Я часто плачу по ночам

В головинской женской колонии отбывает наказание более тысячи преступниц из 22 российских регионов. Убийцы, грабительницы, воровки… Каждая пятая осуждена за хранение и сбыт наркотиков, и среди них — почти сотня цыганок.

И в зоне цыганки стараются держаться «табором». Поддерживая друг друга, легче переносить трудности тюремной жизни. Как правило, семья и община не забывают женщин, оказавшихся в неволе. Правда, чаще приезжают к ним не мужья, а сестры, матери, другие родственницы. «Таков обычай», — пояснили нам. В колонии каждая представительница «вольного народа» находится под «надзором», опекой своих соплеменниц. Может, поэтому в зоне однополая любовь среди цыганок практически исключена. По неписаным законам, уличенная в этом цыганка, у которой обычно есть дети, после освобождения не сможет вернуться в семью. В общем, и в колонии национальные обычаи и традиции накладывают свой отпечаток на поведение цыганок.

Узнав о приезде журналистов, многие из затворниц — цыганок, осужденных за торговлю наркотиками, выразили готовность поговорить «за жизнь».

Валентина ШАХНОВСКАЯ, 33 года.

— Росла я в рабочей семье. Отец — осмотрщик путей, мама работала в колхозе. Окончив 8 классов, вышла замуж. У меня четверо детей: два мальчика — близнецы, им по 15 лет, другому сыну — 14 и дочке 10 лет. Живут они сейчас с моей мамой. Муж мой тоже сидит: влепили 5 лет за одну сигарету с марихуаной…

За наркотики в нашей колонии сидят многие, не только цыганки. Сама я наркотики не употребляла, а муж баловался. Материально мы жили неплохо, даже купили «Жигули».

Почему занялась наркотиками? Черт попутал. Легких денег захотелось. Это сегодня все осознаю, а на свободе надеялась, что не попадусь. Теперь расплачиваюсь. На зоне — совсем иной мир, не видишь близких, детей, хотя они иногда приезжают ко мне. После этих свиданий несколько дней не могу в себя прийти. Очень тяжело, слезы сами текут…

Здесь пока учусь на швею, потому и заработок у меня небольшой. А те, кто выполняет норму, получают до тысячи рублей в месяц.

Часто задумываюсь, как жить, когда выйду отсюда. Самое ужасное, что за мои грехи расплачиваются дети. Мечтаю вернуться в семью, детей на ноги поднять, чтобы школу окончили, стали людьми. Да и родители уже пожилые, переживают за нас. Они в шоке были, когда узнали, чем мы занимались. Приезжая на «свиданку», отец с матерью каждый раз спрашивают меня: «Валя, как же ты так могла?» Стыдно и обидно. Но обижаться надо только на себя.

Нина ЧЕРЕПОВСКАЯ, 49 лет.

— Родом я из Кольчугина Владимирской области. В детстве очень любила лошадей, на скачках даже бывала. Окончила школу, училище, работала в торговле, 5 лет на кабельном заводе изолировщицей. Там получила серьезную травму и с предприятия ушла. Появилась семья, дети. Да вот за наркотики сюда попала. Конечно, это грех большой. Но и срок мне дали немалый. Вряд ли до освобождения доживу, замучил туберкулез. А очень хочется хоть немного пожить возле детей. Мне через каждые два месяца свидания положены. Но где же сын и дочка наберутся денег, чтобы ездить сюда? Вот и пишу им: «Не приезжайте, не тратьтесь». А сама плачу. Оторвать женщину от ее детей — самое страшное наказание. Лучше бы дали пожизненно или каторжную работу, только бы дети рядом были. Да, я преступница, торгуя наркотиками, толкала на верную смерть чужих детей. Теперь поняла, насколько велик грех на мне. Лучше бы побираться или воровать, но только не связываться с наркотиками. Потому я каждый день хожу в молельную комнату и замаливаю свой грех. Прошу у Бога свободы и чтоб детей сохранил. Передайте на волю, чтобы люди к наркотикам близко не подходили. Всех, кто занимается их распространением, неминуемо ждет не только тюрьма, но и божья кара.

Луиза КАЗАКОВА, 37 лет.

— Моего первого мужа убили прямо дома, и, чтобы выжить, пришлось идти воровать: у меня было трое детей. Потом вышла замуж за русского, даже в церкви обвенчались. Он сейчас сидит в тюрьме, тоже за наркотики. Мы очень любим друг друга. У нас есть общий ребенок. Ему два с половиной года. Отсидим и опять обязательно будем вместе. Старшие дети сейчас живут с моей мамой в Ивановской области, а младший сыночек — со свекровью и свекром в Коврове. Цыгане не очень-то одобряют мой брак с русским. На зоне цыганок много. В душу не лезут, но если поплачешься, обязательно поддержат. Работаю швеей. Не курю, хотя здесь почти все женщины курят и чифирят.

Думы разные одолевают, ничто не радует. Постоянно ухожу в себя, рассматриваю фотографии детей и часто плачу по ночам. Это ведь не только меня, но и их наказали. Младшего привозили в колонию, он меня с 8 Марта поздравлял. Словами мои чувства невозможно передать. Никогда себе не прощу, что лишила детей нормального детства…

Вот такие мелодраматические монологи. В каждой исповеди — сожаление о содеянном, материнская любовь, подчеркиваем, к своим детям. А к чужим? К тем, кому они продавали наркоту, обрекая на гибель? Когда спрашивали цыганок об этом, они опускали вниз свои очи черные и бормотали себе под нос, мол, бес попутал, не думали о последствиях своего зловещего промысла…

Тема этнической преступности — весьма тонкая, деликатная. Понятно, криминал имеет многонациональный облик. Однако, хотим мы того или нет, в последние годы в преступном сообществе наметились некоторые тенденции к «специализации». Кто-то «работает» на угоне машин, кто-то — на краже людей, торговле наркотиками. Последним преступным бизнесом все чаще стали заниматься и цыганки, о чем свидетельствует сам факт их пребывания в головинской колонии.

В разговоре с осужденными цыганками мы уяснили, что среди прочих вековых «законов» их бытия есть неписаный свод правил, который они, увы, чтут выше статей Уголовного кодекса. В цыганском сообществе, особенно таборном, женщины строго подчинены мужчинам, а все вместе — так называемым «баронам». Их слово — закон. Это с их ведома многодетные матери торгуют наркотой, за что потом расплачиваются лишением свободы, разлукой с детьми. Сами «бароны» за решетку не попадают. Таков обычай…