Кровавое перемирие

На центральной площади Первомайска снарядов больше в два раза с момента последней поездки месяц назад.

Это только малая часть из того, что прилетело в город.

Саша из комендатуры бросает вскользь:

— Многие пришли сегодня ночью…

— Так перемирие в полночь сегодня началось?

— Ровно за пять минут до него, пропахали полцентра города градами… Отмечали по всей видимости. Били до 3 ночи на радостях.

Где-то на заднем фоне гул и ухание. Гупание, как здесь говорят.

— Котел варится. Там в основном бьют.

Гул разный — то звучный, то свистящий, то очень низкий, низкий, словно гигантский мешок муки великаны на пол уронили.

В городе людей почти нет. Звенящая пустота. Только взрывы, взрывы, взрывы.

Каждые 5 минут что-то где-то гремит. Город вымер и оживает только когда идет выдача еды. Люди собираются, а потом расходятся.

Город в таком режиме живет уже более полугода. Под постоянным обстрелом.

Мы повезли гуманитарную помощь по бомбоубежищам.

Днем люди домой идут, а ночью спят в подвалах. А те, кто остался без дома, там и живут. Некоторые из подвалов уже по несколько месяцев не выходят. Боятся. Даже в магазин. Многих так и настигали снаряды или осколки. Когда выбегали на пару минут. А некоторые уже устали и спят дома: «Суждено умереть — умру. На все воля Бога».

Мы подъезжаем к бомбоубежищу предприятия «Моторсич». В нескольких метрах от входа дыра от града.

— Это как раз ночью сегодня пришла. Снаряд уже достали.

Татьяна Леонидовна — старшая по бомбоубежищу показывает и ведет окольными длинными коридорами в подземелье.

Комнат много — закоулки, коридоры. Мы словно в норе у хоббитов, только вместо уютных комнаток — сырые влажные помещения, во многих из которых нет света.

Здесь около 150 человек. Из них 18 детей.

— Скажите, можно сфотографировать?

Люди машут безразлично.

В помещениях в основном пожилые люди.

— К нам часто приходят журналисты, ОБСЕ, иностранцы. На экскурсии… Толку? Зайдут, поснимают и исчезают. А вы помощь привезли.

У Татьяны Леонидовны мгновенно слезы, и она меня обнимает. По-матерински, нежно.

— Спасибо родные, спасибо что помните. Спасибо

— Вам спасибо…

— Я сама врач, терапевт. Квартира моя как раз смотрела на Попасную. На линии огневой. Висит теперь в воздухе… Дом мой…

Едем дальше, следующее бомбоубежище. Оно меньше, да и света вообще нет. Живет около 35 человек.

Идем с фонариками в потемках. Сырость сильнейшая. Идем на слабый огонек.

— Можно вас сфотографировать?

Группа бабушек ухмыляется.

— Передавайте всем привет

— Кому?

— Да всем им. Ляшко и всей это быдло-банде в Раде. Пусть знают — нас здесь много. Всех не убьют.

Группа сидит вокруг единственной свечи в помещении. Экономят, как могут.

— Мы помощь вам привезли. Из Москвы.

— Не страшно приезжать к нам?

— Страшно

— Молодцы, спасибо вам. Спасибо… Многие боятся.

Огромные пространства, высоченные потолки, сырость. И затерянные в этих катакомбах люди.

Следующее бомбоубежище кишело детьми. Их было много, и они все бегали и бегали.

Жека шепчет:

— Они здесь полгода уже живут. Остались без дома. Теперь это их дом…

А мы, дураки, забыли конфеты. Красивые девчонки, мальчишки. Сердце на части.

Ну и, конечно, слезы, слезы. Вечная боль, вечная благодарность.

— К нам недавно приезжали из Новгорода. Спасибо вам, что не забываете о нас. Помните…

Рассказали, что один человек из Тюмени на своей машине собрал по знакомым еду и довез… До Донбасса…

Испытываешь невыразимый стыд. За то, что у тебя все хорошо. За то, что они благодарят. Гладят по волосам. Целуют, обнимают. Словно ты им родной… Не просто стыд — дикая боль и чувство вины.

Мы везли около 2,5 тонн еды для Первомайска. И когда все поделили между столовыми и бомбоубежищами, поняли, что даем совсем немного. Просто ничтожно мало.

К ним приходят журналисты. Снимают, охают, ахают. Как к туземцам. Делают фото и уезжают. А они остаются с этим.

В каждом подвале, когда мы заходили, первая реакция: «Опять приехали снимать». Но когда видят помощь, всегда слезы…

Во всех бомбоубежищах и подвалах слезы. Слезы, бесконечные слезы и благодарность. И одни и те же восклицания.

— Перемирие. Всю ночь мирились. Когда же, господи, это закончится. Господи, что же это такое! Мы же люди! Они разве не знают?

А еще чаще встречаешь озлобленность и проклятия:

— Чертово перемирие. Не верим мы в него. Растягивают издевательство. Было уже такое, знаем, проходили.

Всегда спрашиваю — почему не уезжаете? Даже не знаю уже зачем. Почти всегда ответы похожие. Но спрашиваю. Как ритуал. Ведь только об этом у меня спрашивают, когда возвращаюсь домой: почему не уезжают? Как сакральную тайну пытаются вызнать.

Все, кто мог и хотел, тот уехал. Остались старики, дети, инвалиды, кому вообще некуда ехать. Кто уже уезжал, но пришлось вернуться, потому что негде жить и не на что. Остались детские дома и интернаты с детьми инвалидами. Кому они нужны? Многие остались со своими пожилыми родителями, которые не могут никуда ехать, и дети не могут их бросить. Многие бросили своих родителей и уехали. А те… Ждут детей и не понимают… А еще остались те, кто не хочет уезжать, потому что это их земля.

Едем по городу, и даже я вижу, насколько много новых разрушений. Что-то починили, заделали. Службы здесь работают очень оперативно.

— Поехали, покажу снаряд рядом с церковью. Как раз под утро пришел.

Саша подвозит к храму, а там дыра рядом в асфальте.

— Саперы быстро сработали. Только еще торчал.

На остановке рядом люди кучкуются.

Спрашиваю Сашу:

— Они автобуса ждут?

— Нет, хлеб. Люди без надобности почти не выходят. Боятся.

— А ты не боишься?

Саша пожимает плечами

— Боюсь. А что делать? Привык.

Возвращаемся на центральную площадь.

Когда приехали в Первомайск, был сильный туман. Деревья сковал снег, ветер пронизывал до костей.

На площади была небольшая группа людей. Пришли за хлебом.

Люди ежились и нервно ходили по площади. Кто-то курил. Кто-то просто молча стоял у памятника. И смотрел, опустив голову на десятки покореженных железок, которые унесли столько жизней, сломали столько судеб. Перекалечили жизнь всех этих людей. Кто-то плакал.

Объехав весь, Первомайск мы вернулись опять в центр. И вышло солнце.

Мы стояли одни на огромной площади. Лучи грели, и было непривычно и странно, что в такую погоду никого на улице нет. Мороз и солнце всегда выгоняет мамочек с детьми и колясками, старушек и молодые пары на улицы.

Иней на деревьях начал таять. Потеплело.

Гупать на горизонте начало чаще. Но мы не слышали и не замечали приходов. Словно местные, мы вошли в состояние, когда кажется, что сюда не придет. Придет куда угодно, но только не сюда.

И вдруг увидели мальчишку, крутящегося рядом с памятником.

Полгода провел по подвалам со своей семьей.

В машине нашлась игрушка. Столько счастья в глазах не видела давно.

Этот взгляд передо мной до сих пор.

Фото автора