На войне объективности нет

Долго думала, какие слова написать, подобрать.

Как описать увиденное, прочувствованное.

Как?

Мне пишут — ты на все смотришь через призму эмоций, поэтому необъективна.

Отвечу: невозможно приехать туда, и смотреть не через призму эмоций. Любые точки зрения — они всегда необъективны. Потому что ее, объективности, просто нет. Тем более — на войне.

Есть только люди, которые смотрят.

А еще есть нелюди. У которых нет эмоций, зато есть масса инстинктов.

Для меня слово война, всегда было чем-то далеким. Ну, то есть, не хочу сказать, что это понимала. Но только теперь знаю, что это была лишь абстракция в голове.

Конечно, переживала за сербов, когда их бомбили. Конечно после просмотра видео, фотографий страдала.

Но само слово «в-о-й-н-а» в первую очередь ассоциировалась с Великой Отечественной. Рассказы бабушек, родных и, конечно, книги. Никогда не забуду, как меня впечатлил Маресьев. Прочитала повесть на одном дыхании, не прерываясь. Где-то часа в 4 ночи меня обнаружила мама, прячущуюся на кухне с фонариком. Невозможно было оторваться. Но ты читал, а потом жил дальше.

А вот теперь, не могу жить дальше. Потому что война не где-то далеко в Африке. А здесь.

Война и город

Ощущение города совершенно иное.

Это прямо в воздухе висит, когда ты в него въезжаешь.

И дело не в том, что все наводнено военными.

И ты видишь танки на заправках, а на автобусных остановках молодых ребят с автоматами.

И вовсе дело не в том, что город стоит покалеченный.

И как в Апокалипсисе вокруг ходят люди с продуктами, мимо разбитых домов, изрешеченных магазинов и разваленных детских садов. А мимо руин женщины гуляют с детьми в колясках.

Дело просто в самих людях. И самих ощущениях. В воздухе висит что-то непередаваемое, от чего ты понимаешь — Война. И не надо ничего объяснять.

Все находятся в постоянном осознании того что происходит.

Война — не боевые действия, иссеченные дороги от снарядов.

Война — люди. Люди, простые люди, живущие в аду.

Это не абстрактные данные в новостях «погибло столько-то, взято в плен столько-то, пострадало столько-то».

Мы так часто слышим эти фразы, что они остаются где-то далеко. Пустые формальности, за которые мы прячемся, чтобы не знать правду. Чтобы она не секла и не резала нас.

Война — история каждого человека. Каждого человека, конкретного. И каждую историю невозможно слушать. Сердце разрывается на тысячи кусков.

Можно ли его склеить?

Город чинят, по мере возможностей восстанавливают.

Женя постоянно показывает на те или иные здания в центре. Какие-то уже восстановили, какие-то так и стоят все в дырах.

— Видишь? По этому магазину ударили с воздуха. Сам видел. Я тогда залез на крышу — только там ловилась связь. И увидел, в какую сторону, где и куда стреляли с воздуха. А потом прочитал в интернете, что это кондиционеры взорвались. Дуня, понимаешь? Сам видел! А они мне доказывают — все не очевидно, неясно, вы на эмоциях были, вы не специалист.

У Жени уже нет работы, взрослая дочь давно живет со своей семьей и ребенком в Киеве. А он занимается тем, что развозит гуманитарную помощь. Своими силами, за свои деньги, в места, где идут боевые действия. Именно он был в Первомайске и увидел катастрофу города, который уже полгода в осаде. Ездит всегда вместе с женой.

— Жень, а зачем вместе? Опасно же…

— Если умрем, то вместе.

Неразлучно. Они и ночью на границе встречали нас вместе.

— Мы одно целое.

— А еще знаешь, Дуня, сразу понимаешь, кто есть кто. Все отсеялись, как шелуха. А некоторые, с кем и виделся всего-то раза, оказались настоящими людьми. Людьми с большой буквы.

Слушаешь Женю, и понимаешь — нас тоже окружает тысячи людей. Мы думаем они друзья. Мы видим их каждый день. Но мы не можем знать, кто из них и когда вставит нож в спину. А кто все бросит и поможет, даже если у вас разные взгляды.

— У меня был знакомый один. Денег в свое время занял. Вступил в нацгвардию. Позвонил тут, и говорит «Жди, приеду отдавать долг. С автоматом».

Сижу, и мысленно вычисляю, кто бы из моих друзей бы меня сдал, кто бы нашел оправдание своей мерзости. Думаю, думаю и не верю.

— Жень, ну не может быть. Вы же дружили! Как такое может быть!

— И не такое может быть.

И, боже, как хочется все время сказать, что это не очевидно, это эмоции, это необъективность.

— Сейчас хоть нет проблем со связью. Когда бомбили Луганск, по счастью, у меня на крыше дома ловилась связь хоть иногда. Залезал на свой страх и риск. И все видел. Как полыхали дома, как у соседей снаряды в огород падали. А еще знаешь что? В городе было несколько всего точек, где ловилась связь. Люди туда съезжались. И знаешь что? Туда украинцы лупили из снарядов.

— Женя, ну не может быть! Это случайно же!

Смеется.

— Ну конечно не может быть. Конечно, случайно. А вообще, мы сами по себе стреляли. Точечно. Хотя нет. Это кондиционеры были, говорю тебе. Я же не специалист. Судить не умею. Пойми — нас долбили как мух. Мы вчера с соседями считали. В радиусе 500 м от моего дома поприлетало в 15 домов, кому в огород, кому под ворота, кому в сарай, кому в дом. Двоих убило, троих покалечило. Это в радиусе 500−600 метров. Мы знаем, откуда прилетало, Методично. По часам. Каждый день. По социально значимым объектам, по инфраструктуре. Более 80% подстанций было раздолбано. Газораспределительные станции долбили, водонасосные станции. Планомерно. Каждый день.

Женя говорит, и слова лишь эхом до меня долетают.

— А еще, знаешь, когда совсем не было связи, общались записками. Передавали их с маршрутками. Ты знаешь, ребятам этим надо ставить памятники. Водителям. Они возили в самые горячие места. Когда «Грады» лупили по городу, они возили людей в подвалы. Денег не брали. Понимаешь? Им всем надо медали за отвагу.

Господи, как же все это слушать? Сердце разбивается уже в пыль.

— Пошли к нам в подвал, покажу. Мы тут жили во время обстрелов.

Подвал большой, широкий. Женя сам спроектировал себе дом. Большой и просторный. С красивым садом. А теперь окна в этом доме заклеены изолентой. Прозрачной, что я сразу и не заметила. Чтобы стекла не бились. Дом почти не пострадал.

Слушаю и понимаю — да, это, наверное, это только одна сторона реальности. Эмоции.

Есть еще и другие фрагменты. Есть другая правда. Конечно, она есть. Как иначе?

Приезжайте в Донбасс, поделитесь правдой. Пусть она будет другая, но не с чужих слов. А ваша.

Снимок в открытие статьи: Валерий Шарифулин / ТАСС