Любовь к отеческим гробам

Последнее время, наблюдая за патриотическими подъемами и периодическими боданиями державной общественности с «проклятыми либералами», все чаще ловлю себя на мысли о том, что весь патриотизм, всякая любовь к Родине отчего-то сосредотачивается у нас на прошлом. Иначе говоря, любовь к родине у нас вся замыкается на гробах, на, прощу прощения, мертвечине.

Нет, конечно, можно, подобно персонажу Булгакова, кричать о том, что, мол, протестую, Достоевский — бессмертен. Но факт остается фактом — Достоевский — умер, Толстой тоже, да что там, и сам Булгаков давно уже лежит на кладбище.

Отсюда возникает вполне закономерный вопрос: Что мы можем из нынешнего, современного показать молодому поколению в качестве живого примера патриотической гордости? Кого или что великого (чтоб дальше крыть было нечем, чтоб сомнений не было в величине) именно в этой самой сфере культуры смогла породить современная Россия? Спрашиваю именно о культуре и литературе, потому что вот уже декабрь и Год культуры подходит к концу, а на носу у нас развивающий его Год литературы.

Где, где этот живой классик, страдающий, думающий чувствующий, чье имя бы одним махом перевесило бы всякое сомнение в том, что в последние годы Россия ничего не добилась и ничего не создала?

Нет таких имен. Одни так и не появились, а другие, еще с советских времен застолбившие для себя несомненное место в русском пантеоне, выветрились из памяти народной. Народ своих героев не знает, да и удивительно им в наш нынешний прагматический век было бы гордиться кем-то пиликающим на скрипках или стучащим по клаве для узкой аудитории эстетов, которая затем раздает им для пропитания премии. Искусство нынче, кажется, совсем уже не принадлежит народу, и это лучше всего сознают сами его творцы.

Конечно, можно сказать, что великое видится только на расстоянии. Может быть. Но здесь, помимо временной перспективы, хотелось бы поговорить о странных особенностях современной процедуры возведения в ранг предмета национальной гордости. Ведь у нас если и возникает культурная патриотическая гордость, то только за тех, кто опознан в качестве таковой «патриотической ценности» на Западе, за тех, кто, будучи возведен в этот титул национального достояния, начинает систематически оттаптываться на собственной Родине, словно нарочно, для этого данную «гордость» раскормившую.

Рассуждая о патриотической гордости, мы отчего-то забываем о том, что мерка предмета для обожания не патриотически помещается нами куда-то автоматически, по обычаю в люто ненавидимый Запад. Получил там Сокуров премию — гордость России, прогремел Звягинцев — непреходящая национальная слава. Сами признать и опознать своих как достойных мы неспособны. Нам нужны Гансы и Джоны, которые бы нас надоумили проливаемым дождем западных премий и орденов, что вот — они, они есть предмет вашей гордости. Закрадывается мысль, что собственно и гробами Достоевского и Толстого мы гордимся только по тому, что их мощи признаны святыми на Западе. Пушкин попадает в обойму исключительно по традиции (возможно, правда, и другое — в конце концов, его Достоевский любил, а Достоевского признали на Западе, значит, из его рук Пушкин — тоже наша гордость, наша слава). А вот с каким-нибудь Гончаровым или с Островским уже хуже, их имена идут вторым сортом, даже в своем гробовом величии оказываются они ниже удостоенных западного признания классиков первого ряда, и, как правило, упоминания оказываются не всегда достойны, как не преодолевшие национальной узости.

Но вернемся к современности. Видимо, сознавая, что ярлык на титул национальных классиков и патриотической гордости выдается в Париже, Берлине, Каннах или Лос-Анджелесе, практически все современные предметы патриотической гордости считают за хороший тон отпинать затем родную Родину: «терпи, дескать, а то тебе совсем гордиться некем будет».

И Родина терпит, считая почему-то, что «других гордостей у нее для вас нет», что выбор между диссидентствующими живыми и спокойными мертвыми («Мертвые не кусаются» — как говаривал капитан Флинт, помните) оказывается небогат.

В итоге, в контексте время от времени поднимаемой темы активизации патриотического воспитания вопрос «кого показывать детям в качестве живого примера патриотизма?» возникает вновь и вновь. Того же Сокурова, Звягинцева или Улицкую не покажешь, неуместно, да и с нормальной стандартной концепцией патриотизма вяжется слабо. Опаснее же всего возможные вопросы от умников: «Если они — наша гордость, то отчего же глядят все в Европу и все плачут по поводу прощания с ней? Ведь патриот он должен о России печалиться, а не о Европе. Европа ему должна быть безразлична».

Но даже если мы наконец протрезвеем и оглянемся вокруг, увидев, сколь богата талантами Россия, если мы откажемся от определения национальной гордости согласно зарубежным премиям и наградам, повернемся к современным наследникам славянофилов, то доказать и обосновать их национальную ценность и значимость будет чрезвычайно сложно. За все эти 25 лет народ уже свыкся с мыслью, что культурный патриотизм — это где-то далеко, он отвык от понимания искусства, литературы как ценности, поэтому проповедь патриотизма с этой позиции будет для него совершенной бессмыслицей. Откуда это все — будет искренне недоумевать он? Неужели у нас еще есть большая литература? Разве она не кончилась вся на Толстом и Шолохове?

И даже если пойдет дальше изумления, то прикоснуться к живой плоти и крови современного патриотизма так и не сможет. В конце концов, это дорого и недоступно в отличие от патриотического кладбища русской классики.

Фото: Александра Мудрац/ ТАСС