Протесты рыболовов как опыт новой солидарности

Массовые протесты рыболовов-любителей, прокатившиеся по всей стране, представляют собой опыт акций гражданской солидарности, уникальной для сегодняшнего российского общества, жёстко разделённого по классовым, возрастным и региональным стратам. «Свободная пресса» уже писала о намерении властей провести приватизацию водоемов. Эта новация рублем ударит по 25−30 млн рыбакам — за право посидеть с удачкой государство намерено ежегодно собирать 65−75 млрд рублей.

Единственной идеей, способной, как выясняется, сплотить все слои населения, является противостояние либеральной бюрократии, уповающей на приватизацию, как на панацею от всех проблем. В глазах простых россиян второе издание гайдарономики разрушает сложившийся в начале девяностых компромисс между государством и обществом, основанный на взаимном невмешательстве в дела друг друга. Можно ли расценивать «рыбацкий протест», как первый шаг к зарождению в России гражданского общества, в чём его сила и в чём слабость — об этом и о многом другом «Свободная пресса» спросила у Директора центра аграрных исследований Российской академии народного хозяйства и госслужбы Александра Никулина и проректора Московской высшей школы социальных и экономических наук (Шанинки) Василия Жаркова.

«СП»: — Первое, что обращает на себя внимание при анализе протестов в защиту бесплатной рыбалки — это их масштабы. Ни митинги в защиту 31-ой статьи Конституции, ни требования освободить Михаила Ходорковского оппозиция и близко не собирала столько народу. С «рыболовными протестами» можно сравнить только митинги пенсионеров против монетизации льгот, да акции протеста водителей-«праворульщиков».

А.Никулин: — Сравнение не вполне корректно. И против монетизации, и против запрета автомобилей с правым рулём протестовали, как правило, представители той региональной или социальной страты, которых это непосредственно касалось — соответственно, пенсионеры и жители Дальнего Востока, по которым запрет «правого руля» ударил бы особенно сильно. Российское общество достаточно жёстко стратифицировано по классовому, возрастному и региональному признакам. Проблемы бедных стариков мало волнуют людей трудоспособного возраста, относящих себя к обеспеченным, а любая катастрофа, произошедшая в Москве, в регионах воспринимается в целом с равнодушием, если не со злорадством.

В этом смысле протесты рыболовов уникальны хотя бы потому, что митинги одинакового накала прошли в Москве, Казани и Владивостоке, а в рядах митингующих пенсионеры стояли плечом к плечу с обеспеченными молодыми людьми. Что позволило соединить несоединимое, казалось бы, российское общество? Я думаю, это попытка либеральной бюрократии кодифицировать и тем самым взять под контроль одну из главных неформальных практик, на которых и основана сегодня повседневная жизнь населения России.

В.Жарков: — Возможно, дело здесь в многовековом опыте общинного землепользования. Понятие частной собственности на леса и реки до сих пор не воспринимается в русском сознании. Лесные и водные угодья используются в соответствии с неформальными, веками сложившимися практиками. Традиционно собственность на леса и реки признавалась только в том, что касалось их первичного содержания — недопустимым, да и то с оговорками, считалась вырубка чужого леса или отвод воды. Но, скажем, грибы, ягоды, рыба обычно воспринимаются как то, что не может быть в чьей-то собственности.

«СП»: — Вы употребили термин «либеральная бюрократия» — разве это не оксюморон? Идеологи либерализма позиционируют себя именно как противники бюрократии и в качестве одного из своих преимуществ декларируют именно дебюрократизацию экономики и общественной жизни в случае торжества либерализма…

В.Жарков: — Не только российская, но и мировая практика показывает, что либерализация обычно инициируется бюрократией и ведет к ее реальному усилению. Бюрократия, между прочим, появляется в условиях Нового времени, и растет параллельно и во многом благодаря развитию экономического либерализма. Специфика сегодняшней России, состоит, однако, в том, что государственная бюрократия и население практически не соприкасаются в своих повседневных экономических и социальных практиках. Это касается и такого конкретного вопроса, как вопрос о пользовании природными угодьями.

А.Никулин: — Отметим здесь, что до последнего времени государственная бюрократия особо не претендовала на тщательное регулирование этих сфер. Действовал так называемый ельцинско-путинский компромисс между государством и обществом, сложившийся к началу девяностых годов и продержавшийся два десятилетия. Суть его, в общем, сводилась к взаимному невмешательству в дела друг друга. Государство закрывало глаза на неформальные повседневные практики населения, население же в обмен не требовало со стороны государства выполнения соответствующих социальных и экономических обязательств. Экономика в традиционном понимании этого термина перешла в собственность государственной бюрократии, население же обеспечивало своё выживание с помощью неформальной экономики домохозяйств — приусадебные участки, челночный бизнес и рыбалка в том числе.

В последнее время, однако, государство предъявляет всё более серьёзные претензии на контроль над неформальной народной экономикой. При этом на вооружение берутся именно либеральные теории: считается само собой разумеющимся, что приватизация является панацеей от всех бед, а передача любого объекта в частную собственность означает максимально эффективное его использование, причём на долгосрочную перспективу. Что это не так, по крайней мере, в том, что касается природных ресурсов, стало ясно прошлым летом, во время лесных и торфяных пожаров в Центральной России: неожиданно для всех оказалось, что владельцы, взявшие леса в частную собственность, не заботились о противопожарной безопасности, сосредоточиваясь на получении максимальной и краткосрочной прибыли. То же самое, возвращаясь к рыболовству, происходит и с речными угодьями: берега, взятые в частную собственность, часто содержатся в большем небрежении и беззаконии, чем во времена государственно-коллективного контроля, а при этом свободный доступ населения к этим берегам значительно ограничивается.

«СП»: — Возможно, именно на путях защиты «неформальной экономики» от либеральной бюрократии и состоится зарождение в России столь давно искомого гражданского общества? Каковы, на ваш взгляд, перспективы движений, подобных нынешним «рыболовным протестам»?

В.Жарков: — Эффективность нынешних протестов, к сожалению, крайне низка, прежде всего, в силу их противоречивости и ограниченности. «Не трогайте нас!», «Оставьте все, как было!», «Надоело все!», «Сделайте так, чтобы было хорошо!» — это, увы, не та положительная программа, глядя на которую можно было бы говорить об эффективно действующем гражданском обществе. Люди понимают, чего они не хотят, и они могут бунтовать «против», но пока не готовы ни сформулировать, что при этом хотели бы получить, ни выдвинуть лидеров, ни тем более проконтролировать реальное исполнение своих требований. Народ, воспринимаемый властью и элитами, как «низы», «быдло», остаются объектом внешних манипуляций, не проявляя должной степени субъектности. Это, кстати, касается отнюдь не только экономических вопросов: декабрьские выступления на Манежной площади были, на мой взгляд, типичным стихийным протестом подобного рода.