Донецкий синдром

Существует ли статистика, определяющая количество людей, покончивших с собой из-за всех событий в Донбассе?

Люди оттуда уже год слушают раскаты «Градов» и гаубиц, хоронят друзей и родственников, теряют дома, семьи и веру во что бы то ни было.

Кого-то такие трудности могут подтолкнуть к невиданным доселе свершениям, люди ощущают сопричастность к большой истории, и от того находят силы для важных поступков. А кого-то вся ситуация доводит до нервного истощения и мыслей о скорейшей кончине. Потому что дома война, бессмысленная, беспощадная бойня; потому что нет места, куда можно вернуться из самого долгого путешествия; потому что окончательно утеряны смысл простых, казалось бы, вещей и вера в свои возможности.

Вообще, задумывается ли общество о психологическом состоянии нескольких миллионов людей, которые сейчас тесно коммуницируют с внешним миром? Это важный вопрос на самом деле, ведь эти люди (то есть, мы) в равной степени отныне формируют большое общество. Общество будет «жалить само себя», если не будет обращать внимание на моральное состояние своей составляющей. А мы сегодня — ваша составляющая, так как мы ведем диалог. Наша беседа «на повышенных тонах» длится уже год, в ней много участников, и все говорят ни о чем, но в то же время — о важном.

Диалог 1

«Полгода я нахожусь в мирном городе за многие сотни километров от моей войны. Но здесь ещё хуже. Потому что здесь я никто. Я никто здесь даже в большей степени, чем была в Донецке. Как-то в январе я говорила так:

«Можно тысячу раз сказать, что ты — Донбасс. Можно говорить, что ты Донбасс, находясь в Донецке, в Киеве, в Москве, в Париже. Можно даже забраться на остатки вышки в аэропорту с плакатом о том, что ты Донбасс.

Обстреливать города от этого, как видим, не перестанут.

И самыми правдивыми в этой ситуации, как мне кажется, были бы слова «Я никто».

Да, именно так.

Не только потому, что интересы и жизненно важные потребности мирного населения сегодня получают отметку «второстепенное».

Но и потому, что все это просто уничтожает меня. От меня просто не остается следа под давлением этого тотального абсурда…

И каждый раз, когда очередной смертоносный кусок железа вгрызается в стены больниц, школ, домов, в которых дети смотрят мультики и учат уроки, — каждый раз я понимаю: «Я никто».

А здесь и сейчас можно только пройти «девять кругов» бюрократических процедур, чтобы получить в итоге бумажку, которая провозгласит официально, что я беженка или временный переселенец. (Не знаю, как вы, но я раньше при слове «беженка» вспоминала Албанию.) Решиться на месяцы обивания порогов ради того, чтобы засвидетельствовать такой статус, я не могу. Пока я предпочитаю убеждать себя, что я здесь в гостях, — 3 месяца, мол, а там видно будет. Я говорила так уже дважды, и есть все основания, что скажу так и в августе.

А полгода назад у меня всё было не так. У меня была родина, гражданство, цель в жизни и неплохие перспективы. А здесь и сейчас у меня нет ни веры, ни надежды. Остается любовь, скажете вы, но любовь не спасет, если человеку тошно уже от вида светлеющей зари нового дня, — потому что верить в него невозможно.

У меня нет четких планов даже на завтрашний день, потому что нет смысла планировать — мы планировали все вместе и каждый по отдельности больше двадцати лет, а сегодня на все, даже сбывшиеся мечты лёг жирный черный крест.

Сил на дальнейшее существование в таких обстоятельствах вовсе не остается. Противна сама мысль продолжения жизни в мире, способном допускать такие трагедии.

Конечно, я верю, что все еще можно изменить. Но я пока не в силах это сделать".

Диалог 2

«Донетчане, которые оставались все это время в своих охваченных войной городах, успели почти что сжиться с ежедневными канонадами, отсутствием бытовых удобств и денег в кармане. Сегодня там живут сильнейшие люди, и они сохранят этот город.

И я жалею, что тогда, полгода назад, меня сдернуло с места и выбросило в мирную Москву. Оказалось, что жить в мире человеку, попробовавшем на вкус войну, невозможно.

Вкус войны перебивает всё: вкус еды, удовольствий, ежедневного труда.

Не хочется гулять в прекрасных парках и скверах, есть суши на Тверской, искать работу в офисе с кондиционером, зарабатывать на новый айфон, ездить в метро и ловить улыбки прохожих. Невозможно всерьез воспринимать тревоги молодежи, обеспокоенной слишком медленным выходом очередного «шедевра» голливудских режиссеров и одержимой своей внешностью. Интересными у них считаются беседы о том, кто с кем из знакомых и незнакомых людей переспал, и что такого случилось с принтером на работе.

Но здесь есть и масса проблем. Увы, но в борьбе за достойную жизнь пока побеждают произвол и равнодушие. Проблемы здесь не меньшие по масштабам, и затрагивают они, как обычно, самых беззащитных — простых жителей страны. Эти проблемы трогают тем, что люди всерьёз плачут, говоря о них. Слёзы в таких трудностях у всех людей одинаковы, кстати, что всегда нас всех объединяло.

Но моя жизнь кипит там, в Донецке. Я плачу о нём, я радуюсь с ним. Оказавшись вдали от него, я не могу прийти к мысли, что мне может стать также близок другой город. Доходит до того, что расставание с родным городом воспринимается как разлука с любимым человеком. Убеждена, что многие мои земляки придут к таким же переживаниям, а иные уже пришли. Донбасс в свое время населили приезжие из разных регионов люди, и вот, пришло время и нам, что называется, принять судьбу предков и отправиться дальше в путь, но с осознанием того, как это прекрасно — жить в доме с родной землей под ногами".

Диалог 3

«Война может убить, даже не прикасаясь к человеку, это я уяснила еще в самом начале. В Донбассе за этот год люди ведь умирали не только от пуль и осколков. Умирали от сердечных приступов, полученных от испуга во время неожиданного обстрела. Умирали от приступов эпилепсии, спровоцированных форс-мажорной ситуацией. Умирали от недостатка лекарств. Умирали от голода.

Умирают ли от недостатка веры и сил? Ужасно это, но думаю, что да. Война может разрушить не только дом, но и дух. Психологически контуженых после этой войны окажется в разы больше героев-ветеранов. Морально сломленные, душевно искалеченные, эти люди навсегда останутся такими. Я навсегда останусь такой.

Но готово ли общество, в котором мы не так уж и добровольно оказались, на то, чтобы впустить нас — «психов», ополоумевших на донецкой войне — в свою «нормальную» среду обитания?

Мы будем здесь всегда и всем должны, потому что мы сюда приехали, и вообще, здесь такие правила игры. За высказанную нами такую мысль нас тоже не будут жаловать, потому что говорить о таком тоже не в правилах этого общества.

Вместе мы сможем ругать власть и дворников, покупать хлеб в магазине и ездить на метро. Может быть, однажды я придержу для вас дверь в магазине. Возможно, когда-нибудь вы уступите мне место в автобусе. На этом наша «консолидация» будет исчерпана. Я уйду в свое однокомнатное убежище на «Текстильщиках» тосковать по жизни, которой никогда не будет — потому что прежняя разрушена войной, а на новую нет сил.

А вы разойдетесь по дорогим кошельку и сердцу квадратным метрам, — смотреть телевизор, есть борщ и рассчитывать, сколько ещё осталось отложить на отпуск в Египте.

Я нахожу вашу жизнь неплохой, правда. Если вы, засыпая, довольно улыбаетесь, — что ж, это похоже на хорошую жизнь с капелькой смысла.

Но я знаю, что в вашей жизни нет места для меня и моих бедных земляков. Там, среди борща, кредитных историй, планирования отпуска, школьных собраний и вечерних новостей мы умещаемся в 4 минуты эфирного времени в телевизоре, включенном для фона.

И всё это даже нормально.

Мы, дончане, здесь, в Москве, словно чужие среди своих. Своих, потому что все мы связаны русским миром. Именно из-за него однажды был куплен билет не в Польшу, не во Францию или Германию, а в Россию.

Но, кажется, нет для нас места ни в этом городе, ни в этой стране. Будь мы хоть трижды русские, — вы не впустите нас в свой мирок, потому что мы из других краев, да еще и с проблемами, и говорим все чаще о войне и смысле жизни, а не о подорожании квартплаты и закрытии станции метро на ремонт.

Нам придется подстраиваться, маскироваться, чтобы совпасть с вашим ритмом и сутью жизни. Только жить, всё время подстраиваясь под кого-то, глупо.

Не переживай, Москва. Думаю, совсем скоро здесь станет на одну донецкую девочку меньше. Меньше на одну головную боль. Больше на одно стоячее место в вашем уютном мирке.

Это произойдет либо потому, что я покину вас, либо потому, что стану одной из вас. Говорят, в Москве такое случается. А пока что я среди вас".

Фото: сканы дневника/ предоставлены автором