, а в Кремль, где ее принял Маленков. Он пожал ей руку: «Лидия Феодосьевна, большое спасибо за помощь, вы помогли нам разоблачить…» Она плечами пожимает: что я такого сделала? Только выполнила свой врачебный долг…

Маленков ласково тронул ее за руку: мол, не смущайтесь. Сказал, что с переводом на прежнее место все решится на днях. На прощанье снова поблагодарил…

Едва Тимашук приехала домой, как снова раздался звонок, и тот же человек снова повез ее к Маленкову. Он снова пожал ей руку и торжественно сообщил: «Только что я разговаривал с Иосифом Виссарионовичем, и он предложил наградить вас Орденом Ленина».

Что же было делать Тимашук? Не протягивать руку за орденом? Разоблачить ложь и исчезнуть в лагере? Ее публичный отказ от лавров «советской Жанны д’Арк», как тогда называли кремлевского врача, нарушил бы замыслы Сталина. Но даже, если бы это случилось, вместо Тимашук нашли бы другой персонаж.

Она с трепетом ждала бы своей участи. Но ее и коллег спасла бы смерть вождя, а вскоре весь СССР узнал бы имя мужественного врача, не поступившегося принципами.

Но так не произошло. А потому Тимашук всю оставшуюся жизнь пришлось платить за то, что не возразила Маленкову и не отказалась брать награду Сталина.

Как известно, преступную группу, которая вела «дело врачей-вредителей» наказали, жертв наговора выпустили на свободу. О Тимашук, у которой отобрали Орден Ленина, ходили разные слухи. Даже болтали, что ей «устроили» автокатастрофу.

Ничего подобного. Как и обещал Маленков, Тимашук восстановили в прежней должности в Кремлевской больнице и выплатили разницу в зарплате за несколько лет. Но работала она уже без прежнего энтузиазма, иногда ловя на себе косые, неприязненные взгляды.

«Только после тяжелых моральных переживаний в течение 13 лет и бесплодных попыток добиться правды я принуждена обратиться в самый высокий орган Коммунистической партии. Мое положение в обществе весьма трагично. Прошу внести ясность и справедливость в это беспрецедентное дело… В народе существует мнение, что „дело о врачах“ возникло вследствие того, что я якобы оклеветала честных врачей и профессоров. Эти кривотолки продолжаются и до сих пор, постоянно травмируя меня».

Это последнее письмо Тимашук, адресованное в Президиум XXIII съезда КПСС в 1966 году, снова осталось безответным. Жить ей суждено было еще долго, но до самой смерти в сентябре 1983-го она больше не пыталась оправдаться. Потому что поняла — ничего и никому невозможно доказать.

Можно ли это сделать сегодня?